Неточные совпадения
— Я не дам
себя мучить, — зашептал он вдруг по-давешнему, с болью и с ненавистию мгновенно сознавая в
себе, что не может не подчиниться приказанию, и приходя от этой мысли еще в большее бешенство, — арестуйте меня,
обыскивайте меня, но извольте действовать по форме, а не играть со мной-с! Не смейте…
— Я не дам
себя обыскивать, не позволю! — кричал я вырываясь.
— Ну, черт с тобой,
обыскивай хоть сейчас. Я и сам-то у
себя ничего не найду…
— Вот и готово! — сказал он, вставая. — Вы спрячьте эту бумажку где-нибудь на
себе. Но — знайте, если придут жандармы, вас тоже
обыщут.
Стали его тут, ваше высокоблагородие,
обыскивать, и, разумеется, стакан в заднем кармане сыскался. Тут же составили акт, а на другой день и пошло от всей комиссии донесение, что так, мол, и так, считают
себе за бесчестие производить дело с вором и мошенником. Ну, разумеется, устранили.
Но когда мы, я и Павел, вымыли изъеденного грязью и насекомыми, умирающего Давидова, нас подняли на смех, снимали с
себя рубахи, предлагая нам
обыскать их, называли банщиками и вообще издевались так, как будто мы сделали что-то позорное и очень смешное.
Мойсейка, которого Никита постеснялся
обыскивать в присутствии доктора, разложил у
себя на постели кусочки хлеба, бумажки и косточки и, все еще дрожа от холода, что-то быстро и певуче заговорил по-еврейски. Вероятно, он вообразил, что открыл лавочку.
Спокойно и плавно текут мои мысли, необычно это для меня и неожиданно. Осторожно разглядываю
себя, тихонько
обыскиваю сердце — хочу найти в нём тревоги и спорные недоумения. Улыбаюсь в безгласной темноте и боюсь пошевелиться, чтобы не расплескать незнакомую радость, коей сердце по края полно. Верю и не верю этой удивительной полноте души, неожиданной находке для меня.
Стала она одеваться: пальто, калоши… Вещи нам ее показали, — правило, значит: по инструкции мы вещи смотреть обязаны. «Деньги, спрашиваем, с вами какие будут?» Рубль двадцать копеек денег оказалось, — старшой к
себе взял. «Вас, барышня, говорит ей, я
обыскать должен».
Тут только все мы вспомнили свой непростительный промах, что, дозволяя
обыскивать самих
себя, мы не потребовали того же самого от причинившего нам все это беспокойство поляка, и кинулись за ним, чтобы схватить его и не дать ему возможности спрятать деньги и потом взвести на нас унизительную клевету; но в это самое мгновение, которое шло быстрее и кратче, чем идет мой рассказ, в некотором отдалении из коридора послышался как будто удар в ладоши…
— Не велел ты докучать
себя делом князя Воротынского, а он между тем дал важные показания: он раскрыл целый адский замысел князя Владимира Андреевича, главным пособником которого является князь Василий Прозоровский. Замыслил он извести тебя, государь, и зелья для того припасены в амбарах князя… Я взял на
себя смелость без твоей воли, государь, и сейчас только что послал приставов
обыскать эти амбары без шума, без огласки, так как князь Владимир, царство ему небесное, точно указал и место, где они хранятся.
— Что это? Это глупо… Почему же мы все позволили
себя обыскать?..
— И когда это будет доказано, тогда начнется второе действие, а теперь, оберегая нашу честь и гордость, все мы, господа, обязаны немедленно, не выходя отсюда, позволить
себя обыскать до нитки.
— Мы все по очереди донага разденемся перед этим господином. Да, да, как мать родила — донага, чтобы нельзя было нигде ничего спрятать, и пусть он сам
обыщет нас каждого. Я всех вас старше летами и службою, и я первый подвергаю
себя этому обыску, в котором не должно быть ничего унизительного для честных людей. Прошу отойти от меня далее и стать всем в ряд, — я раздеваюсь.
Другой офицер разделся, и его
обыскали таким же образом, потом третий, и так все мы по очереди уже позволили
себя осмотреть, и оставался еще не обысканным только один Саша, как вдруг в ту самую минуту, когда до него дошла очередь, в дверь из коридора раздался стук.
— Но вы должны это сделать! Вы должны, наконец, понять, что ваше упрямство усиливает унизительное для всех нас подозрение… Вам должна, наконец, быть дорога если не ваша честь, то честь всех ваших товарищей — честь полка и мундира!.. Мы все от вас требуем, чтобы вы сейчас, сию минуту разделись и дали
себя обыскать… И как поведение ваше уже усилило подозрение, то мы рады случаю, что вы можете быть обысканы при полковнике… Извольте раздеваться…
Он не принял
себе за образец испанских королей, которых еще с XV века православное духовенство ставило русским государям в образец, достойный подражания [Так, в 1490 году Геннадий, архиепископ новгородский, знаменитый, впрочем, ревнитель просвещения, писал к московскому митрополиту Зосиме по делу о новгородских еретиках: «А толко, государь наш, сын твой князь великий, того не
обыщет и тех не казнит, ино как ему с своей земли та соромота свести?