Неточные совпадения
Из кухни величественно вышла Анфимьевна, рукава кофты ее были засучены, толстой, как
нога, рукой она взяла
повара за плечо и отклеила его от стены, точно афишу.
— Пращев исповедовался, причастился, сделал все распоряжения, а утром к его
ногам бросилась жена
повара, его крепостная, за нею гнался [
повар] с ножом в руках. Он вонзил нож не в жену, а в живот Пращева, от чего тот немедленно скончался.
Анфимьевна простудилась и заболела. Последний раз Самгин видел ее на
ногах поздно вечером, на другой день после того, как удавился
повар.
Сойдя с лестницы, она взяла
повара поперек тела, попыталась поднять его на плечо и — не сладив, положила под
ноги себе. Самгин ушел, подумав...
Повар, прижав голову к левому плечу и высунув язык, не гнулся,
ноги его были плотно сжаты; казалось, что у него одна
нога, она стучала по ступеням твердо, как
нога живого, и ею он упирался, не желая спуститься вниз.
Собираются на обед, на вечер, как в должность, без веселья, холодно, чтоб похвастать
поваром, салоном, и потом под рукой осмеять, подставить
ногу один другому.
Настало и завтра. Шумно и весело поднялся дом на
ноги. Лакеи,
повара, кучера — все хлопотало, суетилось; одни готовили завтрак, другие закладывали экипажи, и с утра опять все напились пьяны.
повторяла m-me Пиколова своим довольно приятным голосом. Губернатор при этом потрясал только
ногой и лежащею на ней шляпой… Когда занавес опустили, он как-то судорожно подмахнул к себе рукою полицеймейстера, что-то сказал ему; тот сейчас же выбежал, сейчас поскакал куда-то, и вскоре после того в буфетной кухне театра появились
повара губернатора и начали стряпать.
Трактир свой он устроил на городскую
ногу: с половыми в белых рубашках и с
поваром, одним из вымирающих обломков крепостного права, который может готовить не только селянку, но и настоящее кушанье.
Смурый расшвырял зрителей, разнял нас и, натрепав уши сначала мне, схватил за ухо солдата. Когда публика увидала, как этот маленький человек трясет головой и танцует под рукою
повара, она неистово заорала, засвистала, затопала
ногами, раскалываясь от хохота.
Но когда Тарас пристрелил сына,
повар, спустив
ноги с койки, уперся в нее руками, согнулся и заплакал, — медленно потекли по щекам слезы, капая на палубу; он сопел и бормотал...
Живут все эти люди и те, которые кормятся около них, их жены, учителя, дети,
повара, актеры, жокеи и т. п., живут той кровью, которая тем или другим способом, теми или другими пиявками высасывается из рабочего народа, живут так, поглощая каждый ежедневно для своих удовольствий сотни и тысячи рабочих дней замученных рабочих, принужденных к работе угрозами убийств, видят лишения и страдания этих рабочих, их детей, стариков, жен, больных, знают про те казни, которым подвергаются нарушители этого установленного грабежа, и не только не уменьшают свою роскошь, не скрывают ее, но нагло выставляют перед этими угнетенными, большею частью ненавидящими их рабочими, как бы нарочно дразня их, свои парки, дворцы, театры, охоты, скачки и вместе с тем, не переставая, уверяют себя и друг друга, что они все очень озабочены благом того народа, который они, не переставая, топчут
ногами, и по воскресеньям в богатых одеждах, на богатых экипажах едут в нарочно для издевательства над христианством устроенные дома и там слушают, как нарочно для этой лжи обученные люди на все лады, в ризах или без риз, в белых галстуках, проповедуют друг другу любовь к людям, которую они все отрицают всею своею жизнью.
Едва успел он меня выругать, как толстоногая девчонка, спеша, растянулась на скользкой плите с корзиной, и прибой миндаля подлетел к моим
ногам; в то же время трое, волоча огромную рыбу, отпихнули меня в одну сторону,
повара — в другую и пробороздили миндаль рыбьим хвостом.
Вошел маленький, лысый старичок,
повар генерала Жукова, тот самый, у которого сгорела шапка. Он присел, послушал и тоже стал вспоминать и рассказывать разные истории. Николай, сидя на печи, свесив
ноги, слушал и спрашивал все о кушаньях, какие готовили при господах. Говорили о битках, котлетах, разных супах, соусах, и
повар, который тоже все хорошо помнил, называл кушанья, каких нет теперь; было, например, кушанье, которое приготовлялось из бычьих глаз и называлось «поутру проснувшись».
Старый
повар (слезает с печи, дрожит и
ногами и руками). Лукерья! Говорю, дай рюмочку.
Старый
повар. Как же, пожалеют они, черти! (Спускает с печи
ноги.) Я у плиты тридцать лет прожарился. А вот не нужен стал: издыхай, как собака!.. Как же, пожалеют!
Повар Егорушка лежал, уткнувшись лицом в траву, и спал мертвым сном. Рядом с ним в качестве corpus delicti валялась пустая сороковка. Дорожная котомка заменяла сначала подушку, а теперь валялась в стброне. Половецкий бросился к ней и первое, что увидел — две выставлявшихся из котомки кукольных
ноги.
Анна Петровна. Не думаю, чтобы скоро…
Повар изволил ради нашего приезда нализаться и теперь без
ног. Завтракать скоро будем. Серьезно, Николай Иваныч, когда вы будете сыты? Ест, ест, ест… без конца ест! Ужас что такое! Какой маленький человек и такой большой желудок!
Над коробом, окорячив его
ногами, упертыми в тележные грядки, сидел рослый
повар в белых панталонах, в белой куртке и в белом колпаке, а перед ним на земле стоял средних лет торговый крестьянин и держал в руках большое решето, в которое
повар что-то сбрасывал, точно как будто орешки.
Все в доме спало крепким сном; все переполошилось и встало на
ноги — боярин, боярышня и дворчане: псари, сокольники, птичники, бражничие,
повара, конюшие, истопники, огородники, сенные девушки и проч. и проч., что составляло тогда дворню боярина.