Неточные совпадения
Поутру пришли меня звать от имени Пугачева. Я пошел к нему. У ворот его стояла кибитка, запряженная тройкою татарских лошадей. Народ толпился на улице. В сенях встретил я Пугачева: он был одет по-дорожному, в шубе и в киргизской шапке. Вчерашние собеседники
окружали его, приняв на себя вид подобострастия, который сильно противуречил всему, чему я был свидетелем накануне. Пугачев весело со мною поздоровался и велел мне
садиться с ним в кибитку.
Весна
садится на траву. Снегурочка подле нее. Цветы
окружают их.
Как ни привык Гарибальди ко всему этому, но, явным образом взволнованный, он
сел на небольшой диван, дамы
окружили его, я стал возле дивана, и на него налетело облако тяжелых дум — но на этот раз он не вытерпел и сказал...
Описываемая сцена происходила на улице, у крыльца суслонского волостного правления. Летний вечер был на исходе, и возвращавшийся с покосов народ не останавливался около волости: наработавшиеся за день рады были месту. Старика
окружили только те мужики, которые привели его с покоса, да несколько других, страдавших неизлечимым любопытством.
Село было громадное, дворов в пятьсот, как все сибирские
села, но в страду оно безлюдело.
Он решился
поселить Настасью Филипповну в Петербурге и
окружить роскошным комфортом.
Те проворно побежали, и через какие-нибудь четверть часа коляска была подана к крыльцу. В нее было запряжено четыре худощавых, но, должно быть, чрезвычайно шустрых коней. Человек пять людей, одетых в черкесские чапаны и с нагайками,
окружали ее. Александр Иванович заставил
сесть рядом с собою Вихрова, а напротив Живина и Доброва. Последний что-то очень уж облизывался.
Перегоренский (не слушая его). Коварный Живоглот, воспользовавшись темнотою ночи, с толпою гнусных наемников
окружил дом торгующего в
селе Чернораменье, по свидетельству третьего рода, мещанина Скурихина, и алчным голосом требовал допустить его к обыску, под предлогом, якобы Скурихин производит торговлю мышьяком. Причем обозвал Скурихина непотребными словами; за оставление же сего дела втайне, взял с него пятьдесят рублей и удалился с наемниками вспять. Это первый пункт.
В два часа я уже был в редакции, пришел в корректорскую и
сел писать, затворив дверь. Мне никто не мешал. Закончив, сдал метранпажу в набор. Меня
окружили наборщики с вопросами и заставили прочитать. Ужас был на всех лицах. У многих слезы. Они уже знали кое-что из слухов, но все было туманно. Пошли разговоры.
Тесным кольцом, засунув руки в рукава, они
окружают едока, вооруженного ножом и большой краюхой ржаного хлеба; он истово крестится,
садится на куль шерсти, кладет окорок на ящик, рядом с собою, измеряет его пустыми глазами.
Жизнь его шла суетно и бойко, люди всё теснее
окружали, и он стал замечать, что руки их направлены к его карманам. То один, то другой из деловых людей города тайно друг от друга предлагали ему вступить с ними в компанию, обещая золотые барыши, и всё чаще являлся крепенький Сухобаев,
садился против хозяина и, спрятав глазки, убедительно говорил...
«Культ?» — повторял Матвей смешное слово с недоумением и досадой, а в уши ему назойливо
садились всё новые слова: культура, легенда, мистика. Их становилось всё больше, они
окружали рассказчицу скучным облаком, затемняли лицо её и, точно отодвигая куда-то в сторону, делали странной и чужой.
Все это говорил Глеб вечером, на другой день после того, как река улеглась окончательно в берега свои. Солнце уже давно
село. Звезды блистали на небе. Рыбаки стояли на берегу и
окружали отца, который приготовлялся уехать с ними на реку «лучить» рыбу.
— Мне это чрезвычайно лест-но, — шепелявил князь, подсаживаясь к столу, на котором кипел самовар. Дамы тотчас же
окружили его. Возле Марьи Александровны остались только Анна Николаевна да Наталья Дмитриевна. Афанасий Матвеич почтительно улыбался. Мозгляков тоже улыбался и с вызывающим видом глядел на Зину, которая, не обращая на него ни малейшего внимания, подошла к отцу и
села возле него на кресла, близ камина.
Стой! — скрыпучие колесы замолкли, пыль улеглась; казаки Орленки смешались с своими земляками и,
окружив телеги, с завистью слушали рассказы последних про богатые добычи и про упрямых господ
села Красного, которые осмелились оружием защищать свою собственность; между тем некоторые отправились к роще, возле которой пробегал небольшой ручей, чтоб выбрать место, удобное для привала; вслед за ними скоро тронулись туда телеги и кибитки, и, наконец, остальные казаки, ведя в поводу лошадей своих…
В последний год властвования Трифона, последнего старосты, народом избранн<ого>, в самый день храмового праздника, когда весь народ шумно
окружал увеселительное здание (кабаком в просторечии именуемое) или бродил по улицам, обнявшись между собою и громко воспевая песни Архипа-Лысого, въехала в
село плетеная крытая бричка, заложенная парою кляч едва живых; на козлах сидел оборванный жид — а из брички высунулась голова в картузе и казалось с любопытством смотрела на веселящийся народ.
Бородатые лесные мужики из Обноскова, Балымер и других
сел уезда, народ смирный и простодушный, даже днем опасались ездить через слободу, а коли нельзя было миновать ее — ездили по трое, по четверо. Если же на улице слободы появлялся одинокий воз, навстречу ему, не торопясь, выходили любопытные слобожане, — тесно
окружая мужика, спрашивали...
Николаев. Уехали — вот что! Всем в рожу наплевали и уехали. (
Садится в кресло, гости
окружают его.)
Комик по обыкновению конфузился и
сел в самый дальний угол. Аполлос Михайлыч вышел к публике. Его, конечно, сейчас
окружили и начали приветствовать и хвалить.
(Из буфета, из зала выходят люди,
окружают Бетлинга, смотрят на него. В толпе, у стены — Тятин. Вышла Мелания,
села в кресло. К ней подходит поп Иосиф, кланяется, подаёт бумагу, беседует. Мелания уводит его в зал. Через некоторое время попик быстро пробирается в буфет.)
Бугры песка, наметенного ветром и волнами,
окружали их. Издали доносился глухой, темный шум, — это на промысле шумели. Солнце
садилось, на песке лежал розоватый отблеск его лучей. Жалкие кусты ветел чуть трепетали своей бедной листвой под легким ветром с моря. Мальва молчала, прислушиваясь к чему-то.
Тесным кругом
окружили Никитишну девушки. Одна Аграфена Петровна одаль осталась.
Села у открытого окна к пяльцам Фленушки и принялась вышивать бисером.
После трехминутного столбняка Урбенин, как бы очнувшись от сна,
сел на траву по-турецки и простонал. Собаки, чуявшие что-то необычайное,
окружили его и подняли лай… Обведя компанию мутными глазами, Урбенин закрыл обеими руками лицо, и наступил новый столбняк…
На погосте
сел юрод на свежую могилу, и тотчас бабы
окружили его, осыпая вопросами насчет судьбы.
Соня
садилась где-нибудь в дальнем уголку залы, ее
окружали стрижки, преимущественно те, кому не удавалось еще побывать на исповеди, и жадно прислушивались к каждому слову Сони.
С чрезвычайною заботливостью
окружал он ее всеми возможными удобствами, являлся к ней ежедневно не иначе, как в парадной форме и в ленте, не
садился перед ней, с поспешностью предупреждал каждое ее желание; даже с кавалерами двора принцессы, с Доманским и Чарномским, обходился не только с изысканною любезностью, но даже с глубоким почтением.
Когда он потом слушал старшину, читавшего вопросные пункты, внутренности его переворачивались, тело обливалось холодным потом, левая нога немела; он не слушал, ничего не понимал и невыносимо страдал оттого, что старшину нельзя слушать сидя или лежа. Наконец, когда ему и его товарищам позволили
сесть, встал прокурор судебной палаты и сказал что-то непонятное. Точно из земли выросши, появились откуда-то жандармы с шашками наголо и
окружили всех обвиняемых. Авдееву приказали встать и идти.
Она
села на кафедру и, взяв книгу, опустила глаза в страницу, желая, очевидно, скрыть от нас следы недавних слез. Мы тихонько подвинулись к кафедре и
окружили ее.
После класса мы все
окружали батюшку, который, благословив теснившихся вокруг него девочек,
садился на приготовленное ему за столиком место, мы же располагались тесной толпой у его ног на полу и беседовали с ним вплоть до следующего урока.
Кутузов между тем подошел к деревне и
сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная, блестящая свита
окружила главнокомандующего.
Это были два, прятавшиеся в лесу, француза. Хрипло говоря что-то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом в офицерской шляпе и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел
сесть, но упал на землю. Другой маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что-то. Солдаты
окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.