Неточные совпадения
— Что ж вы не приехали обедать? —
сказала она ему. — Удивляюсь этому ясновиденью влюбленных, — прибавила она с улыбкой, так, чтоб он один слышал: — она не была. Но приезжайте после
оперы.
— Ему бы следовало в
опере служить, а не революции делать, — солидно
сказал Клим и подметил, что губы Спивак усмешливо дрогнули.
«Ах, скорей бы кончить да сидеть с ней рядом, не таскаться такую даль сюда! — думал он. — А то после такого лета да еще видеться урывками, украдкой, играть роль влюбленного мальчика… Правду
сказать, я бы сегодня не поехал в театр, если б уж был женат: шестой раз слышу эту
оперу…»
«А у нас-то теперь, —
сказал я барону — шубы, сани, визг полозьев…» — «И
опера», — договорил он.
На другой день, когда ехали в
оперу в извозничьей карете (это ведь дешевле, чем два извозчика), между другим разговором
сказали несколько слов и о Мерцаловых, у которых были накануне, похвалили их согласную жизнь, заметили, что это редкость; это говорили все, в том числе Кирсанов
сказал: «да, в Мерцалове очень хорошо и то, что жена может свободно раскрывать ему свою душу», только и
сказал Кирсанов, каждый из них троих думал
сказать то же самое, но случилось
сказать Кирсанову, однако, зачем он
сказал это?
Разве только вообще
сказать, что та перемена, которая началась в характере вечера Веры Павловны от возобновления знакомства с Кирсановым на Васильевском острове, совершенно развилась теперь, что теперь Кирсановы составляют центр уже довольно большого числа семейств, все молодых семейств, живущих так же ладно и счастливо, как они, и точно таких же по своим понятиям, как они, и что музыка и пенье,
опера и поэзия, всякие — гулянья и танцы наполняют все свободные вечера каждого из этих семейств, потому что каждый вечер есть какое-нибудь сборище у того или другого семейства или какое-нибудь другое устройство вечера для разных желающих.
Почему, например, когда они, возвращаясь от Мерцаловых, условливались на другой день ехать в
оперу на «Пуритан» и когда Вера Павловна
сказала мужу: «Миленький мой, ты не любишь этой
оперы, ты будешь скучать, я поеду с Александром Матвеичем: ведь ему всякая
опера наслажденье; кажется, если бы я или ты написали
оперу, он и ту стал бы слушать», почему Кирсанов не поддержал мнения Веры Павловны, не
сказал, что «в самом деле, Дмитрий, я не возьму тебе билета», почему это?
— И какие же эти концерты? Обрывки какие-нибудь!.. Москву всегда потчуют остаточками… Мы его слышали в Петербурге в полной
опере, —
сказала генеральша.
Если вы нынешнюю уездную барышню спросите, любит ли она музыку, она
скажет: «да» и сыграет вам две — три польки; другая, пожалуй, пропоет из «Нормы» [«Норма» —
опера итальянского композитора Винченцо Беллини (1801—1835).], но если вы попросите спеть и сыграть какую-нибудь русскую песню или романс, не совсем новый, но который вам нравился бы по своей задушевности, на это вам сделают гримасу и встанут из-за рояля.
— В театр-с, непременно в театр! — подхватил Белавин. — Но только не в Александринку — боже вас сохрани! — а то испортите первое впечатление. В итальянскую
оперу ступайте. Это и Эрмитаж, я вам
скажу, — два места в Петербурге, где действительно можно провести время эстетически.
— Знаешь что? — вдруг
сказал Петр Иваныч, — говорят, на нынешнюю зиму ангажирован сюда Рубини; у нас будет постоянная итальянская
опера; я просил оставить для нас ложу — как ты думаешь?
— Тут мест не откупают, а кто пришел прежде, тот и садится, —
сказал Оперов, сердито поправляясь на своем месте и на мгновение взглянув на меня возмущенным взглядом.
— Что ж, за кондиции деньги получил? —
сказал Оперов, перелистывая свою тетрадку.
Оперов ничего не
сказал мне, но на следующих лекциях не здоровался со мной первый, не подавал своей дощечки, не разговаривал, и когда я садился на место, то он, бочком пригнув голову на палец от тетрадей, делал, как будто вглядывался в них.
— Ты смотри не запей, —
сказал Оперов, который сам ничего не пил.
— Не будет ли это неловко, —
сказал Оперов своим тоненьким голоском, — что все мы, как редкость, придем смотреть на него?
Кажется, что
Оперов пробормотал что-то, кажется даже, что он пробормотал: «А ты глупый мальчишка», — но я решительно не слыхал этого. Да и какая бы была польза, ежели бы я это слышал? браниться, как manants [мужичье (фр.).] какие-нибудь, больше ничего? (Я очень любил это слово manant, и оно мне было ответом и разрешением многих запутанных отношений.) Может быть, я бы
сказал еще что-нибудь, но в это время хлопнула дверь, и профессор в синем фраке, расшаркиваясь, торопливо прошел на кафедру.
— Нет, Михаил Иваныч Глинка не дилетант! — воскликнул, иронически рассмеявшись, Лябьев. — Что такое его «Жизнь за царя»?.. Это целый мир, который он создал один, без всяких хоть сколько-нибудь достойных ему предшественников, — создал, легко
сказать,
оперу, большую, европейскую, а мы только попискиваем романсики. Я вот просвистал удачно «Соловья» да тем и кончил.
— Ну, это вы из другой
оперы хватили, — бесцеремонно
сказал Авиновицкий. — «Колокол» Герцен издавал, а не Мицкевич.
В театре давали
оперу Верди, довольно пошлую,
сказать по совести, но уже успевшую облететь все европейские сцены,
оперу, хорошо известную нам, русским, — Травиату.
Сказать бы, например, что Глинка был действительно замечательный музыкант, которому обстоятельства, внешние и внутренние, помешали сделаться основателем русской
оперы, — никто бы спорить не стал; но нет, как можно!
С каким наслаждением слушала она мое чтение, или, лучше
сказать, разыгрыванье трагедий, комедий и даже
опер, в которых я отвечал один за всех актеров и актрис: картавил, гнусил, пищал, басил и пел на все голоса, даже иногда костюмировался с помощию всякой домашней рухляди.
— Ну, уж это вы из другой
оперы, Иван Иваныч, —
сказал учитель. — Давайте спать.
Верстовский
сказал, что у всякого литератора есть свое серьезное дело и что было бы совестно, если б кто-нибудь из них бросил свой труд для сочинения ничтожной
оперы.
Синецкая была очень хороша в роли Алкинои, но я заметил, что средства ее несколько слабы для такой огромной сцены, на которой, правду
сказать, никогда не следовало давать комедий, а только большие
оперы и балеты.
Растолковали мне, что
опера не женщина и не девушка, а так, показание одно, вид, — не знаю, как яснее
сказать, — и что вот будут сейчас перед нами пускать и
оперу.
В заключение беседы нашей приятель мой, Марко… Вот по отчеству забыл; а чуть ли не Петрович? Ну, бог с ним! как был, так и был; может, и теперь есть — так он-то советовал мне ежедневно приходить в театры: тут-де, кроме что всего насмотришься, да можно многое перенять. Причем дал мне билетик на завтра,
сказав, что будет преотличная штука: царица Дидона и
опера. Я обещался; с тем и пошел.
— Это вы уж из другой
оперы, —
сказал Буркин.
Этот характер был загроможден, утоплен, так
сказать, во множестве других лиц и происшествий романа; когда же он вырвался на сцену в
опере, где он хотя не так полон, но зато сделался виднее — его высокое достоинство обозначилось ярко.
— Ну уж, какая это
опера! —
сказала губернаторша, но на предложение полицеймейстера согласилась, так как была очень обеспокоена.
— Два года мы в Риге жили. Очень мне там нравилась немецкая
опера. Ни одного представления не пропускал. Засяду в райке и слушаю. И я откровенно вам сознаюсь, — большие у меня способности были к немецкой
опере. Даже можно
сказать, — талант. Только вот голоса нету, и немецкого языка не знаю.
— Так поедем когда-нибудь вместе, —
сказал Делесов. Альберт, не отвечая, вскочил, схватил скрипку и начал играть финал первого акта «Дон-Жуана», своими словами рассказывая содержание
оперы.
На этот же раз он поехал, так как в последнюю пятницу Тамара Викентьевна
сказала между прочим что будет в
опере.
А каковы были эти нарочитые дома, можно судить по лучшему из них, комедиантскому театральному дому, деревянному и с крышею из дерну, воздвигнутому, как
сказал древний описатель Петербурга, для отправления трагедий, комедий и
опер.
— Не думаю, чтобы мое присутствие было приятно Елене Александровне, —
сказала Анжелика. — В балет я не хотела бы ехать, но в
оперу я поеду с удовольствием, если, повторяю, это не будет неприятно вашей невесте.
Она дарила всегда неожиданно: то пошлет плохую табакерку с червонцами, то горшок простых цветов с драгоценным камнем на стебле, то простой рукомойник с водою, из которого выпади драгоценный перстень; то подложит под кровать имениннице две тысячи серебрянных рублей, или подарит невесте перстень со своим изображением в мужском наряде,
сказав: «А вот и тебе жених, которому, я уверена, ты никогда не изменишь и останешься ему верна», или пошлет капельмейстеру Паизиэло, после представления его
оперы «Дидона», табакерку, осыпанную бриллиантами, с надписью, что карфагенская царица при кончине ему ее завещала!
Можно
сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской
оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.