Неточные совпадения
"Несмотря
на добродушие Менелая, — говорил учитель истории, — никогда спартанцы не были столь счастливы, как во время осады Трои; ибо хотя многие бумаги
оставались неподписанными, но зато многие же
спины пребыли невыстеганными, и второе лишение с лихвою вознаградило за первое…"
Левин положил брата
на спину, сел подле него и не дыша глядел
на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но
на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе с ним о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря
на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно
остается для Левина.
По причине толщины, он уже не мог ни в каком случае потонуть и как бы ни кувыркался, желая нырнуть, вода бы его все выносила наверх; и если бы село к нему
на спину еще двое человек, он бы, как упрямый пузырь,
остался с ними
на верхушке воды, слегка только под ними покряхтывал да пускал носом и ртом пузыри.
Печь дышала в
спину Клима Ивановича, окутывая его сухим и вкусным теплом, тепло настраивало дремотно, умиротворяло, примиряя с необходимостью
остаться среди этих людей, возбуждало какие-то быстрые, скользкие мысли. Идти
на вокзал по колено в снегу, под толчками ветра — не хотелось, а
на вокзале можно бы ночевать у кого-нибудь из служащих.
— Раззянка-а! — кричал Федор Прахов, он стоял у первой ступени лестницы, его толкали вперед, ‹он› поворачивался боком,
спиной и ухитрялся
оставаться на месте, покрикивая, подмигивая кому-то...
В мгновение, когда мы
остались одни с Стебельковым, тот вдруг закивал мне
на Дарзана, стоявшего к нам
спиною, в дверях; я показал Стебелькову кулак.
И козел, и козы, заметив нас,
оставались в нерешимости. Козел стоял как окаменелый, вполуоборот; закинув немного рога
на спину и навострив уши, глядел
на нас. «Как бы поближе подъехать и не испугать их?» — сказали мы.
«Да это прекрасная сигара! — сказал я, — нельзя ли купить таких?» — «Нет, это гаванской свертки: готовых нет, недели через две можно, — прибавил он тише, оборачиваясь
спиной к нескольким старухам, которые в этой же комнате,
на полу, свертывали сигары, — я могу вам приготовить несколько тысяч…» — «Мы едва ли столько времени
останемся здесь.
Тем не менее когда ступил
на крыльцо дома госпожи Хохлаковой, вдруг почувствовал
на спине своей озноб ужаса: в эту только секунду он сознал вполне и уже математически ясно, что тут ведь последняя уже надежда его, что дальше уже ничего не
остается в мире, если тут оборвется, «разве зарезать и ограбить кого-нибудь из-за трех тысяч, а более ничего…».
Я помню французскую карикатуру, сделанную когда-то против фурьеристов с их attraction passionnée: [страстным влечением (фр.).]
на ней представлен осел, у которого
на спине прикреплен шест, а
на шесте повешено сено так, чтоб он мог его видеть. Осел, думая достать сено, должен идти вперед, — двигалось, разумеется, и сено — он шел за ним. Может, доброе животное и прошло бы далее так — но ведь все-таки оно
осталось бы в дураках!
Имя русака происходит, вероятно, не от того, что он живет
на Руси, а разве от того, что и зимою хребет
спины остается у него серый, как будто русый.
Я думал, что он, утолив жажду, сейчас же снова скроется в лесу, но лось смело вошел в воду сначала по колено, потом по брюхо, затем вода покрыла его
спину, и
на поверхности ее
осталась только одна голова, а потом только ноздри, глаза и уши.
Когда-то давно Ганна была и красива и «товста», а теперь
остались у ней кожа да кости. Даже сквозь жупан выступали
на спине худые лопатки. Сгорбленные плечи, тонкая шея и сморщенное лицо делали Ганну старше ее лет, а обмотанная бумажною шалью голова точно была чужая. Стоптанные старые сапоги так и болтались у ней
на ногах. С моста нужно было подняться опять в горку, и Ганна приостановилась, чтобы перевести немного дух: у ней давно болела грудь.
Ручка
осталась у него в руках, а сам он, отшатнувшись назад, едва не упал
спиной на пол.
А у наказуемого только слегка
спина синела, кровь даже не выступила; сам один у меня вот тут в телеге хвастался: «Я, говорит, кнутом и убить человека могу сразу, и, говорит, посади ты ему
на спину этого комарика, я ударю по нем, и он
останется жив!» —
На лубу ведь их все учат.
Ромашов поглядел ему вслед,
на его унылую, узкую и длинную
спину, и вдруг почувствовал, что в его сердце, сквозь горечь недавней обиды и публичного позора, шевелится сожаление к этому одинокому, огрубевшему, никем не любимому человеку, у которого во всем мире
остались только две привязанности: строевая красота своей роты и тихое, уединенное ежедневное пьянство по вечерам — «до подушки», как выражались в полку старые запойные бурбоны.
К тому же в арестантские палаты очень часто являлись только что наказанные шпицрутенами, с израненными
спинами; их лечили примочками, и потому халат, надевавшийся прямо
на мокрую рубашку, никаким образом не мог не портиться: так все
на нем и
оставалось.
Хаджи-Мурат вспомнил свою мать, когда она, укладывая его спать с собой рядом, под шубой,
на крыше сакли, пела ему эту песню, и он просил ее показать ему то место
на боку, где
остался след от раны. Как живую, он видел перед собой свою мать — не такою сморщенной, седой и с решеткой зубов, какою он оставил ее теперь, а молодой, красивой и такой сильной, что она, когда ему было уже лет пять и он был тяжелый, носила его за
спиной в корзине через горы к деду.
Во время игры Андерсон сидел
спиной к дому, лицом к саду; он сказал, что никого не видел и ничего не слыхал. То же сказал Филатр, и, так как никто, кроме меня, не слышал никаких слов, происшествие это
осталось замкнутым во мне.
На вопросы, как я отнесся к нему, я ответил, что был, правда, взволнован, но теперь лишь стараюсь понять.
Проводив его глазами, Егорушка обнял колени руками и склонил голову… Горячие лучи жгли ему затылок, шею и
спину. Заунывная песня то замирала, то опять проносилась в стоячем, душном воздухе, ручей монотонно журчал, лошади жевали, а время тянулось бесконечно, точно и оно застыло и остановилось. Казалось, что с утра прошло уже сто лет… Не хотел ли бог, чтобы Егорушка, бричка и лошади замерли в этом воздухе и, как холмы, окаменели бы и
остались навеки
на одном месте?
Сегодня он в бессонную ночь, возбужденный заревом факелов и жертвенным фимиамом, не уснул, как всегда, а вспомнил то, что он видел за это время, он, олимпийский бог, покровитель искусств, у которого вместо девяти муз
осталась четверка лошадей и вместо лиры златострунной в руках — медные вожжи.
На все он смотрел только через головы и
спины лошадей, а что делалось кругом и внизу — не видал…
И вот Фома
остался один со связанными за
спиной руками пред столом, покрытым грязной посудой и разными остатками пира. Порой он медленно открывал тяжелые опухшие ресницы, и глаза его сквозь слезы тускло и уныло смотрели
на стол, где все было опрокинуто, разрушено…
Это и были последние напутственные слова бедной хохлатке. Она вдруг кувырнулась
на бок, беспомощно потыкала клювом в пыль и завела глаза. Потом повернулась
на спину, обе ноги задрала кверху и
осталась неподвижной. Басом заплакала Матрешка, расплескав чашку, и сама попадья — председатель артели, а гостья наклонилась к ее уху и зашептала...
Он бросил весла, приник головой к Муму, которая сидела перед ним
на сухой перекладинке — дно было залито водой, — и
остался неподвижным, скрестив могучие руки у ней
на спине, между тем как лодку волной помаленьку относило назад к городу.
От священников — серебряной горы
спины священника — только затем горы, чтобы скрыть, мне и Бог казался страшным: священником, только еще страшней, серебряной горой: Араратом. И три барана детской скороговорки — «
На горе Арарат три барана орали» — конечно, орали от страха, оттого, что
остались одни с Богом.
И пустилась молодая сова за зайцем, вцепилась ему лапой в
спину так, что все когти ушли, а другую лапу приготовила за дерево уцепиться. Как поволок заяц сову, она уцепилась другой лапой за дерево и думала: «Не уйдет». Заяц рванулся и разорвал сову. Одна лапа
осталась на дереве, другая
на спине у зайца.
На другой год охотник убил этого зайца и дивился тому, что у него в
спине были заросшие совиные когти.
В это самое время сквозь толпу продрался мальчишка лет девяти. Закинув ручонки за
спину и настежь разинув рот, глядел он
на Софронушку. А тот как схватит его за белые волосенки и давай трепать. В истошный голос заревел мальчишка, а юрод во всю прыть помчался с погоста и сел
на селе у колодца. Народ вало́м повалил за ним.
Осталось на погосте человек пятнадцать, не больше.
— Пес с ними! Пущай анафема Маркушка ими подавится, — молвил Сидор. — Денег-то за ним не сполна шесть целковых
осталось, а как засадят недели
на две, так по четыре только гривенника поденщину считай, значит, пять рублей шесть гривен. Один гривенник убытку понесу. Так нешто
спина гривенника-то не стоит.
Глафира, разумеется, не допускала тут ничего сверхъестественного и знала, что это нервы шалят, но тем не менее ей надоедало, что чуть только она хоть
на минуту
остается одна, как сейчас же начинает чувствовать у себя за
спиной какое-то беззвучное шмыганье, какое-то сильное и плавное движение каких-то теней.
Я
останусь жить с рубцами
на спине?
— Садись
на этот камень,
спиною к ветру, так, — приказала Таисия, а сама
осталась стоять; и говорили они не лицом, а боком друг к другу, словно объяснялись с кем-то третьим. Трудно было поверить, что они только недавно были здесь с Михаилом Михайловичем и весело, по-французски, говорили о буре.
Получили Георгия солдаты, раненные в
спину и в зад во время бегства. Получили больше те, которые лежали
на виду, у прохода. Лежавшие дальше к стенам
остались ненагражденными. Впрочем, один из них нашелся; он уже поправлялся, и ему сказали, что
на днях его выпишут в часть. Солдат пробрался меж раненых к проходу, вытянулся перед наместником и заявил...
Тяжело отзывалась эта потеха
на лицах и
спинах этих людей. Они глухо роптали, но открыто восставать и боялись, и не могли. Им
оставалось вымещать свою злобу
на барыню, разнося по Москве, по ее улицам и переулкам, по ее харчевням и гербергам, как назывались пивные в описываемое нами время, вести о ее зверствах, придавая им почти легендарный характер. Ее не называли они даже по имени и отчеству, а просто «Салтычихой» — прозвище так и оставшееся за ней в народе и перешедшее в историю.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься
на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузьминишну и Васильича, которые
оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по
спине, приговаривая что-то неясное, ласково-успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там
на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)