Неточные совпадения
Он так привык теряться в этом,
Что чуть с ума не своротил
Или не сделался поэтом.
Признаться: то-то б одолжил!
А точно: силой магнетизма
Стихов российских механизма
Едва в то время не постиг
Мой бестолковый ученик.
Как походил он на поэта,
Когда в углу сидел один,
И перед ним пылал
камин,
И он мурлыкал: Benedetta
Иль Idol mio и ронял
В
огонь то туфлю, то журнал.
Огонь потух; едва золою
Подернут уголь золотой;
Едва заметною струею
Виется пар, и теплотой
Камин чуть дышит. Дым из трубок
В трубу уходит. Светлый кубок
Еще шипит среди стола.
Вечерняя находит мгла…
(Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж волка и собаки,
А почему, не вижу я.)
Теперь беседуют друзья...
Там гаснет
огонь машины и зажигается другой,
огонь очага или
камина; там англичанин перестает быть администратором, купцом, дипломатом и делается человеком, другом, любовником, нежным, откровенным, доверчивым, и как ревниво охраняет он свой алтарь!
Дрянные бревна едва сколочены, щели заклеены бумагой, лавки покрыты сеном, да
камин, от
огня которого некуда деваться.
«Осмелюсь доложить, — вдруг заговорил он, привстав с постели, что делал всякий раз, как начинал разговор, — я боюсь пожара: здесь сена много, а
огня тушить на очаге нельзя, ночью студено будет, так не угодно ли, я велю двух якутов поставить у
камина смотреть за
огнем!..» — «Как хотите, — сказал я, — зачем же двух?» — «Будут и друг за другом смотреть».
Пользуясь постройкой бань, Гонецкий в какие-нибудь несколько месяцев обменял на банковские чеки, подписанные его женой, свои прежние долговые обязательства, которые исчезли в
огне малахитового
камина в кабинете «отставного ротмистра гвардии», променявшего блеск гвардейских парадов на купеческие миллионы.
Пришла зима. Выпал глубокий снег и покрыл дороги, поля, деревни. Усадьба стояла вся белая, на деревьях лежали пушистые хлопья, точно сад опять распустился белыми листьями… В большом
камине потрескивал
огонь, каждый входящий со двора вносил с собою свежесть и запах мягкого снега…
Вот я ее сейчас брошу в
камин, в
огонь, вот при всех, все свидетели!
Как только
огонь обхватит ее всю, — полезай в
камин, но только без перчаток, с голыми руками, и рукава отверни, и тащи пачку из
огня!
Огонь, вспыхнувший вначале между двумя дотлевавшими головнями, сперва было потух, когда упала на него и придавила его пачка. Но маленькое, синее пламя еще цеплялось снизу за один угол нижней головешки. Наконец тонкий, длинный язычок
огня лизнул и пачку,
огонь прицепился и побежал вверх по бумаге, по углам, и вдруг вся пачка вспыхнула в
камине, и яркое пламя рванулось вверх. Все ахнули.
— Матушка! Королевна! Всемогущая! — вопил Лебедев, ползая на коленках перед Настасьей Филипповной и простирая руки к
камину. — Сто тысяч! Сто тысяч! Сам видел, при мне упаковывали! Матушка! Милостивая! Повели мне в
камин: весь влезу, всю голову свою седую в
огонь вложу!.. Больная жена без ног, тринадцать человек детей — всё сироты, отца схоронил на прошлой неделе, голодный сидит, Настасья Филипповна!! — и, провопив, он пополз было в
камин.
В спальне Раисы Павловны действительно горел
огонь в мраморном
камине, а сама Раиса Павловна лежала на кушетке против
огня, наслаждаясь переливами и вздрагиваниями широких огненных языков, лизавших закопченные стенки
камина.
Передо мною два жутко-темных окна, и внутри такая неведомая, чужая жизнь. Я видел только
огонь — пылает там какой-то свой «
камин» — и какие-то фигуры, похожие…
Разговор за винтом, шаги Петра, треск в
камине раздражали их, и не хотелось смотреть на
огонь; по вечерам и плакать уже не хотелось, но было жутко и давило под сердцем.
Когда я принес в кабинет кофе, Орлов стоял около
камина спиной к
огню, а она сидела в кресле против него.
Он даже не придал никакого значения тому, что m-r le pretrе, сидя раз перед
камином в комнате Долинского, случайно взял иллюстрированную книжку Puaux: «Vie de Calvin», [Пюо «Жизнь Кальвина» (франц.).] развернул ее, пересмотрел портреты и с омерзением бросил бесцеремонно в
огонь.
— Ах, уйди ты! Уйди! — подумал больной, и стена и Дора тотчас же исчезли от его думы, но зато в темной арке белого
камина загорелся приятный голубоватый
огонь, и перед этим
огнем на полу, грациозно закинув под голову руки, лежала какая-то совершенно незнакомая красивая женщина.
На лестнице Долинский обогнал Зайончека и, не обращая на него внимания, бежал далее, чтобы скорее развести у себя
огонь и согреться у
камина. Второпях он не заметил, как у него из-под руки выскользнули и упали две книжки.
Напрасно
огонь напрягал свои усилия, напрасно я сам, вооружившись щипцами, пихал бумагу в самую глубь
камина; лист лежал чистый, невредимый, безмятежный, точь-в-точь как лежал он за пять минут перед тем у меня на письменном столе!
Комната, в которой Рославлев нашел хозяйку дома, освещалася несколькими восковыми свечами, поставленными в прозрачных фарфоровых вазах, и ярким
огнем, пылающим в прекрасном мраморном
камине.
Вояжер перестал также раздувать
огонь в
камине и придвинулся к дивану.
На следующую ночь в левой башне, под которой приходилась конюшня, где стояла пара лошадей, изумлявших своею силой и крепостью плаузского Рипертова конюшего, в круглой красной комнате горел яркий-преяркий
огонь. Этот
огонь пылал в простом кирпичном
камине, куда сразу была завалена целая куча колючего сухого вереска.
Он чуть не прибил мать мою, разогнал детей, переломал кисти и мольберт, схватил со стены портрет ростовщика, потребовал ножа и велел разложить
огонь в
камине, намереваясь изрезать его в куски и сжечь.
— А вот я посмотрю, как они будут глядеть в
огне, — сказал отец, сделавши движенье швырнуть его в
камин.
Долго Жорж не решался переменить удобного положения на широких креслах и протянуть руку к столу… притом в комнате не было свеч — она озарялась красноватым пламенем
камина, а велеть подать
огню и расстроить очаровательный эффект каминного освещения ему также не хотелось.
Вместо слабых, тщедушных рефлексов внешнего света комната была до изобилия освещена и согрета
огнем двух ламп, стоявших по углам неизбежного мраморного
камина.
Ему было мягко и уютно сидеть на турецком диване и поглядывать на Анну Акимовну, которая обыкновенно сидела на ковре перед
камином и, охватив колени руками, глядела на
огонь и о чем-то думала, и в это время ему казалось, что в ней играет мужицкая, староверская кровь.
Я невольно застонал и раскрыл глаза.
Огонь в
камине почти догорел. На дворе все еще тянул ветер, надо мной наклонилось лицо моего спутника…
Только снаружи слышался ровный гул, как будто кто-то огромный шагал от времени до времени по окованной морозом земле. Земля глухо гудела и смолкала до нового удара… Удары эти становились все чаще и продолжительнее. По временам наша избушка тоже как будто начинала вздрагивать, и внутренность ее гудела, точно пустой ящик под ветром. Тогда, несмотря на шубы, я чувствовал, как по полу тянет холодная струя, от которой внезапно сильнее разгорался
огонь и искры вылетали гуще в
камин.
Певец-станочник пел об усилившемся морозе, о том, что Лена стреляет, что лошади забились под утесы, что в
камине горит яркий
огонь, что они, очередные ямщики, собрались в числе десяти человек, что шестерка коней стоит у коновязей, что Ат-Даван ждет Арабын-тойона, что с севера, от великого города, надвигается гроза и Ат-Даван содрогается и трепещет…
Квартира Турбиных. Вечер. В
камине огонь. При открытии занавеса часы бьют девять раз и нежно играют менуэт Боккерини.
Прокоп уселся против
камина и протянул ноги чуть не в самый
огонь.
Лариса быстро отвернулась и, подойдя к
камину, на котором стояли часы, начала поправлять их, а затем задула свечу и, переходя без
огня в переднюю, остановилась у того окна, у которого незадолго пред тем стоял Висленев.
— Нет, вы пишите, я продиктую вам, — сказала Бодростина, и когда секретарь взял карандаш и бумагу, Глафира Васильевна прочитала ему надпись и затем бросила конверт в
огонь и, встав, заслонила собою пылающий
камин.
В организме ее было какое-то лихорадочное беспокойство, и потому, несмотря на едва заметную свежесть летнего вечера, в кабинете ее были опущены густые суконные занавесы, и в
камине пылали беловатым
огнем сухие березовые дрова.
Девочке подали теплый чай и сухое платье; она чай с жадностью выпила, но ни за что не хотела переменить белья и платья, как на этом ни настаивали; она топала ногой, сердилась и, наконец, вырвав из рук горничной белье, бросила его в
камин и, сев пред
огнем, начала сушиться.
Все это он делал, не прерывая молчания. Наконец, прочитав бумаги, поцеловал их, возвел глаза, орошенные слезами, к образам, перекрестился и, возвратясь с приметным волнением души к
камину, у которого оставался граф Воронцов, бросил сверток в
огонь, опустился в кресла и, помолчав еще несколько, сказал...
Огонь упал, и
камин стал угрюмым и красным.
Я слушал молча. Оттого ли, что я сел близко к
камину и смотрел в
огонь и только слушал, слова Магнуса слились с видом горящих и раскаленных поленьев: вспыхивало полено новым
огнем — и вспыхивало слово, распадалась на части насквозь раскаленная, красная масса — и слова разбрызгивались, как горячие угли. В голове у меня было не совсем ясно, и эта игра вспыхивающих, светящихся, летающих слов погрузила меня в странный и мрачный полусон. Но вот что сохранила память...
Был десятый час утра. Дул холодный, сырой ветер, тающий снег с шорохом падал на землю. Приемный покой N-ской больницы был битком набит больными. Мокрые и иззябшие, они сидели на скамейках, стояли у стен; в большом
камине пылал
огонь, но было холодно от постоянно отворявшихся дверей. Служители в белых халатах подходили к вновь прибывшим больным и совали им под мышки градусники.
В
камине тлели угли. Иван Алексеевич любил греться. Он стоял спиной к
огню, когда вошел хозяин кабинета — человек лет под сорок, среднего роста. Светло-русые волосы, опущенные широкими прядями на виски, удлиняли лицо, смотревшее кротко своими скучающими глазами. Большой нос и подстриженная бородка были чисто русские; но держался адвокат, в длинноватом темно-сером сюртуке и белом галстуке, точно иностранец доктор.
Его давно уже, по протекции моего отца, перевели в город. Он немножко постарел, немножко осунулся. Он давно уже перестал объясняться в любви, не говорит уже вздора, службы своей не любит, чем-то болен, в чем-то разочарован, махнул на жизнь рукой и живет нехотя. Вот он сел у
камина; молча глядит на
огонь… Я, не зная, что сказать, спросила...
В комнате был
камин. Владислав шелковиной связал вместе письмо матери и письмо Лизы, зажег их и бросил в
камин, да, пока они горели, с каким-то злорадством терзал коробившиеся от
огня листочки каминными щипцами.
Несколько минут утешает их
огонь в ледяном
камине, на ледяных свечах; но этот фосфорный
огонь не греет — вот и он слабее перебегает по ледяным дровам, цепляется за них, бьется умирая, исчезает…
В огромном
камине и теперь пылает
огонь, в стороне перегородка, и в ней квадратное оконце, за которым находится главное место хозяина.