Неточные совпадения
Мы пришли к провалу; дамы
оставили своих кавалеров, но она не покидала руки моей. Остроты здешних денди ее не смешили; крутизна обрыва, у которого она стояла, ее не пугала, тогда как другие барышни
пищали и закрывали глаза.
Не
пищите только!
А себе
оставилМоно-монопольку.
Я, конечно, был очень рад сделать это для Глеба Ивановича, и мы в восьмом часу вечера (это было в октябре) подъехали к Солянке.
Оставив извозчика, пешком пошли по грязной площади, окутанной осенним туманом, сквозь который мерцали тусклые окна трактиров и фонарики торговок-обжорок. Мы остановились на минутку около торговок, к которым подбегали полураздетые оборванцы, покупали зловонную
пищу, причем непременно ругались из-за копейки или куска прибавки, и, съев, убегали в ночлежные дома.
Через несколько дней троих выпустили и
оставили только одного; этого заковали в кандалы и приказали выдавать ему горячую
пищу только через два дня в третий; затем, по жалобе надзирателя, велено было дать ему 100 розог, и так держали его в темноте, впроголодь и под страхом, пока он не сознался.
— А следует ли того же узника
оставлять без
пищи, томимого гладом и жаждой? — перебил Перегоренский.
Душа своей
пищи дожидает,
Душе надо жажду утолить!
Потщись душу гладну не
оставить,
От мирской заботы удалить!
Класть же серьезных больных в палаты и заниматься ими по правилам науки тоже нельзя, потому что правила есть, а науки нет; если же
оставить философию и педантически следовать правилам, как прочие врачи, то для этого прежде всего нужны чистота и вентиляция, а не грязь, здоровая
пища, а не щи из вонючей кислой капусты, и хорошие помощники, а не воры.
В Тамбинской пустыни настоятель, прекрасный хозяин, из купцов, принял просто и спокойно Сергия и поместил его в келье Иллариона, дав сначала ему келейника, а потом, по желанию Сергия,
оставив его одного. Келья была пещера, выкопанная в горе. В ней был и похоронен Илларион. В задней пещере был похоронен Илларион, в ближней была ниша для спанья, с соломенным матрацем, столик и полка с иконами и книгами. У двери наружной, которая запиралась, была полка; на эту полку раз в день монах приносил
пищу из монастыря.
— Нет, господин мой, ослушаюсь я твоего веления, не возьму ни меча, ни жезла, ни шапки, ни мантии. Не
оставлю я слепых своих братий: я им и свет и
пища, и друг и брат. Три года я жил с ними и работал для них, и прилепился душою к нищим и убогим. Прости ты меня и отпусти в мир к людям: долго стоял я один среди народа, как на каменном столпе, высоко мне было, но одиноко, ожесточилось сердце мое и исчезла любовь к людям. Отпусти меня.
Пустынник удивился, как так сокол кормит галчонка, и подумал: «Галчонок, и тот у бога не пропадет, и научил же бог этого сокола кормить чужого сироту. Видно, бог всех тварей кормит, а мы всё о себе думаем. Перестану я о себе заботиться, не буду себе припасать
пищи. Бог всех тварей не
оставляет, и меня не
оставит».
Стану кланяться матушке Манефе, призрела бы меня, одинокую, поклонюсь до земли и матери Филагрии, не
оставила бы меня Христа ради, дала бы кров и
пищу.
— А вы не всяко лыко в строку, — хладнокровно и спокойно сказал им Патап Максимыч. — Зато ведь и не
оставляет вас Марко Данилыч. Сейчас заходил я в вашу стряпущую, посмотрел, чем кормят вас. Такую
пищу, братцы, не у всякого хозяина найдете. В деревне-то живучи, поди, чать, такой
пищи и во сне не видали… Полноте пустое городить… Принимайтесь с Богом за дело, а для́ ради моего приезда и первого знакомства вот вам красненькая. Пошабашивши, винца испейте. Так-то будет лучше.
Так как «всклепавшая на себя имя», прибавил князь Голицын, «не может еще считаться совершенно изобличенною, то я не сделал никаких ограничений в
пище, ею получаемой, и
оставил при ней ее служанку, так как она по-русски не знает и сторожей понимать не может».
Я даже книг современных теперь не читаю: дед дяди был очень образованный человек и
оставил после себя огромную библиотеку; теперь она свалена в верхней кладовой и служит
пищею мышам.
Там бросают его за железную решетку и
оставляют несколько дней без
пищи.
— Мать Фалалея! — отвечала ей Тения, — я не отдавалась ничьим ласкам и мне не был нужен забвенный напиток, но я не теперь расскажу тебе все, что со мной было. Теперь мы
оставим Фалалея радоваться, лаская детей, а сами давай скорей вскипятим воду и сварим для всех изобильную
пищу, и тогда, когда сядем все впятером, как мы давно не сидели, и все насытимся, я расскажу вам подробно, что мне пришлось перенесть и как это случилось, что в руках моих очутилось золото Анастаса без напитка, отводящего память.