Неточные совпадения
Стародум(
обнимая неохотно г-жу Простакову). Милость совсем лишняя, сударыня! Без нее мог бы я весьма легко обойтись. (Вырвавшись из рук ее, обертывается на
другую сторону, где Скотинин, стоящий уже с распростертыми руками, тотчас его схватывает.) Это к кому я попался?
Г-жа Простакова (бросаясь
обнимать сына). Один ты остался у меня, мой сердечный
друг, Митрофанушка!
Изобразив изложенное выше, я чувствую, что исполнил свой долг добросовестно. Элементы градоначальнического естества столь многочисленны, что, конечно, одному человеку
обнять их невозможно. Поэтому и я не хвалюсь, что все
обнял и изъяснил. Но пускай одни трактуют о градоначальнической строгости,
другие — о градоначальническом единомыслии, третьи — о градоначальническом везде-первоприсутствии; я же, рассказав, что знаю о градоначальнической благовидности, утешаю себя тем...
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали в свете, — в обычайный час, то есть в 8 часов утра, проснулся не в спальне жены, а в своем кабинете, на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с
другой стороны крепко
обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
Тарас видел, как смутны стали козацкие ряды и как уныние, неприличное храброму, стало тихо
обнимать козацкие головы, но молчал: он хотел дать время всему, чтобы пообыклись они и к унынью, наведенному прощаньем с товарищами, а между тем в тишине готовился разом и вдруг разбудить их всех, гикнувши по-казацки, чтобы вновь и с большею силой, чем прежде, воротилась бодрость каждому в душу, на что способна одна только славянская порода — широкая, могучая порода перед
другими, что море перед мелководными реками.
— И зачем, зачем я ей сказал, зачем я ей открыл! — в отчаянии воскликнул он через минуту, с бесконечным мучением смотря на нее, — вот ты ждешь от меня объяснений, Соня, сидишь и ждешь, я это вижу; а что я скажу тебе? Ничего ведь ты не поймешь в этом, а только исстрадаешься вся… из-за меня! Ну вот, ты плачешь и опять меня
обнимаешь, — ну за что ты меня
обнимаешь? За то, что я сам не вынес и на
другого пришел свалить: «страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?
„Позволишь без чинов
обнять себя и… старым товарищем и
другом“ — а! наконец догадался… и прочая и прочая…
Спросить он хотел что-то
другое, но не нашел слов, он действовал, как в густой темноте. Лидия отшатнулась, он
обнял ее крепче, стал целовать плечи, грудь.
— Я тоже чувствую, что это нелепо, но
другого тона не могу найти. Мне кажется: если заговоришь с ним как-то иначе, он посадит меня на колени себе,
обнимет и начнет допрашивать: вы — что такое?
— Вот — дура! Почти готова плакать, — сказала она всхлипнув. — Знаешь, я все-таки добилась, что и он влюбился, и было это так хорошо, такой он стал… необыкновенно удивленный. Как бы проснулся, вылез из мезозойской эры, выпутался из созвездий, ручонки у него длинные, слабые,
обнимает, смеется… родился второй раз и — в
другой мир.
Его молча слушали человек десять, слушали, искоса поглядывая
друг на
друга, ожидая, кто первый решится возразить, а он непрерывно говорил, подскакивая, дергаясь, умоляюще складывая ладони, разводя руки,
обнимая воздух, черпая его маленькими горстями, и казалось, что черненькие его глазки прячутся в бороду, перекатываясь до ушей, опускаясь к ноздрям.
Однажды, когда Варвара провожала Самгина, он, раздраженный тем, что его провожают весело,
обнял ее шею, запрокинул
другой рукою голову ее и крепко, озлобленно поцеловал в губы. Она, задыхаясь, отшатнулась, взглянула на него, закусив губу, и на глазах ее как будто выступили слезы. Самгин вышел на улицу в настроении человека, которому удалась маленькая месть и который честно предупредил врага о том, что его ждет.
Для того, чтоб попасть домой, Самгин должен был пересечь улицу, по которой шли союзники, но, когда он хотел свернуть в
другой переулок — встречу ему из-за угла вышел, широко шагая, Яков Злобин с фуражкой в руке, с распухшим лицом и пьяными глазами; размахнув руки, как бы желая
обнять Самгина, он преградил ему путь, говоря негромко, удивленно...
Пара серых лошадей бежала уже далеко, а за ними, по снегу, катился кучер; одна из рыжих, неестественно вытянув шею, шла на трех ногах и хрипела, а вместо четвертой в снег упиралась толстая струя крови;
другая лошадь скакала вслед серым, — ездок
обнимал ее за шею и кричал; когда она задела боком за столб для афиш, ездок свалился с нее, а она, прижимаясь к столбу, скрипуче заржала.
На берегу тихой Поруссы сидел широкобородый запасной в солдатской фуражке, голубоглазый красавец; одной рукой он
обнимал большую, простоволосую бабу с румяным лицом и безумно вытаращенными глазами, в
другой держал пестрый ее платок, бутылку водки и — такой мощный, рослый — говорил женским голосом, пронзительно...
— Разве умеет свои выгоды соблюсти? Корова, сущая корова: ее хоть ударь, хоть
обними — все ухмыляется, как лошадь на овес.
Другая бы… ой-ой! Да я глаз не спущу — понимаешь, чем это пахнет!
Марс
обнял Венеру, она положила ему голову на плечо, они стояли, все
другие ходили или сидели группами.
— Cher, cher enfant! — восклицал он, целуя меня и
обнимая (признаюсь, я сам было заплакал черт знает с чего, хоть мигом воздержался, и даже теперь, как пишу, у меня краска в лице), — милый
друг, ты мне теперь как родной; ты мне в этот месяц стал как кусок моего собственного сердца!
Спит это она однажды днем, проснулась, открыла глаза, смотрит на меня; я сижу на сундуке, тоже смотрю на нее; встала она молча, подошла ко мне,
обняла меня крепко-крепко, и вот тут мы обе не утерпели и заплакали, сидим и плачем и
друг дружку из рук не выпускаем.
И поцеловала меня, то есть я позволил себя поцеловать. Ей видимо хотелось бы еще и еще поцеловать меня,
обнять, прижать, но совестно ли стало ей самой при людях, али от чего-то
другого горько, али уж догадалась она, что я ее устыдился, но только она поспешно, поклонившись еще раз Тушарам, направилась выходить. Я стоял.
Взгляд далеко
обнимает пространство и ничего не встречает, кроме белоснежного песку, разноцветной и разнообразной травы да однообразных кустов, потом неизбежных гор, которые группами, беспорядочно стоят, как люди, на огромной площади, то в кружок, то рядом, то лицом или спинами
друг к
другу.
— Ай, девка, хороша, — говорил один. — Тетеньке мое почтение, — говорил
другой, подмигивая глазом. Один, черный, с выбритым синим затылком и усами на бритом лице, путаясь в кандалах и гремя ими, подскочил к ней и
обнял ее.
Он догнал ее еще раз, опять
обнял и поцеловал в шею. Этот поцелуй был совсем уже не такой, как те первых два поцелуя: один бессознательный за кустом сирени и
другой нынче утром в церкви. Этот был страшен, и она почувствовала это.
Главное же, обиделся тем, что слишком скоро меня за своего
друга принял и скоро мне сдался; то бросался на меня, пугал, а тут вдруг, только что увидел деньги, и стал меня
обнимать.
Область распространения красных волков
обнимает длину реки Уссури, Южно-Уссурийский край и прибрежный район к северу от залива Ольги до мыса Плитняк.
Другими словами, северная граница их обитания совпадает с границей распространения диких коз и пятнистых оленей. Чаще всего животное это встречается в Посьетском, Барабашском и Суйфунском районах.
—
Друг мой, Катенька, как же я рада! — Вера Павловна бросилась
обнимать свою гостью. — Саша, иди сюда! Скорее, скорее!
Влюбленному всего дороже скромность
И робкая оглядка у девицы;
Сам-друг она оставшись с милым, ищет
Как будто где себе защиты взором.
Опущены стыдливые глаза,
Ресницами покрыты; лишь украдкой
Мелькнет сквозь них молящий нежно взор.
Одной рукой ревниво держит
друга,
Другой его отталкивает прочь.
А ты меня любила без оглядки,
Обеими руками
обнималаИ весело глядела.
Уж видно нам мириться с вами, парни.
Ребята вы
других не хуже. Пусть же
Узнает Лель, и мы ему докажем,
Что парни нас не обегают. Рад бы
Обнять когда и Радушку, да поздно;
У ней дружок, ему и поцелуи
От Радушки.
— Мне было слишком больно, — сказал он, — проехать мимо вас и не проститься с вами. Вы понимаете, что после всего, что было между вашими
друзьями и моими, я не буду к вам ездить; жаль, жаль, но делать нечего. Я хотел пожать вам руку и проститься. — Он быстро пошел к саням, но вдруг воротился; я стоял на том же месте, мне было грустно; он бросился ко мне,
обнял меня и крепко поцеловал. У меня были слезы на глазах. Как я любил его в эту минуту ссоры!» [«Колокол», лист 90. (Прим. А. И. Герцена.)]
Вечер. «Теперь происходит совещание. Лев Алексеевич (Сенатор) здесь. Ты уговариваешь меня, — не нужно,
друг мой, я умею отворачиваться от этих ужасных, гнусных сцен, куда меня тянут на цепи. Твой образ сияет надо мной, за меня нечего бояться, и самая грусть и самое горе так святы и так сильно и крепко
обняли душу, что, отрывая их, сделаешь еще больнее, раны откроются».
— Гаврило Семеныч! — вскрикнул я и бросился его
обнимать. Это был первый человек из наших, из прежней жизни, которого я встретил после тюрьмы и ссылки. Я не мог насмотреться на умного старика и наговориться с ним. Он был для меня представителем близости к Москве, к дому, к
друзьям, он три дня тому назад всех видел, ото всех привез поклоны… Стало, не так-то далеко!
На
другой день утром мы нашли в зале два куста роз и огромный букет. Милая, добрая Юлия Федоровна (жена губернатора), принимавшая горячее участие в нашем романе, прислала их. Я
обнял и расцеловал губернаторского лакея, и потом мы поехали к ней самой. Так как приданое «молодой» состояло из двух платьев, одного дорожного и
другого венчального, то она и отправилась в венчальном.
— Расскажи, расскажи, милый, чернобровый парубок! — говорила она, прижимаясь лицом своим к щеке его и
обнимая его. — Нет! ты, видно, не любишь меня, у тебя есть
другая девушка. Я не буду бояться; я буду спокойно спать ночь. Теперь-то не засну, если не расскажешь. Я стану мучиться да думать… Расскажи, Левко!..
— Разумеется, любви вашей, несравненная Хавронья Никифоровна! — шепотом произнес попович, держа в одной руке вареник, а
другою обнимая широкий стан ее.
Любовь Андреевна. Знаете,
друзья, пойдемте, уже вечереет. (Ане.) У тебя на глазах слезы… Что ты, девочка? (
Обнимает ее.)
Мать уехала рано утром на
другой день; она
обняла меня на прощание, легко приподняв с земли, заглянула в глаза мне какими-то незнакомыми глазами и сказала, целуя...
Сие последнее повествуя, рассказывающий возвысил свой голос. — Жена моя, едва сие услышала,
обняв меня, вскричала: — Нет, мой
друг, и я с тобою. — Более выговорить не могла. Члены ее все ослабели, и она упала бесчувственна в мои объятия. Я, подняв ее со стула, вынес в спальную комнату и не ведаю, как обед окончался.
—
Друзья мои, — сказал отец, — сегодня мы расстанемся, — и,
обняв их, прижал возрыдавших к перси своей.
Граф его
обнял, и таким образом произошел брак его с Ниной Александровной, а на
другой же день в пожарных развалинах нашли и шкатулку с пропавшими деньгами; была она железная, английского устройства, с секретным замком, и как-то под пол провалилась, так что никто и не заметил, и только чрез этот пожар отыскалась.
— С Иваном Федоровичем Епанчиным я действительно бывал в большой дружбе, — разливался генерал на вопросы Настасьи Филипповны. — Я, он и покойный князь Лев Николаевич Мышкин, сына которого я
обнял сегодня после двадцатилетней разлуки, мы были трое неразлучные, так сказать, кавалькада: Атос, Портос и Арамис. Но увы, один в могиле, сраженный клеветой и пулей,
другой перед вами и еще борется с клеветами и пулями…
Пять дней тому назад я секретарствовал к вашему превосходительству, как вы могли заметить, за Николая Яковлевича, — сегодня представился случай
обнять тебя, добрый
друг, крепко, крепко, очень крепко.
Обними всех наших сенаторов и
других чинов людей. Сожителя твоего как теперь вижу, — мне Annette писала, что ты живешь с Яковлевым. Когда будет возможность (а возможность эта бывает), скажи мне о всех наших несколько слов.
Пора вам читать мою болтовню; мало толку в ней найдете, но и по этому узнаете вашего неизменного, старого
друга, который дружески, крепко вас
обнимает и просит приветствовать всех ваших домашних и добрых поселителей, верных нашей старине.
— Эти слова между нами не должны казаться сильными и увеличенными — мы не на них основали нашу связь, потому ясмело их пишу, зная, что никакая земная причина не нарушит ее; истинно благодарен вам за утешительные строки, которые я от вас имел, и душевно жалею, что не удалось мне после приговора
обнять вас и верных
друзей моих, которых прошу вас
обнять; называть их не нужно — вы их знаете; надеюсь, что расстояние 7 тысяч верст не разлучит сердец наших.
Сейчас надобно отправлять почту, она и сегодня действует, хоть птица гнезда не вьет, [По народному поверью — 25 марта (благовещенье) «Птица гнезда не вьет».] а настает надобность хватить еще словечко, тебе, добрый
друг Таврило Степанович, — жена кричит с лестницы, что завтра чествуют твоего патрона и чтоб я непременно хоть невидимкой со всем теперешним нашим обществом явился к имениннику, который, верно, задает пир на дворянской улице. — От души
обнимаю тебя и желаю тебе того, что ты сам себе желаешь.
Много бы хотелось с тобой болтать, но еще есть
другие ответы к почте. Прощай, любезный
друг. Ставь номера на письмах, пока не будем в одном номере. Право, тоска, когда не все получаешь, чего хочется. Крепко
обнимаю тебя. Найди смысл, если есть пропуски в моей рукописи. Не перечитываю — за меня кто-нибудь ее прочтет, пока до тебя дойдет. Будь здоров и душой и телом…
Прощай, любезный
друг Оболенский, мильон раз тебя целую, больше, чем когда-нибудь. Продолжай любить меня попрежнему. Будь доволен неполным и неудовлетворительным моим письмом. Об соседях на западе нечего сказать особенного. Знаю только, что Беляевы уехали на Кавказ. Туда же просились Крюковы, Киреев и Фролов. Фонвизину отказано. — Крепко
обнимаю тебя.
Покамест довольно. Крепко вас
обнимаю, добрый
друг.
Обнимаю тебя,
друг тайный души моей!.. так крепко, что ты должна слышать мои объятия отсюда.
Отрадно отозвался во мне голос Пушкина! Преисполненный глубокой, живительной благодарности, я не мог
обнять его, как он меня
обнимал, когда я первый посетил его в изгнанье. Увы! я не мог даже пожать руку той женщине, которая так радостно спешила утешить меня воспоминанием
друга; но она поняла мое чувство без всякого внешнего проявления, нужного, может быть,
другим людям и при
других обстоятельствах; а Пушкину, верно, тогда не раз икнулось.