Неточные совпадения
— То есть как тебе сказать… Стой, стой в углу! —
обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице
матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait lа
сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен быть только польщен этим.
— А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно сказал Алексей Александрович, подавая руку. — Туда ехала
с матерью, а назад
с сыном, — сказал он, отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым словом. — Вы, верно, из отпуска? — сказал он и, не дожидаясь ответа,
обратился к жене своим шуточным тоном: — что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?
— Да сюда посвети, Федор, сюда фонарь, — говорил Левин, оглядывая телку. — В
мать! Даром что мастью в отца. Очень хороша. Длинна и пашиста. Василий Федорович, ведь хороша? —
обращался он к приказчику, совершенно примиряясь
с ним за гречу под влиянием радости за телку.
— Это мне удивительно, — начал он после некоторого раздумья и передавая письмо
матери, но не
обращаясь ни к кому в частности, — ведь он по делам ходит, адвокат, и разговор даже у него такой…
с замашкой, — а ведь как безграмотно пишет.
— Ну да, конечно, это все в натуре вещей, — промолвил Василий Иваныч, — только лучше уж в комнату пойдем.
С Евгением вот гость приехал. Извините, — прибавил он,
обращаясь к Аркадию, и шаркнул слегка ногой, — вы понимаете, женская слабость; ну, и сердце
матери…
Впрочем, Базарову было не до того, чтобы разбирать, что именно выражали глаза его
матери; он редко
обращался к ней, и то
с коротеньким вопросом. Раз он попросил у ней руку «на счастье»; она тихонько положила свою мягкую ручку на его жесткую и широкую ладонь.
Одинцова произнесла весь этот маленький спич [Спич (англ.) — речь, обычно застольная, по поводу какого-либо торжества.]
с особенною отчетливостью, словно она наизусть его выучила; потом она
обратилась к Аркадию. Оказалось, что
мать ее знавала Аркадиеву
мать и была даже поверенною ее любви к Николаю Петровичу. Аркадий
с жаром заговорил о покойнице; а Базаров между тем принялся рассматривать альбомы. «Какой я смирненький стал», — думал он про себя.
— Друг мой, не претендуй, что она мне открыла твои секреты, —
обратился он ко мне, — к тому же она
с добрым намерением — просто
матери захотелось похвалиться чувствами сына. Но поверь, я бы и без того угадал, что ты капиталист. Все секреты твои на твоем честном лице написаны. У него «своя идея», Татьяна Павловна, я вам говорил.
— Стойте, — перебил вдруг Митя и
с каким-то неудержимым чувством произнес,
обращаясь ко всем в комнате: — Господа, все мы жестоки, все мы изверги, все плакать заставляем людей,
матерей и грудных детей, но из всех — пусть уж так будет решено теперь — из всех я самый подлый гад!
Генералы, сидевшие в застенке и мучившие эмиссаров, их знакомых, знакомых их знакомых,
обращались с арестантами, как мерзавцы, лишенные всякого воспитания, всякого чувства деликатности и притом очень хорошо знавшие, что все их действия покрыты солдатской шинелью Николая, облитой и польской кровью мучеников, и слезами польских
матерей…
— Ты что глаза-то вытаращил? —
обращалась иногда матушка к кому-нибудь из детей, — чай, думаешь, скоро отец
с матерью умрут, так мы, дескать, живо спустим, что они хребтом, да потом, да кровью нажили! Успокойся, мерзавец! Умрем, все вам оставим, ничего в могилу
с собой не унесем!
Иной раз он делился своими мыслями
с матерью, а иногда даже, если
матери не было поблизости —
с трогательным, почти детским простодушием
обращался к кому-нибудь из нас, детей…
Мальчик смеялся, слушая эти описания, и забывал на время о своих тяжелых попытках понять рассказы
матери. Но все же эти рассказы привлекали его сильнее, и он предпочитал
обращаться с расспросами к ней, а не к дяде Максиму.
Наутро он просыпался разнеженный и
обращался к
матери с живым вопросом...
Даже
с матерью обращался свысока и презрительно, несмотря на то, что сам очень хорошо понимал, что репутация и характер его
матери составляли покамест главную опорную точку и его карьеры.
Я вдруг
обратился к
матери с вопросом: «Неужели бабушка Прасковья Ивановна такая недобрая?»
Мать удивилась и сказала: «Если б я знала, что ты не спишь, то не стала бы всего при тебе говорить, ты тут ничего не понял и подумал, что Александра Ивановна жалуется на тетушку и что тетушка недобрая; а это все пустяки, одни недогадки и кривое толкованье.
— Прощай, мой ангел! —
обратилась она потом к Паше. — Дай я тебя перекрещу, как перекрестила бы тебя родная
мать; не меньше ее желаю тебе счастья. Вот, Сергей, завещаю тебе отныне и навсегда, что ежели когда-нибудь этот мальчик, который со временем будет большой,
обратится к тебе (по службе ли,
с денежной ли нуждой), не смей ни минуты ему отказывать и сделай все, что будет в твоей возможности, — это приказывает тебе твоя
мать.
— Ее
мать была дурным и подлым человеком обманута, — произнес он, вдруг
обращаясь к Анне Андреевне. — Она уехала
с ним от отца и передала отцовские деньги любовнику; а тот выманил их у нее обманом, завез за границу, обокрал и бросил. Один добрый человек ее не оставил и помогал ей до самой своей смерти. А когда он умер, она, два года тому назад, воротилась назад к отцу. Так, что ли, ты рассказывал, Ваня? — спросил он отрывисто.
Мать ласково кивнула ему головой. Ей нравилось, что этот парень, первый озорник в слободке, говоря
с нею секретно,
обращался на вы, нравилось общее возбуждение на фабрике, и она думала про себя...
В понятых была Марья Корсунова. Она стояла рядом
с матерью, но не смотрела на нее, и, когда офицер
обращался к ней
с каким-нибудь вопросом, она, торопливо и низко кланяясь ему, однообразно отвечала...
— Когда я в первый раз без посторонней помощи прошел по комнате нашего дома, то моя добрая
мать,
обращаясь к моему почтенному отцу, сказала следующее: „Не правда ли, мой добрый Карл, что наш Фриц
с нынешнего дня достоин носить штаны?“ И
с тех пор я расстаюсь
с этой одеждой только на ночь.
Воображаю, как, несмотря на то, что папа предложил ему мировой окончить тяжбу, Петр Васильевич был мрачен и сердит за то, что пожертвовал своей карьерой
матери, а папа подобного ничего не сделал, как ничто не удивляло его и как папа, будто не замечая этой мрачности, был игрив, весел и
обращался с ним, как
с удивительным шутником, чем иногда обижался Петр Васильевич и чему иногда против своего желания не мог не поддаваться.
— Вот люди! —
обратился вдруг ко мне Петр Степанович. — Видите, это здесь у нас уже
с прошлого четверга. Я рад, что нынче по крайней мере вы здесь и рассудите. Сначала факт: он упрекает, что я говорю так о
матери, но не он ли меня натолкнул на то же самое? В Петербурге, когда я был еще гимназистом, не он ли будил меня по два раза в ночь, обнимал меня и плакал, как баба, и как вы думаете, что рассказывал мне по ночам-то? Вот те же скоромные анекдоты про мою
мать! От него я от первого и услыхал.
Ченцов же, по большей части сердя дядю без всякой надобности разными циническими выходками, вдруг иногда
обращался к нему как бы к родной
матери своей,
с полной откровенностью и даже любовью.
— Поэтому au revoir! — произнес Егор Егорыч,
обращаясь к
матери и к сыну, и
с обычной для него быстротой исчез.
— И пресмешной же тут был один хохол, братцы, — прибавил он вдруг, бросая Кобылина и
обращаясь ко всем вообще. — Рассказывал, как его в суде порешили и как он
с судом разговаривал, а сам заливается-плачет; дети, говорит, у него остались, жена. Сам
матерой такой, седой, толстый. «Я ему, говорит, бачу: ни! А вин, бисов сын, всё пишет, всё пишет. Ну, бачу соби, да щоб ты здох, а я б подывився! А вин всё пишет, всё пишет, да як писне!.. Тут и пропала моя голова!» Дай-ка, Вася, ниточку; гнилые каторжные.
— Ну, как тебе не грешно, Давыдка, доводить до этого свою
мать? — сказал Нехлюдов,
с укоризной
обращаясь к мужику.
— Это так-с, так!.. — согласился Елпидифор Мартыныч. — А она
матерью себя почитает, и какой еще полновластной: «Если, говорит, князь не сделает этого для меня, так я
обращусь к генерал-губернатору, чтобы мне возвратили дочь».
Бледная,
с решимостью во взгляде, но почти дрожащая от волнения, чудно-прекрасная в своем негодовании, она выступила вперед. Обводя всех долгим вызывающим взглядом, она посреди наставшего вдруг безмолвия
обратилась к
матери, которая при первом ее движении тотчас же очнулась от обморока и открыла глаза.
Наконец,
обратились к самому известному лекарству, которое было в большом употреблении у нас в доме еще при дедушке и бабушке, но на которое
мать моя смотрела
с предубеждением и до этих пор не хотела о нем слышать, хотя тетка давно предлагала его.
Через четверть часа Тимофей повел лошадей на конный двор, а я отправился в дом, у крыльца которого не без душевного трепета заметил зыбинскую коляску. Не успел я поцеловать ручки дам, как Зыбина воскликнула,
обращаясь к
матери: «Какой он у вас молодец! Мы полюбовались, как он во весь дух несется
с ярмарки».
— Я недавно была у нее целый день и не могла налюбоваться, как она
обращается с своей дочерью: что называется и строго и ласково, как следует
матери, — прибавила она, чтоб угодить хозяевам, но предводительша не обратила никакого внимания на ее слова, потому что терпеть ее не могла, испытав на собственном имени остроту ее зубов.
— Ну, слава богу, слава богу! Пусть ее почивает. Здравствуй, Паша. Я тебя-то и не заметила; подвинь-ка мне скамеечку под ноги; этакий какой неловкий — никогда не заметит. — Павел подал скамейку. — Погляди-ка на меня, дружочек мой, — продолжала Перепетуя Петровна,
обращаясь к племяннице, — как ты похорошела, пополнела. Видно,
мать моя, не в загоне живешь? Не
с прибылью ли уж? Ну, что муженек-то твой? Я его, голубчика, уж давно не видала.
Белесова. Вы грубый, вы дурно воспитанный человек! У кого вы учились
обращаться с женщинами? Боже мой! И этот человек мог быть моим мужем! Теперь я верю вашей
матери, что вы чуждались, бегали общества, это видно по всему. Нравы, приемы, обращение
с женщинами порядочных людей вам совершенно незнакомы. В вас нет ни приличия, ни чувства деликатности. Каких вы женщин видели? Любопытно знать то общество, то знакомство, в котором вы усвоили себе такие изящные манеры и такую отборную фразеологию.
Она
обращалась с Щавинским,
с актером и меценатом
с милым, непринужденным кокетством дамы, годящейся им в
матери, хлопала их по рукам платком, а Штральмана — очевидно, любимца — называла Сашкой.
Николай, который был уже измучен этим постоянным криком, голодом, угаром, смрадом, который уже ненавидел и презирал бедность, которому было стыдно перед женой и дочерью за своих отца и
мать, свесил
с печи ноги и проговорил раздраженно, плачущим голосом,
обращаясь к
матери...
Между станом и вратами Московскими возвышался холм; туда
обращался взор Мирослава, как скоро порыв ветра рассевал облака пыли: там стояла обыкновенно вместе
с матерью прелестная Ксения, уже страстная, чувствительная супруга…
С неловкостью человека солидного, не привыкшего
обращаться с женщинами, Модест Алексеич трогал ее за талию и похлопывал по плечу, а она думала о деньгах, о
матери, об ее смерти.
В доме ни в чем не заметно ее влияние: отец и
мать ей как чужие; они боятся ее авторитета, но никогда она не
обратится к ним
с советом, указанием или требованием.
К нему приходит отец Наташи — сообщить о своих намерениях, за ним присылает ее
мать — расспросить о Наташе, его зовет к себе Наташа, чтобы излить пред ним свое сердце, к нему
обращается Алеша — высказать свою любовь, ветреность и раскаяние,
с ним знакомится Катя, невеста Алеши, чтобы поговорить
с ним о любви Алеши к Наташе, ему попадается Нелли, чтобы выказать свой характер, и Маслобоев, чтобы разузнать и рассказать об отношениях Нелли к князю, наконец, сам князь везет его к Борелю и даже напивается там, чтобы высказать Ивану Петровичу всю гадость своего характера.
Всю свою память, все свое воображение напрягал он, искал в прошлом, искал в книгах, которые прочел, — и много было звучных и красивых слов, но не было ни одного,
с каким страдающий сын мог бы
обратиться к своей матери-родине.
То были вещие слова,
с которыми наши предки в мольбах
обращались к Небу ходячему, к Солнцу высокому, к Матери-Сырой Земле…
Вскинул очами на
матерей Самоквасов: Манефа письмо перечитывает, Таисея в окошко глядит. И весело подмигнул он Фленушке, а приказчик саратовский Марьюшке улыбнулся. Не то дремала, не то
с устали глаз не поднимала Параша. Не к Фленушке, к ней
обратился Самоквасов...
Во время родов
мать Платонида не отходила от Матренушки. Зажгла перед иконами свечу богоявленскую и громко, истово, без перерывов, принялась читать акафист Богородице, стараясь покрывать своим голосом стоны и вопли страдалицы. Прочитав акафист,
обратилась она к племяннице, но не
с словом утешения, не
с словом участия. Небесной карой принялась грозить Матренушке за проступок ее.
— Царство ему Небесное! — молвила Манефа и, встав
с места,
обратилась к иконам и положила перед ними нача́л за новопреставленного. Вместе
с нею и
мать Таисея и оба гостя начáл сотворили.
— По муку да по крупу на базар вам ездить не надо, — продолжала
мать Манефа не допускающим противоречия голосом. — Нечего время попусту тратить. Отпусти, Таифа, сиротам на каждый двор муки да масла. Сняточков прибавь, судачка вяленого да пшеничной мучки на пряженцы. Разочти, чтоб на каждый двор по рублю
с четвертью приходилось. По четверти от нашей худости примите, — промолвила Манефа,
обращаясь к сиротам.
После кутьи в горницах родные и почетные гости чай пили, а на улицах всех обносили вином, а непьющих баб, девок и подростков ренским потчевали. Только что сели за стол, плачеи стали под окнами дома… Устинья завела «поминальный плач»,
обращаясь от лица
матери к покойнице
с зовом ее на погребальную тризну...
— Знамо, не сама пойдешь, — спокойно отвечал Патап Максимыч. — Отец
с матерью вживе — выдадут. Не век же тебе в девках сидеть… Вам
с Паранькой не хлеб-соль родительскую отрабатывать, — засиживаться нечего. Эка, подумаешь, девичье-то дело какое, — прибавил он,
обращаясь к жене и к
матери Манефе, — у самой только и на уме, как бы замуж, а на речах: «не хочу» да «не пойду».
Она
обратилась ко мне. Жила она в небольшой квартирке
с двумя детьми, — заболевшим гимназистом и дочерью Екатериной Александровной, девушкой
с славным, интеллигентным лицом, слушательницею Рождественских курсов лекарских помощниц. И
мать и дочь, видимо, души не чаяли в мальчике. У него оказалось крупозное воспаление легких.
Мать, сухая и нервная,
с бегающими, психопатическими глазами, так и замерла.
— Ну, слава Богу, — молвила
мать, погладив сына по головке и прижав его к себе. — Давеча
с утра, сама не знаю
с чего, головушка у него разболелась, стала такая горячая, а глазыньки так и помутнели у сердечного… Перепужалась я совсем. Много ль надо такому маленькому?.. — продолжала Пелагея Филиппьевна,
обращаясь к деверю.