Неточные совпадения
Уссурийская тайга
оживает 2 раза в сутки: утром,
перед восходом солнца, и вечером, во время заката.
Но человек, занимающий иерархически высшее и центральное положение, призванный быть добрым царем природы, заразил всю природу, все иерархически низшие существа грехом и отступничеством и стал рабом той низшей природы,
перед которой так страшно виновен и которую должен
оживить.
И вслед за этой молнией
перед его потухшими еще до рождения глазами вдруг зажглись странные призраки. Были ли это лучи или звуки, он не отдавал себе отчета. Это были звуки, которые
оживали, принимали формы и двигались лучами. Они сияли, как купол небесного свода, они катились, как яркое солнце по небу, они волновались, как волнуется шепот и шелест зеленой степи, они качались, как ветви задумчивых буков.
Несмотря на то, что большинство женщин испытывало к мужчинам, за исключением своих любовников, полное, даже несколько брезгливое равнодушие, в их душах
перед каждым вечером все-таки
оживали и шевелились смутные надежды: неизвестно, кто их выберет, не случится ли чего-нибудь необыкновенного, смешного или увлекательного, не удивит ли гость своей щедростью, не будет ли какого-нибудь чуда, которое перевернет всю жизнь?
Окончив ужин, все расположились вокруг костра;
перед ними, торопливо поедая дерево, горел огонь, сзади нависла тьма, окутав лес и небо. Больной, широко открыв глаза, смотрел в огонь, непрерывно кашлял, весь дрожал — казалось, что остатки жизни нетерпеливо рвутся из его груди, стремясь покинуть тело, источенное недугом. Отблески пламени дрожали на его лице, не
оживляя мертвой кожи. Только глаза больного горели угасающим огнем.
Мать, недоумевая, улыбалась. Все происходившее сначала казалось ей лишним и нудным предисловием к чему-то страшному, что появится и сразу раздавит всех холодным ужасом. Но спокойные слова Павла и Андрея прозвучали так безбоязненно и твердо, точно они были сказаны в маленьком домике слободки, а не
перед лицом суда. Горячая выходка Феди
оживила ее. Что-то смелое росло в зале, и мать, по движению людей сзади себя, догадывалась, что не она одна чувствует это.
На время небо опять прояснилось; с него сбежали последние тучи, и над просыхающей землей, в последний раз
перед наступлением зимы, засияли солнечные дни. Мы каждый день выносили Марусю наверх, и здесь она как будто
оживала; девочка смотрела вокруг широко раскрытыми глазами, на щеках ее загорался румянец; казалось, что ветер, обдававший ее своими свежими взмахами, возвращал ей частицы жизни, похищенные серыми камнями подземелья. Но это продолжалось так недолго…
Перед детским воображением вставали,
оживая, образы прошедшего, и в душу веяло величавою грустью и смутным сочувствием к тому, чем жили некогда понурые стены, и романтические тени чужой старины пробегали в юной душе, как пробегают в ветреный день легкие тени облаков по светлой зелени чистого поля.
Иду я к Власу, а сам дорогой все думаю: господи ты боже наш! что же это такое с нам будет, коли да не
оживет она? Господи! что же, мол, это будет! ведь засудят меня на смерть, в остроге живьем, чать, загибнешь: зачем, дескать, мертвое тело в избе держал! Ин вынести ее за околицу в поле — все полегче, как целым-то миром
перед начальством в ответе будем.
Первый называет хозяина «амфитрионом», провозглашает за него тосты и
передает патрону подслушанные разговоры; второй —
оживляет застольную беседу; последний распоряжается кулинарною частию, сервировкой и обучает хозяина приличным манерам.
Ну, спор, заклад и
перед тем, как рамы надобно было выставлять, Феодосий Гаврилыч приезжает ко мне, забрал всех мух с собой, — ждал, ждал, мухи не
оживают; делать нечего, признался и заплатил мне по десяти рублей за штуку.
Перед ним прошла снова вся его разбитая жизнь,
перед ним стояла тихая, кроткая Анна,
перед которой он благоговел, возле которой он успокоился,
ожил, как бы вновь на свет народился.
Достаточно самого ничтожного факта, случайного столкновения, нечаянной встречи — и опять все воскресло, задвигалось, засуетилось! забытые образы выступают наружу; полинявшие краски
оживают; одна подробность вызывает другую — и канувший в вечность момент преступления становится
перед вами во всей ослепительной ясности!
На этом кончалась страница, и только тут я спохватился, что читаю письмо, адресованное не мне. Поэтому я спрятал его в карман, решив сегодня же разыскать Урманова и
передать ему конверт… Интерес к его драме
ожил во мне с новой силой… Так вот что он предлагал!.. Имел ли он на это право или нет?.. Мне казалось, что имел… Крупный, отчетливый и прямой почерк его противника мне не нравился.
Омакнул в воду губку, прошел ею по нем несколько раз, смыв с него почти всю накопившуюся и набившуюся пыль и грязь, повесил
перед собой на стену и подивился еще более необыкновенной работе: всё лицо почти
ожило, и глаза взглянули на него так, что он, наконец, вздрогнул и, попятившись назад, произнес изумленным голосом: «Глядит, глядит человеческими глазами!» Ему пришла вдруг на ум история, слышанная давно им от своего профессора, об одном портрете знаменитого Леонардо да Винчи, над которым великий мастер трудился несколько лет и всё еще почитал его неоконченным и который, по словам Вазари, был, однако же, почтен от всех за совершеннейшее и окончательнейшее произведение искусства.
Казалось, одни ласточки не покидали старого барского дома и
оживляли его своим временным присутствием, когда темные купы акаций и лип, окружавшие дом, покрывались густою зеленью; в палисаднике
перед балконом алели мак, пион, и сквозь глушившую их траву высовывала длинную верхушку свою стройная мальва, бог весть каким-то странным случаем сохранившаяся посреди всеобщего запустения; но теперь даже и ласточек не было; дом глядел печально и уныло из-за черных безлиственных дерев, поблекших кустарников и травы, прибитой последними ливнями к сырой земле дорожек.
Поправляя однажды
перед всенощной свечи у иконы богородицы, вижу — и она и младенец смотрят на меня серьёзно и задушевно таково… Заплакал я и встал на колени пред ними, молясь о чём-то — за Лариона, должно быть. Долго ли молился — не знаю, но стало мне легче — согрелся сердцем и
ожил я.
Не правда ли, что это проникает, в глубину души, заставляет сердце ваше биться сильнее,
оживляет и украшает вашу жизнь, возвышает
перед вами человеческое достоинство и великое, вечное значение святых идей истины, добра и красоты!
Вообще за минуту
перед тем спавшая в безмолвии и темноте станционная комната теперь
ожила и была полна движения.
Перед образом горит зеленая лампадка; через всю комнату от угла до угла тянется веревка, на которой висят пеленки и большие черные панталоны. От лампадки ложится на потолок большое зеленое пятно, а пеленки и панталоны бросают длинные тени на печку, колыбель, на Варьку… Когда лампадка начинает мигать, пятно и тени
оживают и приходят в движение, как от ветра. Душно. Пахнет щами и сапожным товаром.
Вот и оно, ослепительное, медленно обнажаясь от своих блестящих риз, величаво выплывает золотистым шаром из-за пылающего горизонта. И все вокруг мгновенно осветилось, все радостно
ожило, словно бы преображенное, — и синеющий океан, и небо, высокое, голубое, нежное. Луна и звезды исчезли
перед блеском этого чудного, дышащего свежестью, радостного и победоносного утра.
Но зато вечером,
перед закатом солнца, все
ожило в этом приюте больных иностранцев, преимущественно англичан.
Но
перед ним был только Сергей. Сергей же чуждался его, и они не имели теперь ничего общего. А между тем многое в Сергее поразительно напоминало Варю: тот же тонкий, строгий профиль, те же глаза, та же привычка сдвигать брови. Как будто Варя
ожила в Сергее. Но не мягкая и прощающая, а жесткая, презирающая и беспощадная.
И странное что-то творилось с Никитой. Он слушал вдохновенного рассказчика и забыл, что
перед ним не больше как «стрелок». И все смотрел на фотографию, и она
оживала под его взглядом: в старческом, трупном лице угодника, в невидящих, устремленных в небо глазах горела глубокая, страшная жизнь; казалось, ко всему земному он стал совсем чужд и нечувствителен, и дух его в безмерном покаянном ужасе рвался и не смел подняться вверх, к далекому небу.
На именины мои, одиннадцатого ноября, сестра Юля
передала мне в письме поздравление с днем ангела от Любы. Всколыхнулись прежние настроения,
ожила вера, что не все уже для меня погибло, сладко зашевелились ожидания скорой встречи: на святки мы ехали домой. Все бурливее кипело в душе вдохновение. Писал стихов все больше.
Чаще и чаще просыпаются люди к разумному сознанию,
оживают в гробах своих, — и основное противоречие человеческой жизни, несмотря на все усилия людей скрыть его от себя, со страшной силой и ясностью становится
перед большинством людей.
Потянулись долгие учебные годы. Памятно ему из них лишь время каникул, когда он снова возвращался в объятия любимой матери,
передавал ей впечатления прожитого в разлуке с ней учебного года и
оживал под ее животворящими ласками, сбрасывал с себя зачерствелость, навеянную сухими учебниками, переполненными сухими фактами и правилами; с жадностью, полной грудью вдыхал свежий деревенский воздух и по целым часам любовался на несущую свои мягкие волны красавицу Волгу.
Громадные хоромы в княжеской усадьбе, несколько лет уже заколоченные наглухо,
ожили перед приездом князя Василия, известить о каковом приезде послан был заранее гонец.