Неточные совпадения
Солнце сквозь окно блистало ему прямо в глаза, и мухи, которые вчера спали спокойно на
стенах и на потолке, все
обратились к нему: одна села ему на губу, другая на ухо, третья норовила как бы усесться на самый глаз, ту же, которая имела неосторожность подсесть близко
к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его крепко чихнуть, — обстоятельство, бывшее причиною его пробуждения.
Последние слова он уже сказал,
обратившись к висевшим на
стене портретам Багратиона и Колокотрони, [Колокотрони — участник национально-освободительного движения в Греции в 20-х г. XIX в.] как обыкновенно случается с разговаривающими, когда один из них вдруг, неизвестно почему,
обратится не
к тому лицу,
к которому относятся слова, а
к какому-нибудь нечаянно пришедшему третьему, даже вовсе незнакомому, от которого знает, что не услышит ни ответа, ни мнения, ни подтверждения, но на которого, однако ж, так устремит взгляд, как будто призывает его в посредники; и несколько смешавшийся в первую минуту незнакомец не знает, отвечать ли ему на то дело, о котором ничего не слышал, или так постоять, соблюдши надлежащее приличие, и потом уже уйти прочь.
Чертопханов снова
обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба на нос. Я посмотрел кругом. В комнате, кроме раздвижного покоробленного стола на тринадцати ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные
стены, с синими пятнами в виде звезд, во многих местах облупились; между окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме под красное дерево. По углам стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.
— Ты думаешь, я хочу пить? — промолвила она,
обратившись к брату, — нет; тут есть цветы на
стенах, которые непременно полить надо.
Чтобы предупредить давешнюю сцену народного энтузиазма, проход от экипажа до подъезда был оцеплен
стеной из казаков и лесообъездчиков, так что вся компания благополучно добралась до залы, где была встречена служащими и громким тушем. Лаптев рассеянно поклонился служащим, которые встретили его также хлебом-солью и речью, и спросил,
обратившись к Прейну...
— Да что обидно-то? Разве он тут разгуляется? Как же! Гляди, наши опять отберут. Уж сколько б нашего брата ни пропало, а, как Бог свят, велит амператор — и отберут. Разве наши так оставят ему? Как же! Hа вот тебе голые
стены; а шанцы-то все повзорвали… Небось, свой значок на кургане поставил, а в город не суется. Погоди, еще расчет будет с тобой настоящий — дай срок, — заключил он,
обращаясь к французам.
Санин два раза прочел эту записку — о, как трогательно мил и красив показался ему ее почерк! — подумал немного и,
обратившись к Эмилю, который, желая дать понять, какой он скромный молодой человек, стоял лицом
к стене и колупал в ней ногтем, — громко назвал его по имени.
Как раз в эту минуту вышло вечернее прибавление, и все внимание площадки и прилегающих переулков
обратилось к небольшому балкону, висевшему над улицей, на
стене Tribune-building (дом газеты «Трибуна»).
Будто чувствовалось, что вот-вот и природа оживет из-подо льда и снега, но это так чувствовалось новичку, который суетно надеялся в первых числах февраля видеть весну в NN; улица, видно, знала, что опять придут морозы, вьюги и что до 15/27 мая не будет признаков листа, она не радовалась; сонное бездействие царило на ней; две-три грязные бабы сидели у
стены гостиного двора с рязанью и грушей; они, пользуясь тем, что пальцы не мерзнут, вязали чулки, считали петли и изредка только
обращались друг
к другу, ковыряя в зубах спицами, вздыхая, зевая и осеняя рот свой знамением креста.
— Да вы не отказались от наследства, а приняли его, — возразил Грохов. «Конечно… — вертелось было у него на языке, — существуют и другие статьи закона по этому предмету…» Но он не высказал этого из боязни Янсутского, зная, какой тот пройдоха, и очень возможно, что, проведав о советах, которые бы Грохов дал противной стороне, он и его, пожалуй, притянет
к суду. —
Обратитесь к какому-нибудь другому адвокату, а я умираю, — мне не до дел! — заключил он и повернулся
к стене.
Видя, что меня не слушает его сердце, я снова
обращался к его уму и говорил с ним о выгодах взаимопомощи, о выгодах знания, о выгодах законности, о выгодах, всё о выгодах… Но мои доводы разбивались в пыль о каменную
стену его миропонимания.
Он
обратился к улице. Из-за разорванных туч выглянуло на миг солнце и скупым, желтым светом озарило мокрую и печальную улицу. Только противоположный дом стоял все таким же гордым и веселым, и окна его сияли. Но Андрей Николаевич не видел его. Он видел то, что было когда-то и что так упорно продолжало являться назло всем
стенам и запорам.
— Пусть не боится княжна! — успокоил он, очевидно, превратно истолковав охватившее меня радостное волнение, — пусть не боится. Не горные душманы грозят замку. Нет. Если бродят они кругом да около, так дикое завывание Мариам не подпустит их близко
к замку. Нет, здесь другое. Совсем другое, княжна. Видишь ту башню, что на
стене? — неожиданно
обратился он ко мне.
Одновременно с тем, как у нас читали приспособленную для нас часть «творения» Тюнена, в качестве художественной иллюстрации
к этой книге
обращалась печатная картинка, на которой был изображен темный загон, окруженный
стеною, в которой кое-где пробивались трещинки, и через них в сплошную тьму сквозили
к нам слабые лучи света.
Отец, без верхнего платья,
обратившись к ним спиною, а
к стене лицом, снимал с нашести кафтан, который, вероятно, собирался надеть, чтоб идти в поле.
Окружив себя лицами, враждебными всесильному графу, он увидал, что эти лица далее глумления над царским любимцем «за
стеною» не идут и от них ему нечего ждать нужной протекции, а между тем, чувствовать себя выкинутым за борт государственного корабля для честолюбивого Зарудина стало невыносимым, и он решил
обратиться к тому же, как он уверял всех, злейшему врагу его — графу Аракчееву.
К господскому столу каждый день особо варился окорок ветчины для подачек. Как только господа сядут за стол, так в залу и набегут все дворовые ребятишки, в рубашонках, подчас в грязи и станут около
стены, всякий с чашечкой. После горячего Василий Иванович обыкновенно
обращался к дворецкому...
Так размышлял я, смеясь над глупым самоубийцей, смешным разрушителем уз вечности; и вот что сказал я,
обращаясь к тем двум безгласным сожителям моим, что неподвижно прилипли
к белой
стене...