Неточные совпадения
— Что вы говорите! — вскрикнул он, когда княгиня сказала ему, что Вронский едет в этом поезде. На мгновение лицо Степана Аркадьича выразило грусть, но через минуту, когда, слегка подрагивая на каждой
ноге и расправляя бакенбарды, он вошел в комнату, где был Вронский, Степан Аркадьич уже вполне забыл свои отчаянные рыдания над трупом
сестры и видел в Вронском только героя и старого приятеля.
— Порфирий Петрович! — проговорил он громко и отчетливо, хотя едва стоял на дрожавших
ногах, — я, наконец, вижу ясно, что вы положительно подозреваете меня в убийстве этой старухи и ее
сестры Лизаветы. С своей стороны, объявляю вам, что все это мне давно уже надоело. Если находите, что имеете право меня законно преследовать, то преследуйте; арестовать, то арестуйте. Но смеяться себе в глаза и мучить себя я не позволю.
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и
сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал
ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
Чаще всего дети играли в цирк; ареной цирка служил стол, а конюшни помещались под столом. Цирк — любимая игра Бориса, он был директором и дрессировщиком лошадей, новый товарищ Игорь Туробоев изображал акробата и льва, Дмитрий Самгин — клоуна,
сестры Сомовы и Алина — пантера, гиена и львица, а Лидия Варавка играла роль укротительницы зверей. Звери исполняли свои обязанности честно и серьезно, хватали Лидию за юбку, за
ноги, пытались повалить ее и загрызть; Борис отчаянно кричал...
И вдруг, топнув
ногою, спросила
сестру...
Самгин привстал на пальцах
ног, вытянулся и через головы людей увидал: прислонясь к стене, стоит высокий солдат с забинтованной головой, с костылем под мышкой, рядом с ним — толстая
сестра милосердия в темных очках на большом белом лице, она молчит, вытирая губы углом косынки.
— Мне вредно лазить по лестницам, у меня
ноги болят, — сказал он и поселился у писателя в маленькой комнатке, где жила
сестра жены его.
Сестру устроили в чулане. Мать нашла, что со стороны дяди Якова бестактно жить не у нее, Варавка согласился...
Моя мать часто сердилась, иногда бивала меня, но тогда, когда у нее, как она говорила, отнималась поясница от тасканья корчаг и чугунов, от мытья белья на нас пятерых и на пять человек семинаристов, и мытья полов, загрязненных нашими двадцатью
ногами, не носившими калош, и ухода за коровой; это — реальное раздражение нерв чрезмерною работою без отдыха; и когда, при всем этом, «концы не сходились», как она говорила, то есть нехватало денег на покупку сапог кому-нибудь из нас, братьев, или на башмаки
сестрам, — тогда она бивала нас.
В час или выезжают, или ожидают визитов. В последнем случае
сестра выходит в гостиную, держа в одной руке французскую книжку, а в другой — ломоть черного хлеба (завтрака в нашем доме не полагается), и садится, поджавши
ноги, на диван. Она слегка нащипывает себе щеки, чтобы они казались румяными.
На третий или на четвертый день мы с братом и
сестрой были в саду, когда Крыжановский неожиданно перемахнул своими длинными
ногами через забор со стороны пруда и, присев в высокой траве и бурьянах, поманил нас к себе. Вид у него был унылый и несчастный, лицо помятое, глаза совсем мутные, нос еще более покривился и даже как будто обвис.
Мое настроение падало. Я чувствовал, что мать меня сейчас хватится и пошлет разыскивать, так как братья и
сестры, наверное, уже спят. Нужно бы еще повторить молитву, но… усталость быстро разливалась по всему телу,
ноги начали ныть от ходьбы, а главное — я чувствовал, что уже сомневаюсь. Значит, ничего не выйдет.
Сестры ужасно волновались и смело говорили теперь все прямо в глаза отцу. Сначала Харитон Артемьич отчаянно ругался, кричал, топал
ногами, гнал всех, а потом говорил всего одно слово...
По обычаю, присели перед отходом, а потом началось прощанье. Груздев поклонился в
ноги обеим «
сестрам», и Таисье и Аглаиде.
Чаек подали, и девушки, облокотясь на подушечки, стали пить.
Сестра Феоктиста уселась в
ногах, на кровати.
В одну минуту все встали и пошли к нему навстречу, даже толстая моя бабушка, едва держась на
ногах и кем-то поддерживаемая, поплелась к нему, все же четыре
сестры повалились ему в
ноги и завыли.
Он ничего не думал: хорошенькая
сестра,
нога Марцова с движущимися в чулке пальцами, мрак, бомбы и различные образы смерти смутно носились в его воображении.
Генерала Аносова, несмотря на его протесты,
сестры заставили надеть пальто и укутали его
ноги теплым пледом.
С
сестрой своею Дашей, тоже воспитанницей Варвары Петровны, жившею у ней фавориткой на самой благородной
ноге, он имел самые редкие и отдаленные сношения.
— Нет, нет, конечно, нет! Глупость!
Сестра мне с самого начала сказала… — с нетерпением и резко проговорил Шатов, чуть-чуть даже топнув
ногой.
Муза Николаевна в одной сорочке, надев только на босую
ногу туфли, пошла к
сестре, которую она нашла почти лежащей в объятиях Фадеевны и имеющей глаза закрытыми. Муза Николаевна осторожно подошла к ней.
Следующее лето было ужасно. Мало-помалу
сестер начали возить по гостиницам к проезжающим господам, и на них установилась умеренная такса. Скандалы следовали за скандалами, побоища за побоищами, но
сестры были живучи, как кошки, и все льнули, все желали жить. Они напоминали тех жалких собачонок, которые, несмотря на ошпаривания, израненные, с перешибленными
ногами, все-таки лезут в облюбованное место, визжат и лезут. Держать при театре подобные личности оказывалось неудобным.
Им было досадно, что не они выдумали: втроем неловко итти. Людмила оделась несколько наряднее обычного, — зачем и сама не знала. Впрочем, она любила наряжаться и одевалась откровеннее
сестер: руки да плечи поголее, юбка покороче, башмаки полегче, чулки потоньше, попрозрачнее, тельного цвета. Дома ей нравилось побыть в одной юбке и босиком и надеть башмаки на босые
ноги, — притом рубашка и юбка у нее всегда были слишком нарядны.
Он опустился на колени у сестриных
ног и положил голову на ее колени. Она ласкала и щекотала его. Миша смеялся, ползая коленями по полу. Вдруг
сестра отстранила его и пересела на диван. Миша остался один. Он постоял немного на коленях, вопросительно глядя на
сестру. Она уселась поудобнее, взяла книгу, словно читать, а сама посматривала на брата.
Он долго отказывался под разными предлогами, наконец уступил и пошел с ним и
сестрой, а когда они двое взошли на верхний ярус лесов, то упали оттуда — жених прямо на землю, в творило с известью, а брат зацепился платьем за леса, повис в воздухе и был снят каменщиками. Он только вывихнул
ногу и руку, разбил лицо, а жених переломил позвоночник и распорол бок.
В воскресенье, через три дня, я действительно гулял, а через неделю совершенно забыл о
ноге и только вспомнил о ней года через два в Тамбове, и об этом тамбовском случае вспомнилось сейчас, когда я смотрел на Дружка и на «трех
сестер».
Та тотчас погладила рукой горло и уставилась круглыми глазами в лицо
сестры. Саша встала на
ноги, оперлась рукой о стол и, подняв голову, сильным, почти мужским голосом певуче заговорила...
— Так, моя милейшая, нельзя-с держать себя, — говорила она, проводив Долинского, Юлочке. — Здесь не губерния, и особенно с этим человеком… Мы знакомы с его
сестрой, так должны держать себя с ним совсем на другой
ноге.
Анна Михайловна работала в
ногах у
сестры, а Нестор Игнатьевич читал вслух какую-нибудь книгу.
Во время болезни Анны Михайловны, когда еще Дора бродила на
ногах, она, например, один раз ужасно рассердилась на Риголетку за то, что чуткая собачка залаяла, когда она входила в слабо освещенную комнату
сестры.
Она сказала, что доктора можно заставить жениться на Клеопатре, — стоит только припугнуть его, и если хорошо написать прошение, то архиерей расторгнет его первый брак; что хорошо бы потихоньку от жены Дубечню продать, а деньги положить в банк на мое имя; что если бы я и
сестра поклонились отцу в
ноги и попросили хорошенько, то, быть может, он простил бы нас; что надо бы отслужить молебен царице небесной…
Решаясь не увозить только что взятую из института дочь в деревню, княгиня должна была сделать с княжною несколько визитов двоюродным
сестрам своего покойного мужа и некоторым его старым светским приятелям, — те в свою очередь, разумеется, отдали бабушке эти визиты, и реставрированные таким образом знакомства в самое короткое время поставили ее дом на полуоткрытую
ногу.
Дядя же князь Яков, не любивший никого раздражать, был чрезвычайно вежлив с
сестрою, старался ей делать услуги, и если она его за чем-нибудь посылала, то он бежал со всех
ног, чтоб исполнить это скорее, и, подавая княжне требуемую вещь, непременно целовал ее руку.
Волынцев вошел и подозрительно посмотрел на Лежнева и на
сестру. Он похудел в последнее время. Они оба заговорили с ним; но он едва улыбался в ответ на их шутки и глядел, как выразился о нем однажды Пигасов, грустным зайцем. Впрочем, вероятно, не было еще на свете человека, который, хотя раз в жизни, не глядел еще хуже того. Волынцев чувствовал, что Наталья от него удалялась, а вместе с ней, казалось, и земля бежала у него из-под
ног.
Я встал, задев
ногой стул, с тяжелым сердцем, так как слова Дюрока намекали очень ясно, что я мешаю. Выходя, я столкнулся с молодой женщиной встревоженного вида, которая, едва взглянув на меня, уставилась на Дюрока. Уходя, я слышал, как Молли сказала: «Моя
сестра Арколь».
— Указу нет относительно затвора, ничего не поделаешь, — повторял Пафнутий с сокрушением. — Связала нас княжиха по рукам и по
ногам, а то всех
сестер перевели бы к себе в монастырь. Заодно отсиживаться-то…
— Что ты лежишь,
сестра? — спросил вслух Костик, ставши
ногою на приставленную к печке скамью и нагнувшись над самым ухом Насти.
— Молчать! — крикнул Костик и, оттолкнув
сестру ногою в угол чулана, вышел вон. А Настя, как толкнул ее брат, так и осталась на том месте, оперлася рукой о кадушечку с мукой и все плакала и плакала; даже глаза у нее покраснели.
Возвратясь в столовую, Гаврила Афанасьевич казался очень озабочен. Сердито приказал он слугам скорее сбирать со стола, отослал Наташу в ее светлицу и, объявив
сестре и тестю, что ему нужно сними поговорить, повел их в опочивальню, где обыкновенно отдыхал он после обеда. Старый князь лег на дубовую кровать, Татьяна Афанасьевна села на старинные штофные кресла, придвинув под
ноги скамеечку; Гаврила Афанасьевич запер все двери, сел на кровать, в
ногах к.<нязя> Лыкова, и начал в полголоса следующий разговор...
Сестра Татьяна вдруг привезла из Воргорода жениха, сухонького, рыжеватого человечка в фуражке инженера; лёгкий, быстрый на
ногу, очень весёлый, он был на два года моложе Татьяны, и, начиная с неё, все в доме сразу стали звать его Митя. Он играл на гитаре, пел песни, одна из них, которую он распевал особенно часто, казалась Якову обидной для
сестры и очень возмущала мать.
Умерла бабушка. Я узнал о смерти ее через семь недель после похорон, из письма, присланного двоюродным братом моим. В кратком письме — без запятых — было сказано, что бабушка, собирая милостыню на паперти церкви и упав, сломала себе
ногу. На восьмой день «прикинулся антонов огонь». Позднее я узнал, что оба брата и
сестра с детьми — здоровые, молодые люди — сидели на шее старухи, питаясь милостыней, собранной ею. У них не хватило разума позвать доктора.
А потом в
ноги… «Прохор Пантелеич, не сказывай надзирателю; ей-богу, в первый и последний раз…» Он-таки заставил меня в песке-то поваляться, а простил и утюги мои взял да к караульщику в будку и поставил; я поглядел это, и так мне стало жаль этих утюгов, так жаль… ну, просто тоска инда напала, и порешил я, что непременно я сдую эти утюги у «
сестры».
«
Сестры» сидели в уголке и о чем-то тихо разговаривали между собой вполголоса; лесообъездчики окружили толстого подрядчика, который лежал брюхом прямо на земле, болтая толстыми
ногами, заключенными в смазные сапоги.
Этот рассказ вызвал взрыв общего хохота: подрядчик, лежа по-прежнему на брюхе, уткнул свое лицо в траву и только дрыгал
ногами, лесообъездчики надрывались от смеха и хватались за бока, сам Филька хохотал больше всех и от удовольствия катался по траве, даже «
сестры», и те потихоньку хихикали в своем углу, как две совы; из всей этой компании один Коскентин оставался по-прежнему в угрюмом настроении.
Между нею и Антоном, который шел позади товарищей, тащилась, переваливаясь с
ноги на
ногу и припадая беспрестанно на колени, Варвара, сопровождаемая Ванюшею и его
сестрою, ревевшими на всю деревню.
Его гимназическое пальто, фуражка, калоши и волосы на висках были покрыты инеем, и весь он от головы до
ног издавал такой вкусный морозный запах, что, глядя на него, хотелось озябнуть и сказать: «Бррр!» Мать и тетка бросились обнимать и целовать его, Наталья повалилась к его
ногам и начала стаскивать с него валенки,
сестры подняли визг, двери скрипели и хлопали, а отец Володи в одной жилетке и с ножницами в руках вбежал в переднюю и закричал испуганно...
Заходил я также в женские монастыри — на неделю, на две — и в одном из них, на Волге, порубил себе
ногу топором, когда колол дрова. Лечит меня мать Феоктиста, добрая такая старушка; монастырёк небольшой, но богатый;
сёстры всё такие сытые, важные. Злят они меня слащавостью своей, паточными улыбочками, жирными зобами.
Утро субботы началось для Ипполита Сергеевича маленькой неприятностью: одеваясь, он свалил со столика на пол лампу, она разлетелась вдребезги, и несколько капель керосина из разбитого резервуара попало ему в одну из ботинок, ещё не надетых им на
ноги. Ботинки, конечно, вычистили, но Ипполиту Сергеевичу стало казаться, что от чая, хлеба, масла и даже от красиво причёсанных волос
сестры струится в воздухе противный маслянистый запах.
Часто слух ее как будто прояснялся, между тем как вся она оставалась в том расслабленном состоянии, похожем на летаргию, и внятно слышались ей тогда отрывистые речи гостей скотницы, долго еще за полночь толковавших о деяниях одноглазого лешего, чужого домового, моргуньи-русалки, ведьмы киевской и
сестры ее муромской, бабы-яги костяной
ноги и птицы-гаганы…
Поминутно слышишь, что там-то утонул ребенок в ушате, что тут-то забодал его бык или проехала через него отцовская телега, что сын десятского отморозил себе
ногу, трехлетняя внучка старостихи разрезала серпом щеку двухлетней
сестре своей и тому подобное.
Курицын. Здравствуй,
сестра! Что взаправду родней-то гнушаешься! Забежала бы когда, чай, ноги-то не отсохли!