Неточные совпадения
Увидев это,
капитан плюнул и топнул
ногой.
— А Бог его знает! Живущи, разбойники! Видал я-с иных в деле, например: ведь весь исколот, как решето, штыками, а все махает шашкой, — штабс-капитан после некоторого молчания продолжал, топнув
ногою о землю: — Никогда себе не прощу одного: черт меня дернул, приехав в крепость, пересказать Григорью Александровичу все, что я слышал, сидя за забором; он посмеялся, — такой хитрый! — а сам задумал кое-что.
А уж там в стороне четыре пары откалывали мазурку; каблуки ломали пол, и армейский штабс-капитан работал и душою и телом, и руками и
ногами, отвертывая такие па, какие и во сне никому не случалось отвертывать.
— Только позволь, Иван Андреевич, — сказал вдруг, прервавши его, полицеймейстер, — ведь
капитан Копейкин, ты сам сказал, без руки и
ноги, а у Чичикова…
В отчаянном желании Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй скажет ему, избегая смотреть в глаза: «
Капитан Гоп, я ободрал локти, ползая по снастям; у меня болят бока и спина, пальцы не разгибаются, голова трещит, а
ноги трясутся.
Не пришел тоже и толстый подполковник (в сущности, отставной штабс-капитан), но оказалось, что он «без задних
ног» еще со вчерашнего утра.
Марья Ивановна приняла письмо дрожащею рукою и, заплакав, упала к
ногам императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я в долгу перед дочерью
капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние».
В Китае мятеж; в России готовятся к войне с Турцией. Частных писем привезли всего два. Меня зовут в Шанхай: опять раздумье берет, опять нерешительность — да как, да что? Холод и лень одолели совсем, особенно холод, и лень тоже особенно. Вчера я спал у
капитана в каюте; у меня невозможно раздеться; я пишу, а другую руку спрятал за жилет;
ноги зябнут.
Мы завтракали впятером: доктор с женой, еще какие-то двое молодых людей, из которых одного звали
капитаном, да еще англичанин, большой ростом, большой крикун, большой говорун, держит себя очень прямо, никогда не смотрит под
ноги, в комнате всегда сидит в шляпе.
Штабс-капитан вдруг зарыдал и с размаху бухнулся в
ноги председателю. Его поскорее вывели, при смехе публики. Подготовленное прокурором впечатление не состоялось вовсе.
Восторженный ли вид
капитана, глупое ли убеждение этого «мота и расточителя», что он, Самсонов, может поддаться на такую дичь, как его «план», ревнивое ли чувство насчет Грушеньки, во имя которой «этот сорванец» пришел к нему с какою-то дичью за деньгами, — не знаю, что именно побудило тогда старика, но в ту минуту, когда Митя стоял пред ним, чувствуя, что слабеют его
ноги, и бессмысленно восклицал, что он пропал, — в ту минуту старик посмотрел на него с бесконечною злобой и придумал над ним посмеяться.
Мундирные «вась-сияси» начали линять. Из титулованных «вась-сиясей» штабс-капитана разжаловали в просто барина… А там уж не то что лихачи, а и «желтоглазые» извозчики, даже извозчики-зимники на своих клячах за барина считать перестали — «Эрмитаж» его да и многих его собутыльников «поставил на
ноги»…
Бедный старик вздыхал, даже плакал, отбиваясь от соблазнителя: ни
нога уже не годится для стремени, ни рука для сабли, но
капитан изо дня в день приходил к его хате, нашептывал одно и то же.
На следующий вечер старший брат, проходя через темную гостиную, вдруг закричал и со всех
ног кинулся в кабинет отца. В гостиной он увидел высокую белую фигуру, как та «душа», о которой рассказывал
капитан. Отец велел нам идти за ним… Мы подошли к порогу и заглянули в гостиную. Слабый отблеск света падал на пол и терялся в темноте. У левой стены стояло что-то высокое, белое, действительно похожее на фигуру.
А дело было в том, что всеми позабытый штабс-капитан Давыдовский восьмой год преспокойно валялся без рук и
ног в параличе и любовался, как полнела и добрела во всю мочь его грозная половина, с утра до ночи курившая трубку с длинным черешневым чубуком и кропотавшаяся на семнадцатилетнюю девочку Липку, имевшую нарочитую склонность к истреблению зажигательных спичек, которые вдова Давыдовская имела другую слабость тщательно хранить на своем образнике как некую особенную драгоценность или святыню.
Капитан Стельковский, маленький, худощавый человек в широчайших шароварах, шел небрежно и не в
ногу, шагах в пяти сбоку правого фланга, и, весело щурясь, наклоняя голову то на один, то на другой бок, присматривался к равнению.
В переднюю вышел, весь красный, с каплями на носу и на висках и с перевернутым, смущенным лицом, маленький
капитан Световидов. Правая рука была у него в кармане и судорожно хрустела новенькими бумажками. Увидев Ромашова, он засеменил
ногами, шутовски-неестественно захихикал и крепко вцепился своей влажной, горячей, трясущейся рукой в руку подпоручика. Глаза у него напряженно и конфузливо бегали и в то же время точно щупали Ромашова: слыхал он или нет?
Отставной
капитан Пафнутьев, проситель шестидесяти лет, с подвязанною рукою и деревяшкой вместо
ноги вид имеет не столько воинственный, сколько наивный, голова плешивая, усы и бакенбарды от старости лезут, напротив того, на местах, где не должно быть волос, как-то на конце носа, оконечностях ушей, — таковые произрастают в изобилии. До появления князя стоит особняком от прочих просителей, по временам шмыгает носом и держит в неповрежденной руке приготовленную заранее просьбу.
— Молчать! — сказал
капитан, подавив слегка
ногою и продолжая свое занятие.
В приемной их остановили на несколько минут просители: какой-то отставной штабс-капитан, в мундире и в треугольной еще шляпе с пером, приносивший жалобу на бежавшую от него жену, которая вместе с тем похитила и двухспальную их брачную постель, сделанную на собственные его деньги; потом сморщенная, маленькая, с золотушными глазами, старушка, которая как увидела губернатора, так и повалилась ему в
ноги, вопия против собственного родного сына, прибившего ее флейтой по голове.
— Вас, впрочем, я не пущу домой, что вам сидеть одному в нумере? Вот вам два собеседника: старый
капитан и молодая девица, толкуйте с ней! Она у меня большая охотница говорить о литературе, — заключил старик и, шаркнув правой
ногой, присел, сделал ручкой и ушел. Чрез несколько минут в гостиной очень чувствительно послышалось его храпенье. Настеньку это сконфузило.
— Никак нет-с! — отвечал отрывисто
капитан и, взяв фуражку, но позабыв трубку и кисет, пошел. Дианка тоже поднялась было за ним и, желая приласкаться, загородила ему дорогу в дверях.
Капитан вдруг толкнул ее
ногою в бок с такой силой, что она привскочила, завизжала и, поджав хвост, спряталась под стул.
— Иси, куш! — повторил строго
капитан, и Дианка смиренно улеглась у его
ног.
Капитан опять посеменил руками и
ногами.
Собственно, на это замечание
капитан ничего не ответил, но, посеменив руками и
ногами, вдруг проговорил...
«А может быть, только ранят, рассуждал сам с собою штабс-капитан, уже сумерками подходя с ротой к бастиону. Но куда? как? сюда или сюда? — думал он, мысленно указывая на живот и на грудь. — Вот ежели бы сюда — он думал о верхней части
ноги — да кругом бы обошла — всё-таки должно быть больно. Ну, а как сюда да осколком — кончено!»
Говору не слышно было на палубе: из-за равномерного звука разрезаемых волн и пара слышно было, как лошади фыркали и топали
ногами на шаланде, слышны были командные слова
капитана и стоны раненых.
— Господин
капитан, позвольте вам сказать, что я катался на коньках, и у меня подвернулась
нога. Прямо ступить нельзя, такая боль.
— Я… вы сами знаете, Петр Степанович… — пробормотал
капитан, осекся и замолчал. Надо заметить, что Петр Степанович сидел в креслах, заложив
ногу на
ногу, а
капитан стоял пред ним в самой почтительной позе.
Егор Егорыч закидывал все больше свою голову назад и в то же время старался держать неподвижно ступни своих
ног под прямым углом одна к другой, что было ножным знаком мастера;
капитан же, делая небольшие сравнительно с своей грудью крестики и склоняя голову преимущественно по направлению к большим местным иконам, при этом как будто бы слегка прищелкивал своими каблуками.
Капитан после этой рекомендации поднялся на
ноги и почтительно поклонился Егору Егорычу, который, хоть вежливо, но не приподнимаясь, тоже склонил голову.
К ней подходил все тот же помощник
капитана. Теперь он с почтительным видом остановился довольно далеко от нее, расставя
ноги для устойчивости, балансируя движениями тела при качке.
Елена забралась с
ногами на скамейку, положила локти на буковые перила и, угнездив между ними голову, закрыла глаза. Моряк вдруг стал в ее глазах ничуть не опасным, а смешным и жалким трусом. Ей вспомнились какие-то глупые куплеты о пароходном
капитане, которые пел ее брат, студент Аркадий — «сумасшедший студент», как его звали в семье. Там что-то говорилось о даме, плывшей на пароходе в Одессу, о внезапно поднявшейся буре и морской болезни.
Капитан гнал его прочь, даже толкнул
ногой, так что Сергей опрокинулся, но все-таки простил. И Сергей тотчас же забегал по палубе, разнося подносы с посудой для чая, по-собачьи искательно заглядывая людям в глаза.
Женщины, взвизгнув, исчезли. Бутлер встал между мной и поверженным
капитаном, которого, приподняв под мышки, Синкрайт пытался прислонить к стенке. Наконец Гез открыл глаза и подобрал
ногу; видя, что он жив, я вошел в каюту и повернул ключ.
Я видел столько
капитанов, что, если их сразу сюда впустить, не хватит места всем стать на одной
ноге.
Кой-как толстый
капитан выдрался из окна; минуты две смотрел он на всех молча, хватал себя за
ноги и ощупывал подошвы, которые почти совсем прогорели.
— Она была босиком, — это совершенно точное выражение, и туфли ее стояли рядом, а чулки висели на ветке, — ну право же, очень миленькие чулочки, — паутина и блеск. Фея держала
ногу в воде, придерживаясь руками за ствол орешника. Другая ее
нога, —
капитан метнул Дигэ покаянный взгляд, прервав сам себя, — прошу прощения, — другая ее
нога была очень мала. Ну, разумеется, та, что была в воде, не выросла за одну минуту…
У другого конца кровати сидел, заложив
ногу на
ногу, Дюрок, дон Эстебан стоял посредине спальни. У стола доктор возился с лекарствами.
Капитан Орсуна ходил из угла в угол, заложив за широкую спину обветренные, короткие руки. Молли была очень нервна, но улыбалась, когда я вошел.
Не могу передать, как действует такое обращение человека, одним поворотом языка приказывающего судьбе перенести Санди из небытия в
капитаны. От самых моих
ног до макушки поднималась нервная теплота. Едва принимался я думать о перемене жизни, как мысли эти перебивались картинами, галереей, Ганувером, Молли и всем, что я испытал здесь, и мне казалось, что я вот-вот полечу.
— Она сказала, — повторил
капитан, у которого покраснели виски, — вот что: «Да, у меня затекла
нога, потому что эти каблуки выше, чем я привыкла носить». Все! А? — Он хлопнул себя обеими руками по коленям и спросил: — Каково? Какая барышня ответит так в такую минуту? Я не успел влюбиться, потому что она, грациозно присев, собрала свое хозяйство и исчезла.
— Орсуна, радость моя,
капитан капитанов! — сказал он. — На мысе Гардена с тех пор, как я купил у Траулера этот дом, поселилось столько народа, что женское население стало очень разнообразно. Ваша фея Маленькой
Ноги должна иметь папу и маму; что касается меня, то я не вижу здесь пока другой феи, кроме Дигэ Альвавиз, но и та не может исчезнуть, я думаю.
Капитан принес свою книгу и счеты. Справившись с книгой и пощелкав минуты две на счетах, он объявил сумму, которую должен был ему Гельфрейх за квартиру до конца месяца и за обеды. Семен Иванович расплатился, и мы весьма дружелюбно расстались. Когда вынесли вещи, Семен Иванович взял под мышку рыжего кота, давно уже беспокойно тершегося у его
ног, подняв хвост палочкой вверх и изредка коротко мяукая (вероятно, опустошенный вид комнаты привел его в тревожное настроение), и мы уехали.
— Я? — закричал тот. Глаза его потухли, но губы еще нервно кривились. — Я — штабс-капитан Рыбников! — Он опять со смешной гордостью стукнул себя кулаком по груди. — Мое русское сердце болит. Позвольте пожать вашу правую руку. Я под Ляояном контужен в голову, а под Мукденом ранен в
ногу. Что? Вы не верите? Вот я вам сейчас покажу.
Но тем не менее из привычного любопытства он успел быстро взглянуть на
ногу Рыбникова и заметить, что этот штабс-капитан армейской пехоты носит нижнее белье из прекрасного шелкового трико.
Посредине кубрика, на длинном обеденном столе, покрытом ковром, лежал
капитан Пэд. Упорно не закрывавшиеся глаза его были обращены к потолку, словно там, в просмоленных пазах, скрывалось объяснение столь неожиданной смерти. Лицо стало еще чернее, распухло, лишилось всякого выражения. Труп был одет в парадный морской мундир, с галунами и блестящими пуговицами; прямая американская сабля, добытая с китоловного судна, лежала между
ног Пэда. Вспухшие кисти рук скрещивались на высокой груди.
Замошников — это любимец и баловень всей роты, начиная от
капитана и кончая последним рядовым — Никифором Спасобом (этот Спасоб со своей хромой
ногой и бельмом на правом глазу уже четвертый год представляет собою ходячее и вопиющее недоразумение военной службы).
— А так, ваше высокоблагородие, — по солдатски вытянувшись, ответил Егорушка. — Грехи отмаливать пришел. Значит, на нашем пароходе «Брате Якове» ехал наш губернатор… Подаю ему щи, а в щах, например, таракан. Уж как его, окаянного, занесло в кастрюлю со щами — ума не приложу!.. Ну, губернатор сейчас
капитана,
ногами топать, кричать, а
капитан сейчас, значит, меня в три шеи… Выслужил, значит, пенсию в полном смысле: четыре недели в месяц жалованья сейчас получаю. Вот и пришел в обитель грех свой замаливать…
Капитан казался задумчивее обыкновенного, не выпускал изо рта дагестанской трубочки и с каждым шагом пятками поталкивал
ногами свою лошадку, которая, перекачиваясь с боку на бок, прокладывала чуть заметный темно-зеленый след по мокрой высокой траве.
Рота
капитана занимала опушку леса и лежа отстреливалась от неприятеля.
Капитан в своем изношенном сюртуке и взъерошенной шапочке, опустив поводья белому маштачку и подкорчив на коротких стременах
ноги, молча стоял на одном месте. (Солдаты так хорошо знали и делали свое дело, что нечего было приказывать им.) Только изредка он возвышал голос, прикрикивая на тех, которые подымали головы.