Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там
обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица!
Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
— Ну, старички, — сказал он обывателям, —
давайте жить мирно. Не трогайте вы меня, а я вас не трону. Сажайте и сейте, ешьте и пейте, заводите фабрики и заводы — что же-с! Все это вам же на пользу-с! По мне, даже монументы воздвигайте — я и в этом препятствовать не стану! Только
с огнем, ради Христа, осторожнее
обращайтесь, потому что тут недолго и до греха. Имущества свои попалите, сами погорите — что хорошего!
«Всех ненавижу, и вас, и себя», отвечал его взгляд, и он взялся за шляпу. Но ему не судьба была уйти. Только что хотели устроиться около столика, а Левин уйти, как вошел старый князь и, поздоровавшись
с дамами,
обратился к Левину.
— Да после обеда нет заслуги! Ну, так я вам
дам кофею, идите умывайтесь и убирайтесь, — сказала баронесса, опять садясь и заботливо поворачивая винтик в новом кофейнике. — Пьер,
дайте кофе, —
обратилась она к Петрицкому, которого она называла Пьер, по его фамилии Петрицкий, не скрывая своих отношений
с ним. — Я прибавлю.
— Оченно скупы Константин Дмитрич, — сказал он
с улыбкой,
обращаясь к Степану Аркадьичу, — окончательно ничего не укупишь. Торговал пшеницу, хорошие деньги
давал.
— Да, Бог
дает крест и
дает силу нести его. Часто удивляешься, к чему тянется эта жизнь…
С той стороны! —
с досадой
обратилась она к Вареньке, не так завёртывавшей ей пледом ноги.
— Хорошо, так поезжай домой, — тихо проговорила она,
обращаясь к Михайле. Она говорила тихо, потому что быстрота биения сердца мешала ей дышать. «Нет, я не
дам тебе мучать себя», подумала она,
обращаясь с угрозой не к нему, не к самой себе, а к тому, кто заставлял ее мучаться, и пошла по платформе мимо станции.
— Хорошо, я тебе привезу барабан. Такой славный барабан, этак все будет: туррр… ру… тра-та-та, та-та-та… Прощай, душенька! прощай! — Тут поцеловал он его в голову и
обратился к Манилову и его супруге
с небольшим смехом,
с каким обыкновенно
обращаются к родителям,
давая им знать о невинности желаний их детей.
Я знаю:
дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и
с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык чужой
Не
обратился ли в родной?
Люблю я очень это слово,
Но не могу перевести;
Оно у нас покамест ново,
И вряд ли быть ему в чести.
Оно б годилось в эпиграмме…)
Но
обращаюсь к нашей
даме.
Беспечной прелестью мила,
Она сидела у стола
С блестящей Ниной Воронскою,
Сей Клеопатрою Невы;
И верно б согласились вы,
Что Нина мраморной красою
Затмить соседку не могла,
Хоть ослепительна была.
— Позвольте, позвольте, я
с вами совершенно согласен, но позвольте и мне разъяснить, — подхватил опять Раскольников,
обращаясь не к письмоводителю, а все к Никодиму Фомичу, но стараясь всеми силами
обращаться тоже и к Илье Петровичу, хотя тот упорно делал вид, что роется в бумагах и презрительно не обращает на него внимания, — позвольте и мне
с своей стороны разъяснить, что я живу у ней уж около трех лет,
с самого приезда из провинции и прежде… прежде… впрочем, отчего ж мне и не признаться в свою очередь,
с самого начала я
дал обещание, что женюсь на ее дочери, обещание словесное, совершенно свободное…
— Петр Петрович! — закричала она, — защитите хоть вы! Внушите этой глупой твари, что не смеет она так
обращаться с благородной
дамой в несчастии, что на это есть суд… я к самому генерал-губернатору… Она ответит… Помня хлеб-соль моего отца, защитите сирот.
Соня села, чуть не дрожа от страху, и робко взглянула на обеих
дам. Видно было, что она и сама не понимала, как могла она сесть
с ними рядом. Сообразив это, она до того испугалась, что вдруг опять встала и в совершенном смущении
обратилась к Раскольникову.
Императрица сидела за своим туалетом. Несколько придворных окружали ее и почтительно пропустили Марью Ивановну. Государыня ласково к ней
обратилась, и Марья Ивановна узнала в ней ту
даму,
с которой так откровенно изъяснялась она несколько минут тому назад. Государыня подозвала ее и сказала
с улыбкою: «Я рада, что могла сдержать вам свое слово и исполнить вашу просьбу. Дело ваше кончено. Я убеждена в невинности вашего жениха. Вот письмо, которое сами потрудитесь отвезти к будущему свекру».
— Хлопоты у меня большие
с мужиками в нынешнем году, — продолжал Николай Петрович,
обращаясь к сыну. — Не платят оброка. [Оброк — более прогрессивная по сравнению
с барщиной денежная форма эксплуатации крестьян. Крестьянин заранее «обрекался»
дать помещику определенную сумму денег, и тот отпускал его из имения на заработки.] Что ты будешь делать?
— Это парень предусмотрительно сам выдумал, —
обратился он к Самгину, спрятав глаза в морщинах улыбки. — А Миша — достоверно деловой! Мы, стало быть, жалобу «Красному Кресту» втяпали — заплатите нам деньги, восемь сотен
с излишком. «Крест» требует: документы! Мы — согласились, а Миша: нет, можно
дать только копии… Замечательно казенные хитрости понимает…
— Скажи Николаю Васильевичу, что мы садимся обедать, —
с холодным достоинством
обратилась старуха к человеку. — Да кушать
давать! Ты что, Борис, опоздал сегодня: четверть шестого! — упрекнула она Райского. Он был двоюродным племянником старух и троюродным братом Софьи. Дом его, тоже старый и когда-то богатый, был связан родством
с домом Пахотиных. Но познакомился он
с своей родней не больше года тому назад.
— Та совсем дикарка — странная такая у меня. Бог знает в кого уродилась! — серьезно заметила Татьяна Марковна и вздохнула. — Не надоедай же пустяками брату, —
обратилась она к Марфеньке, — он устал
с дороги, а ты глупости ему показываешь.
Дай лучше нам поговорить о серьезном, об имении.
Учительница эта
обратилась к Нехлюдову
с просьбой
дать ей денег, для того чтобы ехать на курсы.
— Пузыри, —
обратился Коля к деткам, — эта женщина останется
с вами до моего прихода или до прихода вашей мамы, потому что и той давно бы воротиться надо. Сверх того,
даст вам позавтракать.
Дашь чего-нибудь им, Агафья?
— А пожалуй; вы в этом знаток. Только вот что, Федор Павлович, вы сами сейчас изволили упомянуть, что мы
дали слово вести себя прилично, помните. Говорю вам, удержитесь. А начнете шута из себя строить, так я не намерен, чтобы меня
с вами на одну доску здесь поставили… Видите, какой человек, —
обратился он к монаху, — я вот
с ним боюсь входить к порядочным людям.
Мало того, даже старается сохранить
с преступником все христианское церковное общение: допускает его к церковным службам, к святым дарам,
дает ему подаяние и
обращается с ним более как
с плененным, чем как
с виновным.
— Мама, окрести его, благослови его, поцелуй его, — прокричала ей Ниночка. Но та, как автомат, все дергалась своею головой и безмолвно,
с искривленным от жгучего горя лицом, вдруг стала бить себя кулаком в грудь. Гроб понесли дальше. Ниночка в последний раз прильнула губами к устам покойного брата, когда проносили мимо нее. Алеша, выходя из дому,
обратился было к квартирной хозяйке
с просьбой присмотреть за оставшимися, но та и договорить не
дала...
Последний дворовый человек чувствовал свое превосходство над этим бродягой и, может быть, потому именно и
обращался с ним дружелюбно; а мужики сначала
с удовольствием загоняли и ловили его, как зайца в поле, но потом отпускали
с Богом и, раз узнавши чудака, уже не трогали его, даже
давали ему хлеба и вступали
с ним в разговоры…
Девушка начинала тем, что не пойдет за него; но постепенно привыкала иметь его под своею командою и, убеждаясь, что из двух зол — такого мужа и такого семейства, как ее родное, муж зло меньшее, осчастливливала своего поклонника; сначала было ей гадко, когда она узнавала, что такое значит осчастливливать без любви; был послушен: стерпится — слюбится, и она
обращалась в обыкновенную хорошую
даму, то есть женщину, которая сама-то по себе и хороша, но примирилась
с пошлостью и, живя на земле, только коптит небо.
Марья Алексевна и ругала его вдогонку и кричала других извозчиков, и бросалась в разные стороны на несколько шагов, и махала руками, и окончательно установилась опять под колоннадой, и топала, и бесилась; а вокруг нее уже стояло человек пять парней, продающих разную разность у колонн Гостиного двора; парни любовались на нее, обменивались между собою замечаниями более или менее неуважительного свойства,
обращались к ней
с похвалами остроумного и советами благонамеренного свойства: «Ай да барыня, в кою пору успела нализаться, хват, барыня!» — «барыня, а барыня, купи пяток лимонов-то у меня, ими хорошо закусывать, для тебя дешево отдам!» — «барыня, а барыня, не слушай его, лимон не поможет, а ты поди опохмелись!» — «барыня, а барыня, здорова ты ругаться;
давай об заклад ругаться, кто кого переругает!» — Марья Алексевна, сама не помня, что делает, хватила по уху ближайшего из собеседников — парня лет 17, не без грации высовывавшего ей язык: шапка слетела, а волосы тут, как раз под рукой; Марья Алексевна вцепилась в них.
— Здравствуйте, mesdames и messieurs, мы очень, очень рады снова видеть вас, — говорит она
с площадки заводского подъезда: — господа, помогите же
дамам выйти из саней, — прибавляет она,
обращаясь к своим спутникам.
«Скажите, правду ли муж говорит? — сказала она,
обращаясь к грозному Сильвио, — правда ли, что вы оба шутите?» — «Он всегда шутит, графиня, — отвечал ей Сильвио; — однажды
дал он мне шутя пощечину, шутя прострелил мне вот эту фуражку, шутя
дал сейчас по мне промах; теперь и мне пришла охота пошутить…»
С этим словом он хотел в меня прицелиться… при ней!
Даже компаньонка считала необходимым
обращаться с ним свысока; а он едва замечал и их самих, и их прием,
с любовью
давал свои уроки, был тронут понятливостью ученицы и умел трогать ее самое до слез.
Наконец Марья Маревна сделала решительный шаг. Мальчикам приближалось уж одиннадцать лет, и все, что захолустье могло ей
дать в смысле обучения, было уже исчерпано. Приходилось серьезно думать о продолжении воспитания, и, натурально, взоры ее прежде всего
обратились к Москве. Неизвестно, сама ли она догадалась или надоумил ее отец, только в одно прекрасное утро, одевши близнецов в новенькие курточки, она забрала их
с собой и ранним утром отправилась в Отраду.
Генерал-губернатор
обратился к командиру
с просьбой —
дать переводчика немецкого языка.
Каторжные в течение трех лет корчевали, строили дома, осушали болота, проводили дороги и занимались хлебопашеством, но по отбытии срока не пожелали остаться здесь и
обратились к генерал-губернатору
с просьбой о переводе их на материк, так как хлебопашество не
давало ничего, а заработков не было.
Затем и самая манера у Карпа Карпыча другая: он
с женой своей
обращается хуже, чем Уланбекова
с воспитанницей, он не
дает ей говорить, он даже, может быть, бивал ее; но всё-таки жена может ему. делать кое-какие замечания, а Надя перед Уланбековой совершенно безгласна.
— Очень может быть, хотя это и здесь куплено. Ганя,
дайте князю бумагу; вот перья и бумага, вот на этот столик пожалуйте. Что это? —
обратился генерал к Гане, который тем временем вынул из своего портфеля и подал ему фотографический портрет большого формата, — ба! Настасья Филипповна! Это сама, сама тебе прислала, сама? — оживленно и
с большим любопытством спрашивал он Ганю.
В князе была одна особенная черта, состоявшая в необыкновенной наивности внимания,
с каким он всегда слушал что-нибудь его интересовавшее, и ответов, какие
давал, когда при этом к нему
обращались с вопросами.
— Делай, как знаешь. Конечно, это хорошо. Да поглядите, девчонки, ведь она вся мокрая. Ах, какая дурища! Ну! Живо! Раздевайся! Манька Беленькая или ты, Тамарочка,
дайте ей сухие панталоны, теплые чулки и туфли. Ну, теперь, —
обратилась она к Любке, — рассказывай, идиотка, все, что
с тобой случилось!
— Да, десятым — то же, что и из лавры нашей! — подтвердил настоятель. — А у вас так выше, больше одним рангом
дают, —
обратился он
с улыбкой к правоведу, явно желая показать, что ему небезызвестны и многие мирские распорядки.
— Погоди, постой, любезный, господин Вихров нас рассудит! — воскликнул он и
обратился затем ко мне: — Брат мой изволит служить прокурором; очень смело, энергически подает против губернатора протесты, — все это прекрасно; но надобно знать-с, что их министр не косо смотрит на протесты против губернатора, а, напротив того, считает тех прокуроров за дельных, которые делают это; наше же начальство, напротив, прямо
дает нам знать, что мы, говорит, из-за вас переписываться ни
с губернаторами, ни
с другими министерствами не намерены.
— Прощай, мой ангел! —
обратилась она потом к Паше. —
Дай я тебя перекрещу, как перекрестила бы тебя родная мать; не меньше ее желаю тебе счастья. Вот, Сергей, завещаю тебе отныне и навсегда, что ежели когда-нибудь этот мальчик, который со временем будет большой,
обратится к тебе (по службе ли,
с денежной ли нуждой), не смей ни минуты ему отказывать и сделай все, что будет в твоей возможности, — это приказывает тебе твоя мать.
— Все говорят, мой милый Февей-царевич, что мы
с тобой лежебоки; давай-ка, не будем сегодня лежать после обеда, и поедем рыбу ловить… Угодно вам, полковник,
с нами? —
обратился он к Михайлу Поликарпычу.
Вихров видел, что далее разговаривать об этом нет никакой возможности, тем более, что губернатор
обратился к
дамам,
с которыми завязался у него довольно живой разговор.
— Это-то и дурно-с, это-то и дурно! — продолжал горячиться Павел. — Вы выйдете титулярным советником, —
обратился он снова к правоведу, — вам, сообразно вашему чину, надо
дать должность; но вы и выучиться к тому достаточно времени не имели и опытности житейской настолько не приобрели.
Достаточно было возобновления этой остроты, чтобы все засмеялись, и разговор наш прекратился. Машенька вздохнула свободно и, чтобы
дать другое направление мыслям,
обратилась к черненькому Головлеву
с вопросом...
Упоминать фамилию Тетюевых в присутствии Раисы Павловны было вообще дерзостью, но Амалия Карловна
с самой ехидной искренностью, на какую только способны великосветские
дамы, еще прибавила,
обращаясь к Раисе Павловне...
— А посиди
с нами, касатка; барин добрый, кваску велит
дать… Вот, сударь, и Пахомовна, как не я же, остатнюю жизнь в странничестве препровождает, —
обратился Пименов ко мне, — Да и других много таких же найдется…
Показал, как иногда полезно бывает заставлять ум
обращаться к началам вещей, не торопясь формулированием изолированных выводов; как это обращение,
с одной стороны, укрепляет мыслящую способность, а
с другой стороны, возбуждает в обывателе доверие,
давая ему возможность понять, в силу каких соображений и на какой приблизительно срок он обязывается быть твердым в бедствиях.
— Я почту для себя приятным долгом… — проговорил Калинович и потом прибавил,
обращаясь к Петру Михайлычу: — Не угодно ли садиться? — а учителям поклонился тем поклоном, которым обыкновенно начальники
дают знать подчиненным: «можете убираться»; но те сначала не поняли и не трогались
с места.
Она вдруг
обратилась к князю и начала рассуждать
с ним о повести Калиновича, ни
дать ни взять, языком тогдашних критиков, упомянула об объективности, сказала что-то в пользу психологического анализа.
«Последний ваш поступок
дает мне право исполнить давнишнее мое желание и разойтись
с вами. Если вы вздумаете меня преследовать и захотите силой заставить меня жить
с вами, я
обращусь к правительству и буду у него просить защиты от вас».
— Да, я недурно копирую, — отвечал он и снова
обратился к Калиновичу: — В заключение всего-с: этот господин влюбляется в очень миленькую
даму, жену весьма почтенного человека, которая была, пожалуй, несколько кокетка, может быть, несколько и завлекала его, даже не мудрено, что он ей и нравился, потому что действительно был чрезвычайно красивый мужчина — высокий, статный,
с этими густыми черными волосами,
с орлиным, римским носом; на щеках, как два розовых листа, врезан румянец; но все-таки между ним и какой-нибудь госпожою в ранге действительной статской советницы оставался salto mortale…