Неточные совпадения
Он бродил без цели. Солнце заходило. Какая-то
особенная тоска начала сказываться ему в последнее время. В ней не было чего-нибудь особенно едкого, жгучего; но от нее веяло чем-то постоянным, вечным, предчувствовались безысходные годы этой холодной мертвящей тоски, предчувствовалась какая-то вечность на «аршине пространства». В вечерний час это
ощущение обыкновенно еще сильней начинало его мучить.
С брезгливым и раздражительным
ощущением хотел было он пройти теперь молча и не глядя на Смердякова в калитку, но Смердяков встал со скамейки, и уже по одному этому жесту Иван Федорович вмиг догадался, что тот желает иметь с ним
особенный разговор.
Должно быть, было что-то
особенное в этой минуте, потому что она запечатлелась навеки в моей памяти и с внутренним
ощущением, и с внешними подробностями. Кто-то во мне как бы смотрел со стороны на стоявшего у ворот мальчика, и если перевести словами результаты этого осмотра, то вышло бы приблизительно так...
Лачуги, заборы, землянки. Убогая лавочка, где когда-то Крыштанович на сомнительные деньги покупал булки… Шоссе с пешеходами, возами, балагулами, странниками… гулкий мост. Речка, где мы купались с моим приятелем. Врангелевская роща.
Ощущение особенной приятной боли мелькнуло в душе. Как будто отрывалась и уплывала назад в первый еще раз так резко отграниченная полоска жизни.
Все это сплеталось и звенело на фоне того
особенного глубокого и расширяющего сердце
ощущения, которое вызывается в душе таинственным говором природы и которому так трудно подыскать настоящее определение…
А Петр все молчал, приподняв кверху слепые глаза, и все будто прислушивался к чему-то. В его душе подымались, как расколыхавшиеся волны, самые разнообразные
ощущения. Прилив неведомой жизни подхватывал его, как подхватывает волна на морском берегу долго и мирно стоявшую на песке лодку… На лице виднелось удивление, вопрос, и еще какое-то
особенное возбуждение проходило по нем быстрыми тенями. Слепые глаза казались глубокими и темными.
Теперь Петр, стоя у мельницы, вспоминал свои прежние
ощущения, старался восстановить их прежнюю полноту и цельность и спрашивал себя, чувствует ли он ее отсутствие. Он его чувствовал, но сознавал также, что и присутствие ее не дает ему счастья, а приносит
особенное страдание, которое без нее несколько притупилось.
Паншин скоро догадался, с свойственным ему быстрым пониманием
ощущений другого, что не доставляет
особенного удовольствия своему собеседнику, и под благовидным предлогом скрылся, решив про себя, что Лаврецкий, может быть, и прекрасный человек, но несимпатичный, «aigri» [Озлобленный (фр.).] и «en somme» [В конце концов (фр.).] несколько смешной.
Лес вызывал у меня чувство душевного покоя и уюта; в этом чувстве исчезли все мои огорчения, забывалось неприятное, и в то же время у меня росла
особенная настороженность
ощущений: слух и зрение становились острее, память — более чуткой, вместилище впечатлений — глубже.
Иногда мне казалось, что церковь погружена глубоко в воду озера, спряталась от земли, чтобы жить
особенною, ни на что не похожею жизнью. Вероятно, это
ощущение было вызвано у меня рассказом бабушки о граде Китеже, и часто я, дремотно покачиваясь вместе со всем окружающим, убаюканный пением хора, шорохом молитв, вздохами людей, твердил про себя певучий, грустный рассказ...
Вон уж и Лудвиг в «Lehrbuch der Physiologie» [«Учебник физиологии» — Нем.] прямо сознает, что в каждом
ощущении, кроме того, что в нем может быть объяснено раздражением нервов, есть нечто
особенное, от нерв независимое, а душой-то все эти вопросы постигаются ясно и укладываются в ней безмятежно.
Тут только Илья вспомнил, что Матица — гулящая. Он пристально взглянул в её большое лицо и увидал, что чёрные глаза её немножко улыбаются, а губы так шевелятся, точно она сосёт что-то невидимое… В нём вспыхнуло
ощущение неловкости пред нею и
особенного смутного интереса к ней.
Я поставил этот гульден на manque (тот раз было на manque), и, право, есть что-то
особенное в
ощущении, когда один, на чужой стороне, далеко от родины, от друзей и не зная, что сегодня будешь есть, ставишь последний гульден, самый, самый последний!
Кто переживал подобные
ощущения, тот знает эту странную и совершенно
особенную стукотню крови — точно мельница мелет, но мелет не зерно, а перемалывает самое себя.
Создавалось
ощущение, что я сам по себе какой-то очень хороший, что мы
особенная порода, не то что эти мальчишки с сопливыми носами и вздутыми, как шары, животами, в грязных холщовых рубашках, пахнущих дымом.
Оба они, и Марина и Темка, были перегружены работой. Учеба, общественная нагрузка; да еще нужно было подрабатывать к грошовым стипендиям. Часы с раннего утра до позднего вечера были плотно заполнены. Из аудитории в лабораторию, с заседания факультетской комиссии в бюро комсомольской ячейки. Дни проносились, как сны. И иногда совсем как будто исчезало
ощущение, что ты — отдельно существующий, живой человек, что у тебя могут быть какие-то свои,
особенные от других людей интересы.