Неточные совпадения
В том, что говорили у Гогиных, он не услышал ничего нового для себя, —
обычная разноголосица среди
людей, каждый из которых боится порвать свою веревочку, изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти
люди строят мнения на фактах, но для того, чтоб не считаться с фактами. В конце концов
жизнь творят не бунтовщики, а те, кто в эпохи смут накопляют силы для
жизни мирной. Придя домой, он записал свои мысли, лег спать, а утром Анфимьевна, в платье цвета ржавого железа, подавая ему кофе, сказала...
И он усвоил себе все те
обычные софизмы о том, что отдельный разум
человека не может познать истины, что истина открывается только совокупности
людей, что единственное средство познания ее есть откровение, что откровение хранится церковью и т. п.; и с тех пор уже мог спокойно, без сознания совершаемой лжи, присутствовать при молебнах, панихидах, обеднях, мог говеть и креститься на образа и мог продолжать служебную деятельность, дававшую ему сознание приносимой пользы и утешение в нерадостной семейной
жизни.
Вообще Петербург, в котором он давно не был, производил на него свое
обычное, физически подбадривающее и нравственно-притупляющее впечатление: всё так чисто, удобно, благоустроенно, главное —
люди так нравственно нетребовательны, что
жизнь кажется особенно легкой.
Около ненависти группировалась и
обычная апатия среднего
человека, который не умеет ни любить, ни ненавидеть, а поступает с таким расчетом, чтобы в его
жизнь не вкралось недоумение или неудобство.
Тут и замученный хождениями по мытарствам литератор, и ошалевший от апелляций и кассаций адвокат, и оглохший от директорского звонка чиновник, которые надеются хоть на два, на три месяца стряхнуть с себя массу замученности и одурения, в течение 9 — 10 месяцев составлявшую их
обычный modus vivendi [образ
жизни] (неблагодарные! они забывают, что именно эта масса и напоминала им, от времени до времени, что в Езопе скрывается
человек!).
Условные положения, установленные сотни лет назад, признававшиеся веками и теперь признаваемые всеми окружающими и обозначаемые особенными названиями и особыми нарядами, кроме того подтверждаемые всякого рода торжественностью, воздействием на внешние чувства, до такой степени внушаются
людям, что они, забывая
обычные и общие всем условия
жизни, начинают смотреть на себя и всех
людей только с этой условной точки зрения и только этой условной точкой зрения руководствуются в оценке своих и чужих поступков.
Белецкий сразу вошел в
обычную жизнь богатого кавказского офицера в станице. На глазах Оленина он в один месяц стал как бы старожилом станицы: он подпаивал стариков, делал вечеринки и сам ходил на вечеринки к девкам, хвастался победами и даже дошел до того, что девки и бабы прозвали его почему-то дедушкой, а казаки, ясно определившие себе этого
человека, любившего вино и женщин, привыкли к нему и даже полюбили его больше, чем Оленина, который был для них загадкой.
— Ах, не делайте этого! Пожалейте себя… Вы такой… славный!.. Есть в вас что-то особенное, — что? Не знаю! Но это чувствуется… И мне кажется, вам будет ужасно трудно жить… Я уверена, что вы не пойдете
обычным путем
людей вашего круга… нет! Вам не может быть приятна
жизнь, целиком посвященная погоне за рублем… о, нет! Я знаю, — вам хочется чего-то иного… да?
Дудукин. Господа, я предлагаю выпить за здоровье артистки, которая оживила заглохшее стоячее болото нашей захолустной
жизни. Господа, я реторики не знаю, я буду говорить просто. У нас,
людей интеллигентных, в провинции только два занятия: карты и клубная болтовня. Так почтим же талант, который заставил нас забыть наше
обычное времяпровождение. Мы спим, господа, так будем же благодарны избранным
людям, которые изредка пробуждают нас и напоминают нам о том идеальном мире, о котором мы забыли.
Все засмеялись, возбужденные, взволнованные, как всегда волнуются
люди, когда в
обычную, мирную, плохо, хорошо ли текущую
жизнь врывается убийство, кровь и смерть. И только Соловьев смеялся просто и негромко, как над чем-то действительно смешным и никакого другого смысла не имеющим; да и не так уж оно смешно, чтобы стоило раздирать рот до ушей!
Обыкновенно думают, что самые
обычные консерваторы это старики, а новаторы это молодые
люди. Это не совсем справедливо. Самые
обычные консерваторы это молодые
люди. Молодые
люди, которым хочется жить, но которые не думают и не имеют времени подумать о том, как надо жить, и которые поэтому избирают себе за образец ту
жизнь, которая была.
Этот поток теней, почему-то более страшных, чем
люди, быстро исчез, Яков понял, что у ворот фабрики разыгралась
обычная в понедельник драка, — после праздников почти всегда дрались, но в памяти его остался этот жуткий бег тёмных, воющих пятен. Вообще вся
жизнь становилась до того тревожной, что неприятно было видеть газету и не хотелось читать её. Простое, ясное исчезало, отовсюду вторгалось неприятное, появлялись новые
люди.
А между тем ночь бежала и убегала своим
обычным путем, и мир начинал пробуждаться.
Жизнь тихо, неслышно, но неуклонно прокрадывалась на маленький дворик. Сначала темная крышка, плотно надвинувшаяся сверху, стала будто приподыматься. Дыхание утра легко развеяло сумрачную серую тьму ночи… Небо засинело, стало прозрачнее, взгляд молодого
человека уходил все дальше и дальше ввысь. Мир сверху раздвигался, маня синим простором.
Выпадали случаи, столь
обычные в
жизни торгового
человека, что Гавриле Маркелычу деньги бывали нужны до зарезу; тогда всякий бы с радостью готов был одолжить его, но Залетов ни за что на свете копейки у чужих
людей не брал.
Самое
обычное и вредное заблуждение
людей — думать, что они не могут получить в этой
жизни всё то благо, какого они желают.
Самое
обычное явление нашего времени — видеть то, что
люди, считающие себя учеными, образованными и просвещенными, зная бесчисленное количество ненужных вещей, коснеют в самом грубом невежестве, не только не зная смысла своей
жизни, но гордясь этим незнанием. И наоборот, не менее
обычное явление встречать среди малограмотных и безграмотных
людей, ничего не знающих о химической таблице, паралаксах и свойствах радия,
людей истинно просвещенных, знающих смысл своей
жизни и не гордящихся этим.
С первого же дня, как Володя съехал на берег и вместе с
обычным своим спутником, доктором, осматривал город, его поразила не столько деятельная
жизнь города — он ведь видел Лондон — и не громадные, многоэтажные отели, не роскошные здания школ и училищ, не невиданное прежде зрелище переносных деревянных домов, не роскошь парков, садов и извозчичьих колясок, — его поразили
люди в Америке: их упорная энергия, независимость и какая-то лихорадочно торопливая жажда завоевать
жизнь, несмотря ни на какие препятствия.
— Я знаю, что ты теперь думаешь! — говорил подвыпивший старик, входя в свое
обычное пьяное, возбужденное состояние. — Ты думаешь, я опустился, погряз, я жалок, а по-моему, эта простая
жизнь гораздо нормальнее твоей
жизни, молодой
человек. Ни в ком я не нуждаюсь и… и не намерен унижаться… Терпеть не могу, если какой-нибудь мальчишка глядит на меня с сожалением.
Мы молчали. Мы долго молчали, очень долго. И не было странно. Мы все время переговаривались, только не словами, а смутными пугавшими душу ощущениями, от которых занималось дыхание. Кругом становилось все тише и пустыннее. Странно было подумать, что где-нибудь есть или когда-нибудь будут еще
люди. У бледного окна стоит красавица смерть. Перед нею падают все
обычные человеческие понимания. Нет преград. Все разрешающая, она несет безумное, небывалое в
жизни счастье.
Молодой Суворов знал, что у его отца есть вкус. Понятно, что он не стал противиться его просьбам и это важное в
жизни каждого
человека дело завершил с
обычною своею решимостью и с быстротою.
Обычный христианский ответ, что цель
человека —
жизнь в Боге, не может удовлетворить, он слишком общий и формальный.
Жизнь других частных
людей, отошедшая, конечно, на второй план, в эти тяжелые для отечества годы, шла своим
обычным чередом: молодое росло, старое старилось. Екатерину Петровну Бахметьеву война лишила друга и руководителя, но, как кажется, она не особенно об этом печалилась — ее кузен Талицкий пропал без вести, как гласила официальная справка.
Первые 15 лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов
людей.
Люди оставляют свои
обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход
жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. — Какая причина этого движения, или по каким законам происходило оно? спрашивает ум человеческий.
Правда, и в нашу тюрьму, сквозь ее высокие стены, проникает иногда веяние того, что
люди невежественные называют случаем или даже роком и что является только необходимым отражением общих законов, но потрясенная временно
жизнь быстро возвращается в свое
обычное русло, как река после разлива.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, понравились эти, вне
обычных условий
жизни, отношения с новыми
людьми. Она вместе с Маврой Кузьминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.