Синим, густым, пьянящим, ароматным фимиамом наполнился храм, и сквозь слои дыма едва стали видны разноцветные
огни лампад, сделанных из прозрачных камней, — лампад, оправленных в резное золото и подвешенных к потолку на длинных серебряных цепях.
Тётка Татьяна, согнувшись, расстилала по полу полотно, над головой её торчали ноги отца, большие, тяжёлые, с кривыми пальцами. Дрожал синий
огонь лампады, а жёлтые огоньки трёх свеч напоминали о лютиках в поле, под ветром.
На столе горела лампа, окна были открыты, жёлтый язык огня вздрагивал, вытягиваясь вверх и опускаясь; пред образами чуть теплился в медной лампадке другой, синеватый огонёк, в комнате плавал сумрак. Николаю было неприятно смотреть на эти огни и не хотелось войти к отцу, встречу шёпоту старухи Рогачёвой, стонам больного, чёрным окнам и умирающему
огню лампады.
Неточные совпадения
Взявши его, она зажгла его
огнем от
лампады.
Наконец отошел и молебен. Процессия с образами тем же порядком обратно направляется в церковь. Комнаты наполнены кадильным дымом; молящиеся расходятся бесшумно; чай и вслед за ним ужин проходят в той специальной тишине, которая обыкновенно предшествует большому празднику, а часов с десяти
огни везде потушены, и только в господских спальнях да в образной тускло мерцают
лампады.
Одиноко сидел в своей пещере перед
лампадою схимник и не сводил очей с святой книги. Уже много лет, как он затворился в своей пещере. Уже сделал себе и дощатый гроб, в который ложился спать вместо постели. Закрыл святой старец свою книгу и стал молиться… Вдруг вбежал человек чудного, страшного вида. Изумился святой схимник в первый раз и отступил, увидев такого человека. Весь дрожал он, как осиновый лист; очи дико косились; страшный
огонь пугливо сыпался из очей; дрожь наводило на душу уродливое его лицо.
Блестели его волосы, сверкали раскосые веселые глаза под густыми бровями и белые зубы под черной полоской молодых усов, горела рубаха, мягко отражая красный
огонь неугасимой
лампады.
Из столовой открытые двери ведут, с одной стороны, в образнэю, всю залитую
огнем зажженных
лампад; с другой — в кабинет барина, в котором тоже теплится лампадка перед образом.
Огни погасли… и ночную
Лампаду зажигает Лель.
— Нет; я не вам, а я говорю о
лампаде: ведь все равно
огонь.
— Зачем же свои папиросы у ее
лампады закуриваете? Разве вам другого
огня нет?
Монах осторожно вздохнул. В его словах Пётру послышалось что-то горькое. Ряса грязно и масляно лоснилась в сумраке, скупо освещённом огоньком
лампады в углу и
огнём дешёвенькой, жёлтого стекла, лампы на столе. Приметив, с какой расчётливой жадностью брат высосал рюмку мадеры, Пётр насмешливо подумал...
В кабинете у него большая икона в дорогой ризе, на особом возвышении, и трисоставная
лампада в три
огня горит.
И стали боголюбивые старцы и пречестные матери во дни, старым празднествам уреченные, являться на Светлый Яр с книгами, с крестами, с иконами… Стали на берегах озера читать псалтырь и петь каноны, составили Китежский «Летописец» и стали читать его народу, приходившему справлять Ярилины праздники. И на тех келейных сходбищах иные
огни затеплились — в ночь на день Аграфены Купальницы стали подвешивать к дубам
лампады, лепить восковые свечи, по сучьям иконы развешивать…
Энергия оказывается средством сообщения ουσία, причем ее многоликость подобна многим
лампадам, возжигаемым от
огня, она «не триипостасна в этом смысле, но тысячеипостасна» [Ibid., 941.].
Слабый полусвет
лампады освещал ее
огнем пылавшее лицо с блестящими, уже совершенно зелеными глазами, ее колыхавшуюся страстью роскошную грудь.
Алексей Андреевич, освоившись с полумраком комнаты, различил теперь вполне черты лица своей домоправительницы. Ему показалось, что она на самом деле похудела, хотя это не уменьшало ее красоты, а мягкий свет
лампад, полуосвещая ее лицо с горевшим лихорадочным
огнем, устремленными на графа глазами, придавал этой красоте нечто фантастическое, одеяло было наполовину откинуто и высокая грудь колыхалась под тонкою тканью рубашки.
В храмах горели одинокие
лампады; сквозь слюду и пузыри окон светились в домах
огни, зажженные верою или нуждою.
Между тем она с каждым днем гасла все более и более и, наконец, совсем угасла, как
огонь в
лампаде, который перестал питать поддерживающий его елей.
Двигался туман и
огни, и опять о грудь Павла бились плечи женщины и перед глазами болталось большое загнутое перо, какие бывают на погребальных колесницах; потом что-то черное, гнилое, скверно пахнущее охватило их, и качались какие-то ступеньки, вверх и опять вниз. В одном месте Павел чуть не упал, и женщина поддержала его. Потом какая-то душная комната, в которой сильно пахло сапожным товаром и кислыми щами, горела
лампада, и за ситцевой занавеской кто-то отрывисто и сердито храпел.