Неточные совпадения
—
Профессор Захарьин в Ливадии, во дворце, орал и топал
ногами на придворных за то, что они поместили больного царя в плохую комнату, — вот это я понимаю! Вот это власть ума и знания…
Он пошел в мастерскую
профессора и увидел снившуюся ему картину: запыленную комнату, завешанный свет, картины, маски, руки,
ноги, манекен… все.
Наконец надо было и ему хлопотать о себе. Но где ему? Райский поднял на
ноги все,
профессора приняли участие, писали в Петербург и выхлопотали ему желанное место в желанном городе.
Дома у себя он натаскал глины, накупил моделей голов, рук,
ног, торсов, надел фартук и начал лепить с жаром, не спал, никуда не ходил, видясь только с
профессором скульптуры, с учениками, ходил с ними в Исакиевский собор, замирая от удивления перед работами Витали, вглядываясь в приемы, в детали, в эту новую сферу нового искусства.
Павел опустился — от волнения он едва стоял на
ногах; но потом, когда лекция кончилась и
профессор стал сходить по лестнице, Павел нагнал его.
— Да, — промолвил он с улыбкой в голосе, — какой-нибудь
профессор догматического богословия или классической филологии расставит врозь
ноги, разведет руками и скажет, склонив набок голову: «Но ведь это проявление крайнего индивидуализма!» Дело не в страшных словах, мой дорогой мальчик, дело в том, что нет на свете ничего практичнее, чем те фантазии, о которых теперь мечтают лишь немногие.
Было полное белое утро с золотой полосой, перерезавшей кремовое крыльцо института, когда
профессор покинул микроскоп и подошел на онемевших
ногах к окну. Он дрожащими пальцами нажал кнопку, и черные глухие шторы закрыли утро, и в кабинете ожила мудрая ученая ночь. Желтый и вдохновенный Персиков растопырил
ноги и заговорил, уставившись в паркет слезящимися глазами...
— Как же раньше я не видал его, какая случайность?.. Тьфу, дурак, —
профессор наклонился и задумался, глядя на разно обутые
ноги, — гм… как же быть? К Панкрату вернуться? Нет, его не разбудишь. Бросить ее, подлую, жалко. Придется в руках нести. — Он снял калошу и брезгливо понес ее.
Вместо Панкрата послышалось за дверью странное мерное скрипенье машины, кованое постукиванье в пол, и в кабинете появился необычайной толщины человек, одетый в блузу и штаны, сшитые из одеяльного драпа. Левая его, механическая,
нога щелкала и громыхала, а в руках он держал портфель. Его бритое круглое лицо, налитое желтоватым студнем, являло приветливую улыбку. Он по-военному поклонился
профессору и выпрямился, отчего его
нога пружинно щелкнула. Персиков онемел.
Я очнулся в дивизионном лазарете. Надо мною стоят доктора, сестры милосердия, и, кроме них, я вижу еще знакомое лицо знаменитого петербургского
профессора, наклонившегося над моими
ногами. Его руки в крови. Он возится у моих
ног недолго и обращается ко мне...
Ведь необходимо каждого больного, на что бы он ни жаловался, исследовать с головы до
ног — это нам не уставали твердить все наши
профессора.
Не добившись ничего от ассистента, просительница идет дальше, мечется по всем начальствам, добирается до самого
профессора и падает ему в
ноги, умоляя не вскрывать умершего...
Я не дожидался полного моего выздоровления — и прежде, чем недовольный моими
ногами доктор разрешил мне выходить из моей комнаты, я доставил maman и Ивану Ивановичу Альтанскому случай не раз повторить мне, что оба они мною очень довольны. Мое прилежание и быстрота, с которою я одолевал самим мною выпрашиваемые и удвоиваемые себе уроки, приводили и maman и
профессора в удивление. О напоминаниях учиться не бывало и речи, и я уже слышал только одни удерживанья.
— Да, тут станешь опытным!.. Всю эту зиму он у нас прохворал глазами; должно быть, простудился прошлым летом, когда мы ездили по Волге. Пришлось к
профессорам возить его в Москву… Такой комичный мальчугашка! — Она засмеялась. — Представьте себе: едем мы по Волге на пароходе, стоим на палубе. Я говорю. «Ну, Кока, я сейчас возьму папу за
ноги и брошу в Волгу!..» А он отвечает: «Ах, мама, пожалуйста, не делай этого! Я ужасно не люблю, когда папу берут за
ноги и бросают в Волгу!..»
Он охватил руками острые старческие колени и захихикал, и, косясь на меня через плечо, еще храня на сухих губах отзвуки этого неожиданного и тяжелого смеха, он несколько раз лукаво подморгнул мне, как будто мы с ним только двое знали что-то очень смешное, чего не знает никто. Потом с торжественностью
профессора магии, показывающего фокусы, он высоко поднял руку, плавно опустил ее и осторожнее двумя пальцами коснулся того места одеяла, под которым находились бы мои
ноги, если бы их не отрезали.