Неточные совпадения
С Сенатором удалялся, во-первых, Кало, а во-вторых, все живое начало нашего дома. Он один мешал ипохондрическому нраву моего отца взять верх, теперь ему была воля вольная. Новый дом был печален, он напоминал тюрьму или
больницу; нижний этаж был со сводами, толстые стены придавали
окнам вид крепостных амбразур; кругом дома со всех сторон был ненужной величины двор.
— А например, исправник двести раков съел и говорит: «не могу завтра на вскрытие ехать»; фельдшер в
больнице бабу уморил ни за што ни про што; двух рекрут на наш счет вернули; с эскадронным командиром разбранился; в Хилкове бешеный волк человек пятнадцать на лугу искусал, а тут немец Абрамзон с женою мимо моих
окон проехал, — беда да и только.
Людмила взяла мать под руку и молча прижалась к ее плечу. Доктор, низко наклонив голову, протирал платком пенсне. В тишине за
окном устало вздыхал вечерний шум города, холод веял в лица, шевелил волосы на головах. Людмила вздрагивала, по щеке ее текла слеза. В коридоре
больницы метались измятые, напуганные звуки, торопливое шарканье ног, стоны, унылый шепот. Люди, неподвижно стоя у
окна, смотрели во тьму и молчали.
Нашлась одна лестница, стали ее подставлять к
окнам, спасли женщину с ребенком и обгорелую отправили в
больницу.
Весёлое солнце весны ласково смотрело в
окна, но жёлтые стены
больницы казались ещё желтее. При свете солнца на штукатурке выступали какие-то пятна, трещины. Двое больных, сидя на койке, играли в карты, молча шлёпая ими. Высокий, худой мужчина бесшумно расхаживал по палате, низко опустив забинтованную голову. Было тихо, хотя откуда-то доносился удушливый кашель, а в коридоре шаркали туфли больных. Жёлтое лицо Якова было безжизненно, глаза его смотрели тоскливо.
— Избили, Прохорыч, да в
окно выкинули… Со второго этажа в
окно, на мощеный двор… Руку сломали… И надо же было!.. Н-да. Полежал я в
больнице, вышел — вот один этот сюртучок на мне да узелочек с бельем. Собрали кое-что маркеры в Нижнем, отправили по железной дороге, билет купили. Дорогой же — другая беда, указ об отставке потерял — и теперь на бродяжном положении.
Увы! и они, подобно мне, находятся в
больнице умалишенных, и я в эту самую минуту вижу из
окна, как добродетельный адвокат прогуливается под руку с Менандром в саду
больницы, а"православный жид"притаился где-то под кустом в той самой позе, в которой он, в Ахалцихе, изумил присяжных.
— А в
больнице? —
Окна и полы вымыты, белье чистое…
Больница помещалась в третьем этаже,
окнами на двор.
Он, как выпущенный из тюрьмы или
больницы, всматривался в давно знакомые предметы и удивлялся, что столы,
окна, стулья, свет и море возбуждают в нем живую, детскую радость, какой он давно-давно уже не испытывал.
Льдисто сверкали большие
окна фабричной
больницы, школы; маленькие люди челноками сновали по земле, ткали бесконечную ткань дела, люди ещё меньше бегали по песку фабричного посёлка.
Жду в черных
окнах появления каких-то бледных людей. Это невыносимо. Одна штора только. Взял в
больнице марлю и завесил. Предлога придумать не мог.
Больница, новая, недавно построенная, с большими
окнами, стояла высоко на горе; она вся светилась от заходившего солнца и, казалось, горела внутри. Внизу был поселок. Липа спустилась по дороге и, не доходя до поселка, села у маленького пруда. Какая-то женщина привела лошадь поить, и лошадь не пила.
Венецианских
окон никогда не отворяли из боязни сквозняка, от этого в комнате прочно установился запах нечистоплотной, холостой старости — запах застоявшегося табачного дыма, грязного белья и
больницы.
Справа подымалось белое здание
больницы с освещенными изнутри
окнами с железными решетками; слева — белая, яркая от луны, глухая стена мертвецкой.
В небольших каморках было по четыре и по пяти кроватей; зимой, когда больных не выпускали в сад и все
окна за железными решетками бывали наглухо заперты, в
больнице становилось невыносимо душно.
В
больнице уже с пяти часов зажигали огонь, а весь день стоял холодный сумрак, и деревья за
окном уныло размахивали ветвями, словно стряхивали с себя последние мокрые листья.
Вот и
больница — желтое, громадное здание, с черными рамами
окон, отчего
окна походили на темные угрюмые глаза. Вот и длиный коридор, и запах лекарств, и неопределенное чувство жути и тоски. Вот и палата и постель Сенисты…
Доктор долго щупал пульс Андрея Ивановича и в колебании глядел в
окно. Пульс был очень малый и частый. Такие больные с водянкою опасны: откажешь, а он, не доехав до дому, умрет на извозчике; газеты поднимут шум, и могут выйти неприятности.
Больница была переполнена, кровати стояли даже в коридорах, но волей-неволей приходилось принять Андрея Ивановича. Доктор написал листок, и Андрея Ивановича вывели.
Хотя на улице почти еще светло, но в небольшой часовне, помещающейся во дворе
больницы и лишенной
окон, стоит жуткая полутьма. Неверный огонек лампады и две-три свечи перед образами слабо освещают эту каменную церковку, похожую на склеп. В притворе, на возвышении стоят, как бы тесня друг друга, простые однообразные гробы. Подхожу к первому. Мужское синее лицо с густою бородою. Дальше костлявая, страшная, как скелет, высохшая старуха. Еще дальше мальчик… О, сколько их здесь!..