Неточные совпадения
Вид
оживляли две бабы, которые, картинно подобравши платья и подтыкавшись со всех сторон, брели по колени
в пруде, влача за два деревянные кляча изорванный бредень, где видны были два запутавшиеся рака и блестела попавшаяся плотва; бабы, казалось, были между собою
в ссоре и за что-то перебранивались.
Платон Михалыч Платонов был Ахиллес и Парид [Так
в рукописи. Следует: Парис.] вместе: стройное сложение, картинный рост, свежесть — все было собрано
в нем. Приятная усмешка с легким выраженьем иронии как бы еще усиливала его красоту. Но, несмотря на все это, было
в нем что-то неоживленное и сонное. Страсти, печали и потрясения не навели морщины на девственное, свежее его лицо, но с тем вместе и не
оживили его.
Дай оглянусь. Простите ж, сени,
Где дни мои текли
в глуши,
Исполнены страстей и лени
И снов задумчивой души.
А ты, младое вдохновенье,
Волнуй мое воображенье,
Дремоту сердца
оживляй,
В мой угол чаще прилетай,
Не дай остыть душе поэта,
Ожесточиться, очерстветь
И наконец окаменеть
В мертвящем упоенье света,
В сем омуте, где с вами я
Купаюсь, милые друзья!
Замечу кстати: все поэты —
Любви мечтательной друзья.
Бывало, милые предметы
Мне снились, и душа моя
Их образ тайный сохранила;
Их после муза
оживила:
Так я, беспечен, воспевал
И деву гор, мой идеал,
И пленниц берегов Салгира.
Теперь от вас, мои друзья,
Вопрос нередко слышу я:
«О ком твоя вздыхает лира?
Кому,
в толпе ревнивых дев,
Ты посвятил ее напев?
Кокетка судит хладнокровно,
Татьяна любит не шутя
И предается безусловно
Любви, как милое дитя.
Не говорит она: отложим —
Любви мы цену тем умножим,
Вернее
в сети заведем;
Сперва тщеславие кольнем
Надеждой, там недоуменьем
Измучим сердце, а потом
Ревнивым
оживим огнем;
А то, скучая наслажденьем,
Невольник хитрый из оков
Всечасно вырваться готов.
Пошли приветы, поздравленья:
Татьяна всех благодарит.
Когда же дело до Евгенья
Дошло, то девы томный вид,
Ее смущение, усталость
В его душе родили жалость:
Он молча поклонился ей;
Но как-то взор его очей
Был чудно нежен. Оттого ли,
Что он и вправду тронут был,
Иль он, кокетствуя, шалил,
Невольно ль, иль из доброй воли,
Но взор сей нежность изъявил:
Он сердце Тани
оживил.
«Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет
в воскресение,
в последний день. Иисус сказал ей: «Я есмь воскресение и жизнь;верующий
в меня, если и умрет,
оживет. И всякий живущий и верующий
в меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит ему...
К вам
в комнату на несколько минут;
Там стены, воздух — всё приятно!
Согреют,
оживят, мне отдохнуть дадут
Воспоминания об том, что невозвратно!
Не засижусь, войду, всего минуты две,
Потом, подумайте, член А́нглийского клуба,
Я там дни целые пожертвую молве
Про ум Молчалина, про душу Скалозуба.
А между тем Базаров не совсем ошибался. Он поразил воображение Одинцовой; он занимал ее, она много о нем думала.
В его отсутствие она не скучала, не ждала его; но его появление тотчас ее
оживляло; она охотно оставалась с ним наедине и охотно с ним разговаривала, даже тогда, когда он ее сердил или оскорблял ее вкус, ее изящные привычки. Она как будто хотела и его испытать, и себя изведать.
Важно плыли мягко бухающие, сочные вздохи чуткой меди; казалось, что железный, черный язык
ожил и сам, своею силою качается, жадно лижет медь, а звонарь безуспешно ловит его длинными руками, не может поймать и сам
в отчаянии бьет лысым черепом о край колокола.
В три дня Самгин убедился, что смерть Сипягина
оживила и обрадовала людей значительно более, чем смерть Боголепова. Общее настроение показалось ему сродным с настроением зрителей
в театре после первого акта драмы, сильно заинтересовавшей их.
Самгин мог бы сравнить себя с фонарем на площади: из улиц торопливо выходят, выбегают люди; попадая
в круг его света, они покричат немножко, затем исчезают, показав ему свое ничтожество. Они уже не приносят ничего нового, интересного, а только
оживляют в памяти знакомое, вычитанное из книг, подслушанное
в жизни. Но убийство министра было неожиданностью, смутившей его, — он, конечно, отнесся к этому факту отрицательно, однако не представлял, как он будет говорить о нем.
Ночь была холодно-влажная, черная; огни фонарей горели лениво и печально, как бы потеряв надежду преодолеть густоту липкой тьмы. Климу было тягостно и ни о чем не думалось. Но вдруг снова мелькнула и
оживила его мысль о том, что между Варавкой, Томилиным и Маргаритой чувствуется что-то сродное, все они поучают, предупреждают, пугают, и как будто за храбростью их слов скрывается боязнь. Пред чем, пред кем? Не пред ним ли, человеком, который одиноко и безбоязненно идет
в ночной тьме?
Этим он не уничтожил хозяйку магазина церковной утвари.
В блеске золота и серебра, среди множества подсвечников, кадил и купелей, как будто
ожил древний золотоглазый идол. И около нее — херувимоподобный отрок, похожий на Диомидова, как его сын.
— Этого не объяснить тому,
в ком он еще не
ожил, — сказала она, опустив веки. — А —
оживет, так уж не потребуется объяснений.
В памяти
ожили темные массы людей.
В эту минуту возврата
в прошлое Самгин впервые почувствовал нечто новое: как будто все, что память показывала ему,
ожило вне его,
в тумане отдаленном, но все-таки враждебном ему.
— Я не могу стоять: ноги дрожат. Камень
ожил бы от того, что я сделала, — продолжала она томным голосом. — Теперь не сделаю ничего, ни шагу, даже не пойду
в Летний сад: все бесполезно — ты умер! Ты согласен со мной, Илья? — прибавила она потом, помолчав. — Не упрекнешь меня никогда, что я по гордости или по капризу рассталась с тобой?
Но только Обломов
ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней
в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге
в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
— За гордость, — сказала она, — я наказана, я слишком понадеялась на свои силы — вот
в чем я ошиблась, а не
в том, чего ты боялся. Не о первой молодости и красоте мечтала я: я думала, что я
оживлю тебя, что ты можешь еще жить для меня, — а ты уж давно умер. Я не предвидела этой ошибки, а все ждала, надеялась… и вот!.. — с трудом, со вздохом досказала она.
Только когда видела она его,
в ней будто пробуждались признаки жизни, черты лица
оживали, глаза наполнялись радостным светом и потом заливались слезами воспоминаний.
Фигура женщины яснее и яснее
оживала в памяти, как будто она вставала
в эти минуты из могилы и являлась точно живая.
У Татьяны Марковны отходило беспокойство от сердца. Она пошевелилась свободно
в кресле, поправила складку у себя на платье, смахнула рукой какие-то крошки со стола. Словом — отошла,
ожила, задвигалась, как внезапно оцепеневший от испуга и тотчас опять очнувшийся человек.
«Как это он? и отчего так у него вышло живо, смело, прочно?» — думал Райский, зорко вглядываясь и
в штрихи и
в точки, особенно
в две точки, от которых глаза вдруг
ожили. И много ставил он потом штрихов и точек, все хотел схватить эту жизнь, огонь и силу, какая была
в штрихах и полосах, так крепко и уверенно начерченных учителем. Иногда он будто и ловил эту тайну, и опять ускользала она у него.
Но ни ревности, ни боли он не чувствовал и только трепетал от красоты как будто перерожденной, новой для него женщины. Он любовался уже их любовью и радовался их радостью, томясь жаждой превратить и то и другое
в образы и звуки.
В нем умер любовник и
ожил бескорыстный артист.
— Да, не погневайтесь! — перебил Кирилов. — Если хотите
в искусстве чего-нибудь прочнее сладеньких улыбок да пухлых плеч или почище задних дворов и пьяного мужичья, так бросьте красавиц и пирушки, а будьте трезвы, работайте до тумана, до обморока
в голове; надо падать и вставать, умирать с отчаяния и опять понемногу
оживать, вскакивать ночью…
Свидание наедине с Крицкой напомнило ему о его «обязанности к другу», на которую он так торжественно готовился недавно и от которой отвлекла его Вера. У него даже забилось сердце, когда он
оживил в памяти свои намерения оградить домашнее счастье этого друга.
Она еще неодушевлена,
в глазах нет жизни, огня. Но вот он посадит
в них две магические точки, проведет два каких-то резких штриха, и вдруг голова
ожила, заговорила, она смотрит так открыто,
в ней горят мысль, чувство, красота…
—
В Ивана Ивановича — это хуже всего. Он тут ни сном, ни духом не виноват… Помнишь,
в день рождения Марфеньки, — он приезжал, сидел тут молча, ни с кем ни слова не сказал, как мертвый, и
ожил, когда показалась Вера? Гости видели все это. И без того давно не тайна, что он любит Веру; он не мастер таиться. А тут заметили, что он ушел с ней
в сад, потом она скрылась к себе, а он уехал… Знаешь ли, зачем он приезжал?
Райский все шел тихо, глядя душой
в этот сон: статуя и все кругом постепенно
оживало, делалось ярче… И когда он дошел до дома, созданная им женщина мало-помалу опять обращалась
в Софью.
Горячий стакан явился, я выхлебнул его с жадностью, и он
оживил меня тотчас же; я опять залепетал; я полулежал
в углу на диване и все говорил, — я захлебывался говоря, — но что именно и как я рассказывал, опять-таки совсем почти не помню; мгновениями и даже целыми промежутками совсем забыл.
Во-первых,
в лице его я, с первого взгляда по крайней мере, не заметил ни малейшей перемены. Одет он был как всегда, то есть почти щеголевато.
В руках его был небольшой, но дорогой букет свежих цветов. Он подошел и с улыбкой подал его маме; та было посмотрела с пугливым недоумением, но приняла букет, и вдруг краска слегка
оживила ее бледные щеки, а
в глазах сверкнула радость.
Вчера, 17-го, какая встреча: обедаем; говорят, шкуна какая-то видна. Велено поднять флаг и выпалить из пушки. Она подняла наш флаг. Браво! Шкуна «Восток» идет к нам с вестями из Европы, с письмами… Все
ожило. Через час мы читали газеты, знали все, что случилось
в Европе по март. Пошли толки, рассуждения, ожидания. Нашим судам велено идти к русским берегам. Что-то будет? Скорей бы добраться: всего двести пятьдесят миль осталось до места, где предположено ждать дальнейших приказаний.
Есть отрадные мгновения — утром, например когда, вставши рано, отворишь окно и впустишь прохладу
в комнату; но ненадолго
оживит она: едва сдунет только дремоту, возбудит
в организме игру сил и расположит к деятельности, как вслед за ней из того же окна дохнет на вас теплый пар раскаленной атмосферы.
К вечеру
оживаешь, наслаждаешься, но и то
в декабре, январе и феврале: дальше, говорят, житья нет.
Веревкин каждый день ездил
в бахаревский дом. Его появление всегда
оживляло раскольничью строгость семейной обстановки, и даже сама Марья Степановна как-то делалась мягче и словоохотливее. Что касается Верочки, то эта умная девушка не предавалась особенным восторгам, а относилась к жениху, как относятся благоразумные больные к хорошо испытанному и верному медицинскому средству. Иногда она умела очень тонко посмеяться над простоватой «натурой» Nicolas, который даже смущался и начинал так смешно вздыхать.
Но важно вот что: все убеждены
в справедливости известной идеи, создается ряд попыток ее осуществления, но потом идея незаметно глохнет и теряется, вот и важно, чтобы явился именно такой человек, который бы стряхнул с себя все предубеждения и
оживил идею.
На дворе была уже весна: снег быстро таял. Из белого он сделался грязным, точно его посыпали сажей.
В сугробах
в направлении солнечных лучей появились тонкие ледяные перегородки; днем они рушились, а за ночь опять замерзали. По канавам бежала вода. Она весело журчала и словно каждой сухой былинке торопилась сообщить радостную весть о том, что она проснулась и теперь позаботится
оживить природу.
Вскоре бивак наш опять
ожил; заговорили люди, очнулись от оцепенения лошади, заверещала
в стороне пищуха, ниже по оврагу ей стала вторить другая; послышался крик дятла и трещоточная музыка желны.
Утром после бури еще моросил мелкий дождь.
В полдень ветер разорвал туманную завесу, выглянуло солнце, и вдруг все
ожило: земной мир сделался прекрасен. Камни, деревья, трава, дорога приняли праздничный вид;
в кустах запели птицы;
в воздухе появились насекомые, и даже шум воды, сбегающей пенистыми каскадами с гор, стал ликующим и веселым.
Китаец торопил нас. Ему хотелось поскорее добраться до другой фанзы, которая, по его словам, была еще
в 12 км. И действительно, к полудню мы нашли эту фанзочку. Она была пустая. Я спросил нашего вожатого, кто ее хозяин. Он сказал, что
в верховьях Имана соболеванием занимаются китайцы, живущие на берегу моря, дальше, вниз по реке, будут фанзы соболевщиков Иодзыхе, а еще дальше на значительном протяжении следует пустынная область, которая снова
оживает немного около реки Кулумбе.
Уссурийская тайга
оживает 2 раза
в сутки: утром, перед восходом солнца, и вечером, во время заката.
Верховья Имана покрыты густыми смешанными лесами. Трудно себе представить местность более пустынную и дикую. Только
в начале зимы она немного
оживает. Сюда перекочевывают прибрежные китайцы для соболевания, но долго не остаются: они боятся быть застигнутыми глубокими снегами и потому рано уходят обратно.
Наконец туман начал рассеиваться; природа, оцепеневшая от ненастья, стала
оживать; послышалось пение жаворонков,
в воздухе опять появились насекомые.
В это время бричка подъехала к двору, и древние клячи
ожили, чуя близкое стойло.
— Жид обмер; однако ж свиньи, на ногах, длинных, как ходули, повлезали
в окна и мигом
оживили жида плетеными тройчатками, заставя его плясать повыше вот этого сволока.
Ежедневно все игроки с нетерпением ждали прихода князей: без них игра не клеилась. Когда они появлялись, стол
оживал. С неделю они ходили ежедневно, проиграли больше ста тысяч, как говорится, не моргнув глазом — и вдруг
в один вечер не явились совсем (их уже было решено провести
в члены-соревнователи Кружка).
И вдруг — сначала
в одном дворе, а потом и
в соседних ему ответили проснувшиеся петухи. Удивленные несвоевременным пением петухов, сначала испуганно, а потом зло залились собаки. Ольховцы
ожили. Кое-где засветились окна, кое-где во дворах застучали засовы, захлопали двери, послышались удивленные голоса: «Что за диво!
В два часа ночи поют петухи!»
И является поверенный кредитора с полицией к только что начинающему
оживать должнику и ввергает его снова
в «яму».
— Ну, что ж? Кости тем паче. Известно чудо от костей пророка Елисея, когда мертвый, прикоснувшись к ним
в пещере, воскрес и
ожил.