Неточные совпадения
Катавасов, войдя
в свой вагон, невольно кривя
душой, рассказал Сергею Ивановичу свои наблюдения над добровольцами, из которых
оказывалось, что они были отличные ребята. На большой станции
в городе опять пение и крики встретили добровольцев, опять явились с кружками сборщицы и сборщики, и губернские дамы поднесли букеты добровольцам и пошли за ними
в буфет; но всё это было уже гораздо слабее и меньше, чем
в Москве.
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас
душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что
оказывается недостаток
в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману
в кабаке.
Первый день прошел довольно быстро, второй
оказался длиннее, но короче третьего, и так, нарушая законы движения земли вокруг солнца, дни становились все длиннее, каждый день усиливал бессмысленную скуку, обнажал пустоту
в душе и,
в пустоте, — обиду, которая хотя и возрастала день ото дня, но побороть скуку не могла.
Она замолкла, как бы что задавив
в душе. Она еще не могла опомниться. Вошла она, как
оказалось потом, совсем нечаянно, вовсе ничего не подозревая и не ожидая встретить, что встретила.
Торжество Карамазова над соперником
оказалось неоспоримым и тут — о, тут начался совсем уже новый фазис
в его
душе, и даже самый страшный фазис изо всех, какие пережила и еще переживет когда-либо эта
душа!
Отцу Пантелея Еремеича досталось имение уже разоренное; он
в свою очередь тоже сильно «пожуировал» и, умирая, оставил единственному своему наследнику Пантелею заложенное сельцо Бессоново, с тридцатью пятью
душами мужеска и семидесятью шестью женска пола да четырнадцать десятин с осьминником неудобной земли
в пустоши Колобродовой, на которые, впрочем, никаких крепостей
в бумагах покойника не
оказалось.
А потому сей суд и полагает: означенное имение, **
душ, с землею и угодьями,
в каком ныне положении тое
окажется, утвердить по представленной на оное купчей за генерал-аншефа Троекурова; о удалении от распоряжения оным гвардии поручика Дубровского и о надлежащем вводе во владение за него, г. Троекурова, и об отказе за него, как дошедшего ему по наследству, предписать ** земскому суду.
После праздника все эти преступники
оказывались или мелкими воришками, или просто бродяжками из московских мещан и ремесленников, которых по удостоверении личности отпускали по домам, и они расходились, справив сытно праздник за счет «благодетелей», ожидавших горячих молитв за свои
души от этих «несчастненьких, ввергнутых
в узилища слугами антихриста».
Дюрталь думал найти
в монастыре полный покой, а
оказалось, что «именно монастыри обуреваемы темными силами; там ускользают от них
души, и они во что бы то ни стало хотят их покорить себе.
И печально, что мистика новейшая порвала с мировой
душой,
оказалась загнанной
в душу индивидуальную.
Оказалось, однако, что австрийские сабли не сумели выгнать из Максима его упрямую
душу и она осталась, хотя и
в сильно попорченном теле. Гарибальдийские забияки вынесли своего достойного товарища из свалки, отдали его куда-то
в госпиталь, и вот, через несколько лет, Максим неожиданно явился
в дом своей сестры, где и остался.
В сущности, он и не доверялся никогда; он рассчитывал на генерала, чтобы только как-нибудь войти к Настасье Филипповне, хотя бы даже с некоторым скандалом, но не рассчитывал же на чрезвычайный скандал: генерал
оказался решительно пьян,
в сильнейшем красноречии, и говорил без умолку, с чувством, со слезой
в душе.
Полковник был от
души рад отъезду последнего, потому что мальчик этот,
в самом деле,
оказался ужасным шалуном: несмотря на то, что все-таки был не дома, а
в гостях, он успел уже слазить на все крыши, отломил у коляски дверцы, избил маленького крестьянского мальчишку и, наконец, обжег себе
в кузнице страшно руку.
Результат
оказался плачевный. Мало-помалу Горохов совсем утратил доверие начальства, а вместе с тем и надежду на получение места начальника отделения, И вот на днях встречаю я его на Невском: идет сумрачный, повесив голову, как человек, у которого на
душе скребут мыши, но который,
в то же время, уже принял неизменное решение.
То видится ему, что маменька призывает его и говорит:"Слушай ты меня, друг мой сердечный, Сенечка! лета мои преклонные, да и здоровье не то, что было прежде…"и
в заключение читает ему завещание свое, читает без пропусков (не так, как Митеньке:"там, дескать, известные формальности"), а сплошь, начиная с во имяи кончая «здравым умом и твердою памятью», и по завещанию этому
оказывается, что ему, Сенечке, предоставляется сельцо Дятлово с деревнею Околицей и село Нагорное с деревнями, а всего тысяча сорок две
души…
— Не счастье-с, а вся причина
в том, что он проезжего купца обворовал. Останавливался у него на постоялом купец, да и занемог. Туда-сюда, за попом, за лекарем, ан он и
душу богу отдал. И
оказалось у этого купца денег всего двадцать пять рублей, а Осип Иваныч пообождал немного, да и стал потихоньку да полегоньку, шире да глубже, да так, сударь, это дело умненько повел, что и сейчас у нас
в К. никто не разберет, когда именно он разбогател.
Пьяница Прозоров
оказался умнее и находчивее
в словесных турнирах и стычках, что, конечно, не могло не огорчать Нины Леонтьевны, которая поэтому от
души возненавидела своего счастливого противника.
О, если бы я действительно разбил себя и всех вдребезги, если бы я действительно — вместе с нею —
оказался где-нибудь за Стеной, среди скалящих желтые клыки зверей, если бы я действительно уже больше никогда не вернулся сюда.
В тысячу —
в миллион раз легче. А теперь — что же? Пойти и
задушить эту — Но разве это чему-нибудь поможет?
Потом случилось что-то странное. Ромашову показалось, что он вовсе не спал, даже не задремал ни на секунду, а просто
в течение одного только момента лежал без мыслей, закрыв глаза. И вдруг он неожиданно застал себя бодрствующим, с прежней тоской на
душе. Но
в комнате уже было темно.
Оказалось, что
в этом непонятном состоянии умственного оцепенения прошло более пяти часов.
Так он говорил, и
в то же время у него
в самых тайниках
души шевелилась лукаво-невинная мысль, что его терпеливая покорность растрогает и смягчит всевидящего Бога, и тогда вдруг случится чудо, от которого все сегодняшнее — тягостное и неприятное —
окажется лишь дурным сном.
Вот уже двадцать лет, как вы хвастаетесь, что идете исполинскими шагами вперед, а некоторые из вас даже и о каком-то «новом слове» поговаривают — и что же
оказывается — что вы беднее, нежели когда-нибудь, что сквернословие более, нежели когда-либо, регулирует ваши отношения к правящим классам, что Колупаевы держат
в плену ваши
души, что никто не доверяет вашей солидности, никто не рассчитывает ни на вашу дружбу, ни на вашу неприязнь… ах!
В маленьком городишке все пало ниц перед ее величием, тем более что генеральша
оказалась в обращении очень горда, и хотя познакомилась со всеми городскими чиновниками, но ни с кем почти не сошлась и открыто говорила, что она только и отдыхает
душой, когда видится с князем Иваном и его милым семейством (князь Иван был подгородный богатый помещик и дальний ее родственник).
Он мысленно пробежал свое детство и юношество до поездки
в Петербург; вспомнил, как, будучи ребенком, он повторял за матерью молитвы, как она твердила ему об ангеле-хранителе, который стоит на страже
души человеческой и вечно враждует с нечистым; как она, указывая ему на звезды, говорила, что это очи божиих ангелов, которые смотрят на мир и считают добрые и злые дела людей; как небожители плачут, когда
в итоге
окажется больше злых, нежели добрых дел, и как радуются, когда добрые дела превышают злые.
Н.Н. Соедов, имевший
в Москве обширное знакомство, друживший с литераторами и артистами, хлебосол и
душа общества,
оказался талантливым издателем.
В конце концов я почти всегда
оказываюсь в выигрыше, но это нимало не сердит Глумова. Иногда мы даже оба от
души хохочем, когда случается что-нибудь совсем уж необыкновенное: ренонс, например, или дама червей вдруг покажется за короля. Но никогда еще игра наша не была так весела, как
в этот раз. Во-первых, Глумов вгорячах пролил на сукно стакан чаю; во-вторых, он, имея на руках три туза, получил маленький шлем! Давно мы так не хохотали.
Одним словом, ежели с кашинской мадеры, как
в том сознались сами приказчики, с
души тянет, зато кашинский подъем чувств
оказался безусловно доброкачественным и достойным похвалы. Только вот зачем приказчики прибавили: коли ежели допустить? Кто же не допускает? Кажется, что у нас насчет рейнвейнов свободно…
— Не первый это случай, что вот человек, одарённый от бога талантами и
в душе честный-с,
оказывается ни к чему не способен и даже, извините, не о покойнике будь сказано, — бесчестно живёт! Что такое? Загадка-с!
Но"нужный человек"охотно пьет с кадыком шампанское, когда же речь заходит о предприятии, — смотрит так ясно и даже строго, что просто
душа в пятки уходит!"Зайдите-с","наведайтесь-с","может быть, что-нибудь и
окажется полезное" — вот ответы, которые получает бедный кадык, и, весь полный надежд, начинает изнурительную ходьбу по передним и приемным, покуда наконец самым очевидным образом не убедится, что даже швейцар"нужного человека" — и тот тяготится им.
Она с радостью соображала, что
в ее измене нет ничего страшного.
В ее измене
душа не участвовала: она продолжала любить Лаевского, и это видно из того, что она ревнует его, жалеет и скучает, когда он не бывает дома. Кирилин же
оказался так себе, грубоватым, хотя и красивым, с ним все уже порвано и больше ничего не будет. Что было, то прошло, никому до этого нет дела, а если Лаевский узнает, то не поверит.
После случая с Христиной пробовал я работать
в городе, да не по недугу
оказалось это мне — тесно и душно. Народ мастеровой не нравится наготою
души своей и открытой манерой отдавать себя во власть хозяину: каждый всем своим поведением как бы кричит...
«Сейчас умер мой отец. Этим я обязана тебе, так как ты убил его. Наш сад погибает,
в нем хозяйничают уже чужие, то есть происходит то самое, чего так боялся бедный отец. Этим я обязана тоже тебе. Я ненавижу тебя всею моею
душой и желаю, чтобы ты скорее погиб. О, как я страдаю! Мою
душу жжет невыносимая боль… Будь ты проклят. Я приняла тебя за необыкновенного человека, за гения, я полюбила тебя, но ты
оказался сумасшедшим…»
Если положить на весы, с одной стороны, те мысли и сведения, которые
в душе младенца накопляются
в течение десяти недель, а с другой — идеи и знания, приобретаемые зрелым умом
в течение десяти лет, то перевес
окажется, без всякого сомнения, на стороне первых.
Когда Шевырев впоследствии, с разрешения Гоголя, вытребовал все остальные экземпляры к себе
в Москву,
оказалось, что у книгопродавцев
в Петербурге, и частью
в Москве, находился большой запас «Мертвых
душ», не соответствующий числу распроданных экземпляров, так что
в течение полутора года ни один книгопродавец не взял у Шевырева ни одного экземпляра, а все получали их из Петербурга с выгодною уступкою.
Оказывалось, что будущее принадлежит новым началам. Уступая давлению этих начал, великий государь издал циркуляр,
в котором написано: «Быть по тому и быть по сему», что значит: кого успеют слуги антихриста заманить, — заманивай. Над теми он властен, на тех подати налагай и
душами владей. А кто не обязался, кто
в истинном прав-законе стоит крепко, того никто не смеет приневолить.
Да и, наконец, если обвинение
окажется несправедливым, что за беда; ей скажут: «Поди, голубушка, домой; видишь, какое счастие, что ты невинна!» А до какой степени все это вместе должно разбить, уничтожить оскорблением нежное существо — этого рассказать не могу; для этого надобно было видеть игру Анеты, видеть, как она, испуганная, трепещущая и оскорбленная, стояла при допросе; ее голос и вид были громкий протест — протест, раздирающий
душу, обличающий много нелепого на свете и
в то же время умягченный какой-то теплой, кроткой женственностию, разливающей свой характер нежной грации на все ее движения, на все слова.
Как ни старалась Анна Федоровна, кривя
душою, прибавлять свои записи и притворяться, что она ошибается
в счете и не может счесть, как ни приходила
в ужас от величины своего проигрыша,
в конце расчета
оказалось, что она проиграла девятьсот двадцать призов.
Из наблюдений автора, переданных нам
в его рассказах,
оказывается, что ведь ни одного человека нет, кто бы
в самом деле, всем сердцем и
душою возлюбил идеальную организацию, обещающую столько мира и довольства людям.
Для поддержания этого
оказывается нужным делать безвозвратные займы, принимать благодарности, брать взятки; чтобы получать взятки и благодарности, надо кривить
душою в делах, при этом необходимо награждать негодяев и теснить честных людей и т. д.
Подал я ему; ну, тут и увидал, что, может, три дня целых не ел человек, — такой аппетит
оказался. Это, значит, его голод ко мне пригнал. Разголубился я, на него глядя, сердечного. Сем-ка, я думаю,
в штофную сбегаю. Принесу ему отвести
душу, да и покончим, полно! Нет у меня больше на тебя злобы, Емельянушка! Принес винца. Вот, говорю, Емельян Ильич, выпьем для праздника. Хочешь выпить? оно здорово.
— Поди вот, влезь человеку
в душу-то! — сказал он, кончив рассказ. — Думал я, другого такого парня на свете-то нет: кроткий, тихий, умный, богобоязный!.. Ан вон каков
оказался!.. Истинно говорят: надо с человеком куль соли съесть, тогда разве узнаешь, каков он есть!.. Я ль его не любил, я ли не награждал его!.. И заплатил же он мне!.. Заплатил!..
Ведь если что не так
в вашем архиерействе
окажется — навеки души-то погубим, если, хорошенько не испытавши, примем, по приказу москвичей, епископа.
Она обратилась ко мне. Жила она
в небольшой квартирке с двумя детьми, — заболевшим гимназистом и дочерью Екатериной Александровной, девушкой с славным, интеллигентным лицом, слушательницею Рождественских курсов лекарских помощниц. И мать и дочь, видимо,
души не чаяли
в мальчике. У него
оказалось крупозное воспаление легких. Мать, сухая и нервная, с бегающими, психопатическими глазами, так и замерла.
Везде, на каждом шагу, приходится быть актером; особенно это необходимо потому, что болезнь излечивается не только лекарствами и назначениями, но и
душою самого больного; его бодрая и верящая
душа — громадная сила
в борьбе с болезнью, и нельзя достаточно высоко оценить эту силу; меня первое время удивляло, насколько успешнее
оказывается мое лечение по отношению к постоянным моим пациентам, горячо верящим
в меня и посылающим за мною с другого конца города, чем по отношению к пациентам, обращающимся ко мне
в первый раз; я видел
в этом довольно комичную игру случая; постепенно только я убедился, что это вовсе не случайность, что мне, действительно, могучую поддержку оказывает завоеванная мною вера, удивительно поднимающая энергию больного и его окружающих.
— Увлекся, вроде как бы полюбил! Но теперь вижу, что напрасно я стараюсь ноль возвести
в квадратную степень. То была маска, вызвавшая во мне фальшивую тревогу. Яркий румянец невинности
оказывается суриком, поцелуй любви — просьбой купить новое платье… Я взял ее
в дом, как жену, она же держит себя, как любовница, которой платят деньги. Но теперь шабаш! Смиряю
в душе тревогу и начинаю видеть
в Ольге любовницу… Шабаш!
Оставим неописуемый чай, который, кстати,
оказался чистокровным,
в неограниченном количестве, шоколадом, с таким же и
в таком же неограниченном количестве не предложенным, а на тарелки положенным зандкухеном [Песочным пирожным (нем.).]. Скажем только, что желудки были так же счастливы, как глаза, как уши, а уши, как
души.
Оказывается, что и «anima —
душа» имеет
в дательном abus, чего нет
в Кюнере.
Посредине большого двора, вымощенного гладким широким белым камнем, возвышалось куполообразное здание с ваннами и
душами, и наши русские были очень удивлены, увидавши дам-европеек, которые выходили из своих номеров, направляясь
в ванны,
в легких кобайо, широких шароварах и
в бабушах на босую ногу.
Оказалось, что это обычный костюм во все часы дня, кроме обеда, к которому мужчины являются
в черных сюртуках, а то и во фраках, а дамы —
в роскошных туалетах и брильянтах.
Дело,
оказывается, много сложнее, чем казалось раньше. Суть не
в том, что какая-то воображаемая черта мешает «самостоятельному хотению» единой человеческой
души. Суть
в том, что черта эта вовсе не воображаемая. Она глубоким разрезом рассекает надвое саму
душу человека, а с нею вместе и «самостоятельное хотение».
Да что это — безумие больного человечества? Кошмарный бред, от которого нужно очнуться и расхохотаться? Ведь даже борясь за будущее, мы
в душе все как будто боимся чего-то. Сами неспособные на радость, столь далекие от нее, опасливо уже задаем себе вопросы: не
окажется ли счастье и радость синонимом статики? Не тем ли так и прекрасно будущее, что оно… никогда не придет? (Ибсен). Как прав Моррис! «Старый, жалкий мир с его изношенными радостями и с надеждами, похожими на опасения!..»
И вдруг быстрая мысль пронизала мой мозг. Сон об эльфах
оказался вещим…
Душа Нины высоко поднялась над нами, и прозрачная, чистая, как маленький эльф, утонула она
в эфире бессмертия…