Неточные совпадения
Тяга была прекрасная. Степан Аркадьич убил еще две
штуки и Левин двух, из которых
одного не нашел. Стало темнеть. Ясная, серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус. Над головой у себя Левин ловил и терял звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет выше его и когда ясны будут везде звезды Медведицы.
Усталый, голодный, счастливый, Левин в десятом часу утра, исходив верст тридцать, с девятнадцатью
штуками красной дичи и
одною уткой, которую он привязал за пояс, так как она уже не влезала в ягдташ, вернулся на квартиру. Товарищи его уж давно проснулись и успели проголодаться и позавтракать.
Не успел Левин оглянуться, как чмокнул
один бекас, другой, третий, и еще
штук восемь поднялось
один за другим.
Он бросился в угол, запустил руку под обои и стал вытаскивать вещи и нагружать ими карманы. Всего оказалось восемь
штук: две маленькие коробки, с серьгами или с чем-то в этом роде, — он хорошенько не посмотрел; потом четыре небольшие сафьянные футляра.
Одна цепочка была просто завернута в газетную бумагу. Еще что-то в газетной бумаге, кажется орден…
—
Штука в том: я задал себе
один раз такой вопрос: что, если бы, например, на моем месте случился Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто
одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы другого выхода не было?
Евфросинья Потаповна. Какие тут расчеты, коли человек с ума сошел. Возьмем стерлядь: разве вкус-то в ней не
один, что большая, что маленькая? А в цене-то разница, ох, велика! Полтинничек десяток и за глаза бы, а он по полтиннику
штуку платил.
— Вот новость! Обморок! С чего бы! — невольно воскликнул Базаров, опуская Павла Петровича на траву. — Посмотрим, что за
штука? — Он вынул платок, отер кровь, пощупал вокруг раны… — Кость цела, — бормотал он сквозь зубы, — пуля прошла неглубоко насквозь,
один мускул, vastus externus, задет. Хоть пляши через три недели!.. А обморок! Ох, уж эти мне нервные люди! Вишь, кожа-то какая тонкая.
На стенах, среди темных квадратиков фотографий и гравюр, появились две мрачные репродукции:
одна с картины Беклина — пузырчатые морские чудовища преследуют светловолосую, несколько лысоватую девушку, запутавшуюся в морских волнах, окрашенных в цвет зеленого ликера; другая с картины
Штука «Грех» — нагое тело дородной женщины обвивал толстый змей, положив на плечо ее свою тупую и глупую голову.
Картинок у него оказалось
штук пять и все на
один сюжет: Микула Селянинович, мужик-богатырь, сражается тележной оглоблей со Змеем-Горынычем; змей — двуглав,
одна голова в короне, другая в митре, на
одной подпись — Петербург, на другой — Москва.
— Шел бы ты, брат, в институт гражданских инженеров. Адвокатов у нас — излишек, а Гамбетты пока не требуются. Прокуроров — тоже, в каждой газете по двадцать пять
штук. А вот архитекторов — нет, строить не умеем. Учись на архитектора. Тогда получим некоторое равновесие:
один брат — строит, другой — разрушает, а мне, подрядчику, выгода!
— Ведь у нас все артисты:
одни лепят, рисуют, бренчат, сочиняют — как вы и подобные вам. Другие ездят в палаты, в правления — по утрам, — третьи сидят у своих лавок и играют в шашки, четвертые живут по поместьям и проделывают другие
штуки — везде искусство!
— Слушайте, — пробормотал я совершенно неудержимо, но дружески и ужасно любя его, — слушайте: когда Джемс Ротшильд, покойник, парижский, вот что тысячу семьсот миллионов франков оставил (он кивнул головой), еще в молодости, когда случайно узнал, за несколько часов раньше всех, об убийстве герцога Беррийского, то тотчас поскорее дал знать кому следует и
одной только этой
штукой, в
один миг, нажил несколько миллионов, — вот как люди делают!
Тагал порылся в ящиках, вынул
одну пачку в бумаге, 125
штук, и положил передо мной.
Какое счастье, что они не понимали друг друга! Но по
одному лицу, по голосу Фаддеева можно было догадываться, что он третирует купца en canaille, как какого-нибудь продавца баранок в Чухломе. «Врешь, не то показываешь, — говорил он, швыряя
штуку материи. — Скажи ему, ваше высокоблагородие, чтобы дал той самой, которой отрезал Терентьеву да Кузьмину». Купец подавал другой кусок. «Не то, сволочь, говорят тебе!» И все в этом роде.
Илюша же и говорить не мог. Он смотрел на Колю своими большими и как-то ужасно выкатившимися глазами, с раскрытым ртом и побледнев как полотно. И если бы только знал не подозревавший ничего Красоткин, как мучительно и убийственно могла влиять такая минута на здоровье больного мальчика, то ни за что бы не решился выкинуть такую
штуку, какую выкинул. Но в комнате понимал это, может быть, лишь
один Алеша. Что же до штабс-капитана, то он весь как бы обратился в самого маленького мальчика.
Только
один Смуров узнал две недели назад, но я уверил его, что это Перезвон, и он не догадался, а я в антракте научил Жучку всем наукам, вы посмотрите, посмотрите только, какие он
штуки знает!
Да нет ли у вас какого-нибудь кусочка говядинки, он вам сейчас
одну такую
штуку покажет, что вы со смеху упадете, — говядинки, кусочек, ну неужели же у вас нет?
— Об этом после, теперь другое. Я об Иване не говорил тебе до сих пор почти ничего. Откладывал до конца. Когда эта
штука моя здесь кончится и скажут приговор, тогда тебе кое-что расскажу, все расскажу. Страшное тут дело
одно… А ты будешь мне судья в этом деле. А теперь и не начинай об этом, теперь молчок. Вот ты говоришь об завтрашнем, о суде, а веришь ли, я ничего не знаю.
Знаешь, в
одном монастыре есть
одна подгородная слободка, и уж всем там известно, что в ней
одни только «монастырские жены» живут, так их там называют,
штук тридцать жен, я думаю…
Немедленно на биваке появились пчелы —
одна, другая, третья, и так несколько
штук.
На вопрос, почему они бросили пойманных животных, корейцы ответили, что только
одни самцы дают ценный мускус, который китайские купцы скупают у них по рублю за
штуку.
Прежняя
штука, притвориться обиженным, выставить какую-нибудь пошлую сторону характера, чтобы опереться на нее, не годится: два раза на
одном и том же не проведешь: вторая такая история лишь раскрыла бы смысл первой, показала бы его героем не только новых, но и прежних времен.
Та ли это Жюли, которую знает вся аристократическая молодежь Петербурга? Та ли это Жюли, которая отпускает
штуки, заставляющие краснеть иных повес? Нет, это княгиня, до ушей которой никогда не доносилось ни
одно грубоватое слово.
У него был огромный подряд, на холст ли, на провиант ли, на сапожный ли товар, не знаю хорошенько, а он, становившийся с каждым годом упрямее и заносчивее и от лет, и от постоянной удачи, и от возрастающего уважения к нему, поссорился с
одним нужным человеком, погорячился, обругал, и
штука стала выходить скверная.
Если бы вы и он, оба, или хоть
один из вас, были люди не развитые, не деликатные или дурные, оно развилось бы в обыкновенную свою форму — вражда между мужем и женою, вы бы грызлись между собою, если бы оба были дурны, или
один из вас грыз бы другого, а другой был бы сгрызаем, — во всяком случае, была бы семейная каторга, которою мы и любуемся в большей части супружеств; она, конечно, не помешала бы развиться и любви к другому, но главная
штука была бы в ней, в каторге, в грызении друг друга.
Ими, конечно, дорожили больше («дай ему плюху, а он тебе целую
штуку материи испортит!»), но скорее на словах, чем на деле, так как основные порядки (пища, помещение и проч.) были установлены
одни для всех, а следовательно, и они участвовали в общей невзгоде наряду с прочими «дармоедами».
— Встанут с утра, да только о том и думают, какую бы родному брату пакость устроить. Услышит
один Захар, что брат с вечера по хозяйству распоряжение сделал, — пойдет и отменит. А в это же время другой Захар под другого брата такую же
штуку подводит. До того дошло, что теперь мужики, как завидят, что по дороге идет Захар Захарыч — свой ли, не свой ли, — во все лопатки прочь бегут!
— То-то, братцы, что
штука эта не простая. Пытался я хоть
одну монетку подтибрить, да только что наклонюсь, ан она в моих глазах и растает!
— А это, стало быть, бламанжей самого последнего фасона. Кеси-киселя (вероятно, qu’est-ce que c’est que cela [Что это такое (фр.).]) — милости просим откушать! Нет, девушки, раз меня
один барин бламанжем из дехтю угостил — вот так
штука была! Чуть было нутро у меня не склеилось, да царской водки полштоф в меня влили — только тем и спасли!
— Знаю я эти
штуки, ничего нет! подайте его сюда: там еще
один сидит! Встряхните его хорошенько… Что, нет?.. Вишь, проклятая баба! А поглядеть на нее — как святая, как будто и скоромного никогда не брала в рот.
На балы если вы едете, то именно для того, чтобы повертеть ногами и позевать в руку; а у нас соберется в
одну хату толпа девушек совсем не для балу, с веретеном, с гребнями; и сначала будто и делом займутся: веретена шумят, льются песни, и каждая не подымет и глаз в сторону; но только нагрянут в хату парубки с скрыпачом — подымется крик, затеется шаль, пойдут танцы и заведутся такие
штуки, что и рассказать нельзя.
Так назывался запечатанный хрустальный графин, разрисованный золотыми журавлями, и в нем был превосходный коньяк, стоивший пятьдесят рублей. Кто платил за коньяк, тот и получал пустой графин на память. Был даже некоторое время спорт коллекционировать эти пустые графины, и
один коннозаводчик собрал их семь
штук и показывал свое собрание с гордостью.
Вечерами, от чая до ужина, дядья и мастер сшивали куски окрашенной материи в
одну «
штуку» и пристегивали к ней картонные ярлыки.
Дядья тоже обращались с Цыганком ласково, дружески и никогда не «шутили» с ним, как с мастером Григорием, которому они почти каждый вечер устраивали что-нибудь обидное и злое: то нагреют на огне ручки ножниц, то воткнут в сиденье его стула гвоздь вверх острием или подложат, полуслепому, разноцветные куски материи, — он сошьет их в
одну «
штуку», а дедушка ругает его за это.
Все соглашались, что точно это странность, и всякий объяснял ее по-своему:
один говорил, что заяц — крупная
штука, а на крупную
штуку всегда охотник зарится, то есть жадничает ее добыть; другой объяснял вопрос тем, что весело бить зайцев в поре, когда они выцвели, выкунели, что тут не пропадет даром и шкурка, а пойдет кому-нибудь в пользу.
Мне случалось убивать их
одним зарядом
штук по восьми.
Погонышей вообще несравненно больше, чем болотных кур; посвистыванье их слышно во всех болотах, но доставать их тяжело и для многих скучно; мне случалось, однако, убивать их до тридцати
штук в
одно лето.
Я сейчас отослал дрожки и лошадей прочь, а сам лег недалеко от подстреленной птицы; стая сивок стала опускаться и налетела на меня довольно близко;
одним выстрелом я убил пять
штук, после чего остальные перелетели на другое поле.
В
одно поле, на двуствольное ружье, лучшие охотники убивали каждый до шестидесяти
штук бекасов, дупелей и вальдшнепов: ибо осенью и последние сваливаются из лесов в болота и держатся в больших кустах с мочажиной около реки Инзы.
[Я слышал от охотников Пензенской и Симбирской губерний, что там гаршнепов бывает чрезвычайно много и что случается
одному охотнику убивать в
одно поле до сорока
штук и более] Я убил бы их гораздо более, потому что они не убывали, а прибывали с каждым днем, но воду запрудили, пруд стал наливаться и подтопил гаршнепов, которые слетели и вновь показались на прежних своих местах уже гораздо в меньшем количестве.
Долго приходилось иногда ждать и зябнуть, стоя смирно на
одном месте; горы и овраги надобно было далеко обходить или объезжать, чтобы спугнуть глухих тетеревов, но зато мне удавалось из небольшой стаи убивать по две
штуки.
Убить несколько стрепетов
одним зарядом — великая редкость: надобно, чтоб большая стая подпустила в меру и сидела кучно или чтоб вся стая нечаянно налетела на охотника; убивать пару, то есть из обоих стволов по стрепету, мне случалось часто, но
один только раз убил я из
одного ствола трех стрепетов сидячих, а из другого двух влет; это случилось нечаянно: я наскакал на порядочную стаю, которая притаилась в густой озими, так что ни
одного стрепета не было видно; в нескольких саженях двое из них подняли свои черные головки, кучер мой увидел их и указал мне; из
одного ствола выстрелил я по сидячим, а из другого по взлетевшей стае: трое остались на земле, два упали сверху; стрепетов было
штук тридцать.
Вышибить из стаи
одним или двумя выстрелами несколько
штук только в том случае, если местность позволит подкрасться из-за чего-нибудь к бродящей стае или если она налетит на охотника, который имел возможность притаиться в кусту, в рытвине, в овражке, в камыше или просто на земле, но для этого нужно, чтобы охотник знал заранее, когда прилетают кроншнепы и на каком любимом месте садятся, чтоб он дожидался их или увидел по крайней мере издали летящую стаю.
Редко случалось мне убивать более трех
штук одним зарядом: но не должно жадничать и выжидать, покуда сбежится стая плотнее.
Стрелять их надобно с подъезда, а пешком редко удастся подойти в меру, разве местность позволит из-за чего-нибудь подкрасться; впрочем, покуда скирды стоят в поле и довольно часты (как бывает при сильных урожаях), то подкрадываться из-за них весьма удобно и нередко убить
одним зарядом несколько
штук.
Первое уменьшение числа перепелок после порядочного мороза или внезапно подувшего северного ветра довольно заметно, оно случается иногда в исходе августа, а чаще в начале сентября; потом всякий день начинаешь травить перепелок каким-нибудь десятком меньше; наконец, с семидесяти и даже восьмидесяти
штук сойдешь постепенно на три, на две, на
одну: мне случалось несколько дней сряду оставаться при этой последней единице, и ту достанешь, бывало, утомив порядочно свои ноги, исходив все места, любимые перепелками осенью: широкие межи с полевым кустарником и густою наклонившеюся травою и мягкие ковылистые ложбинки в степи, проросшие сквозь ковыль какою-то особенною пушистою шелковистою травкою.
На воде они держатся друг от друга не в далеком расстоянии, и потому мне случалось убивать поплавков
одним зарядом по три и по четыре
штуки.
Впрочем, мне случалось несколько раз находить дроф по
одной и по две и даже по нескольку
штук, но не только не удалось убить, даже выстрелить в дрофу привелось
один раз во всю мою жизнь, и то в лет утиною дробью и не в меру.
Впрочем, страстная охота, несмотря на трудности, все преодолевает; она имеет железное терпение, и я нередко из обыкновенного ружья, обыкновенной гусиной дробью убивал
штук до шести глухарей в
одно утро.
Я просидел
одну ночь, подкарауливая дупелей на току, и убил их несколько
штук, но мне не понравилась эта охота, хотя она заманчива тем, что требует от стрелка много ловкости и проворства.