Неточные совпадения
Утро было свежее, но прекрасное. Золотые облака громоздились на горах, как
новый ряд воздушных гор; перед
воротами расстилалась широкая площадь; за нею базар кипел народом, потому что было воскресенье; босые мальчики-осетины, неся за плечами котомки с сотовым медом, вертелись вокруг меня; я их прогнал: мне было не до них, я начинал разделять беспокойство доброго штабс-капитана.
За огородами следовали крестьянские избы, которые хотя были выстроены врассыпную и не заключены в правильные улицы, но, по замечанию, сделанному Чичиковым, показывали довольство обитателей, ибо были поддерживаемы как следует: изветшавший тес на крышах везде был заменен
новым;
ворота нигде не покосились, а в обращенных к нему крестьянских крытых сараях заметил он где стоявшую запасную почти
новую телегу, а где и две.
Досада ли на то, что вот не удалась задуманная назавтра сходка с своим братом в неприглядном тулупе, опоясанном кушаком, где-нибудь во царевом кабаке, или уже завязалась в
новом месте какая зазнобушка сердечная и приходится оставлять вечернее стоянье у
ворот и политичное держанье за белы ручки в тот час, как нахлобучиваются на город сумерки, детина в красной рубахе бренчит на балалайке перед дворовой челядью и плетет тихие речи разночинный отработавшийся народ?
Контора была от него с четверть версты. Она только что переехала на
новую квартиру, в
новый дом, в четвертый этаж. На прежней квартире он был когда-то мельком, но очень давно. Войдя под
ворота, он увидел направо лестницу, по которой сходил мужик с книжкой в руках; «дворник, значит; значит, тут и есть контора», и он стал подниматься наверх наугад. Спрашивать ни у кого ни об чем не хотел.
Было слышно, что вдали по улице быстро идут люди и тащат что-то тяжелое. Предчувствуя
новую драму, Самгин пошел к
воротам дома Варвары; мимо него мелькнул Лаврушка, радостно и громко шепнув...
«Демократия, — соображал Клим Иванович Самгин, проходя мимо фантастически толстых фигур дворников у
ворот каменных домов. — Заслуживают ли эти люди, чтоб я встал во главе их?» Речь Розы Грейман, Поярков, поведение Таисьи — все это само собою слагалось в нечто единое и нежелаемое. Вспомнились слова кадета, которые Самгин мимоходом поймал в вестибюле Государственной думы: «Признаки
новой мобилизации сил, враждебных здравому смыслу».
В избе Аннушки не было; она уже успела прийти и оставить кузов с грибами. Ерофей приладил
новую ось, подвергнув ее сперва строгой и несправедливой оценке; а через час я выехал, оставив Касьяну немного денег, которые он сперва было не принял, но потом, подумав и подержав их на ладони, положил за пазуху. В течение этого часа он не произнес почти ни одного слова; он по-прежнему стоял, прислонясь к
воротам, не отвечал на укоризны моего кучера и весьма холодно простился со мной.
Много глаз смотрели, как дивный феномен остановился у запертых
ворот одноэтажного деревянного домика в 7 окон, как из удивительной кареты явился
новый, еще удивительнейший феномен, великолепная дама с блестящим офицером, важное достоинство которого не подлежало сомнению.
На углу
Новой площади и Варварских
ворот была лавочка рогожского старообрядца С. Т. Большакова, который торговал старопечатными книгами и дониконовскими иконами. Его часто посещали ученые и писатели. Бывали профессора университета и академики. Рядом с ним еще были две такие же старокнижные лавки, а дальше уж, до закрытия толкучки, в любую можно сунуться с темным товаром.
Кошевая остановилась у большой
новой избы. В волоковое окно выглянула мужская голова и без опроса скрылась. Распахнулись сами собой шатровые
ворота, и кошевая очутилась в темном крытом дворе. Встречать гостей вышел сам хозяин, лысый и седой старик. Это и был Спиридон, известный всему Заполью.
Когда я увидел его впервые, мне вдруг вспомнилось, как однажды, давно, еще во время жизни на
Новой улице, за
воротами гулко и тревожно били барабаны, по улице, от острога на площадь, ехала, окруженная солдатами и народом, черная высокая телега, и на ней — на скамье — сидел небольшой человек в суконной круглой шапке, в цепях; на грудь ему повешена черная доска с крупной надписью белыми словами, — человек свесил голову, словно читая надпись, и качался весь, позванивая цепями.
Случилось это так: на дворе, у
ворот, лежал, прислонен к забору, большой дубовый крест с толстым суковатым комлем. Лежал он давно. Я заметил его в первые же дни жизни в доме, — тогда он был
новее и желтей, но за осень сильно почернел под дождями. От него горько пахло мореным дубом, и был он на тесном, грязном дворе лишний.
Новый, нестерпимый прилив стыда, почти отчаяния, приковал его на месте, при самом входе в
ворота.
И Лемм уторопленным шагом направился к
воротам, в которые входил какой-то незнакомый ему господин, в сером пальто и широкой соломенной шляпе. Вежливо поклонившись ему (он кланялся всем
новым лицам в городе О…; от знакомых он отворачивался на улице — такое уж он положил себе правило), Лемм прошел мимо и исчез за забором. Незнакомец с удивлением посмотрел ему вслед и, вглядевшись в Лизу, подошел прямо к ней.
Не успели проводить Яшу на промысла, как накатилась
новая беда. Раз вечером кто-то осторожно постучал в окно. Устинья Марковна выглянула в окно и даже ахнула: перед
воротами стояла чья-то «долгушка», заложенная парой, а под окном расхаживал Мыльников с кнутиком.
У него сейчас мелькнул в голове план новенького полукаменного домика с раскрашенными ставнями. И на Фотьянке начали мужики строиться — там крыша
новая, там
ворота, там сруб, а он всем покажет, как надо строиться.
На Фотьянке народ улучшается на глазах: там изба
новая, там
ворота, там лошадь…
Новые тесовые
ворота действительно были вымазаны дегтем, и Таисья «ужахнулась» еще раз.
За
воротами Ганна натолкнулась на
новую неприятную сцену. Тит стоял у телеги с черемуховою палкой в руках и смотрел на подъезжавшего верхом второго сына, Макара. Лесообъездчик прогулял где-то целую ночь с товарищами и теперь едва держался в седле. Завидев отца, Макар выпрямился и расправил болтавшиеся на нем лядунки.
(Данте, «Ад»).] написал бы я на въездных сюда
воротах для честных бедняков!» — заключил он и пошел в свой нумер, почти не чувствуя, как брызгал ему в лицо дождик, заползал даже за галстук, и что
новые полусапожки его промокли насквозь.
— А мостик-то у
ворот! видно, только что сколотили? что, слышу, не пляшут доски под колесами? смотрю, ан
новый!
Он проводил меня с фонарем до
ворот, чтобы запереть за мной. «Разумеется, помешанный», — решил я про себя. В
воротах произошла
новая встреча.
Одна часть их в
новых полушубках, в вязаных шарфах на шеях, с влажными пьяными глазами или с дикими подбадривающими себя криками, или тихие и унылые толкутся около
ворот между заплаканными матерями и женами, дожидаясь очереди (я застал тот день, в который шел самый прием, т. е. осмотр назначенных в ставку); другая часть в это время толпится в прихожей присутствия.
На другой день Передонов и Варвара переезжали, наконец, на
новую квартиру. Ершова стояла в
воротах и свирепо ругалась с Варварою. Передонов прятался от нее за возами.
Старый красавец Базунов, сидя на лавке у
ворот, плавною искусною речью говорит о
новых временах...
Но открыв незапертую калитку, он остановился испуганный, и сердце его упало: по двору встречу ему шёл Максим в
новой синей рубахе, причёсанный и чистенький, точно собравшийся к венцу. Он взглянул в лицо хозяина, приостановился, приподнял плечи и волком прошёл в дом, показав Кожемякину широкую спину и крепкую шею, стянутую
воротом рубахи.
Напутствуемый пожеланиями веселой ночи, вышел на палубу, где застал Дэзи в
новом кисейном платье и кружевном золотисто-сером платке, под руку с Тоббоганом, на котором мешковато сидел синий костюм с малиновым галстуком; между тем его правильному загорелому лицу так шел раскрытый
ворот просмоленной парусиновой блузы.
Траубенберг бежал и был убит у
ворот своего дома, Дурнов изранен, Тамбовцев повешен, члены канцелярии посажены под стражу; а на место их учреждено
новое начальство.
Иду я вдоль длинного забора по окраинной улице, поросшей зеленой травой. За забором строится
новый дом. Шум, голоса… Из-под
ворот вырывается собачонка… Как сейчас вижу: желтая, длинная, на коротеньких ножках, дворняжка с неимоверно толстым хвостом в виде кренделя. Бросается на меня, лает. Я на нее махнул, а она вцепилась мне в ногу и не отпускает, рвет мои
новые штаны. Я схватил ее за хвост и перебросил через забор…
Иван Дмитрич вздрагивал при всяком звонке и стуке в
ворота, томился, когда встречал у хозяйки
нового человека; при встрече с полицейскими и жандармами улыбался и насвистывал, чтобы казаться равнодушным.
Одет он был в чистую белую рубаху с шитым
воротом, в белые шаровары и
новые сапоги и в сравнении с подводчиками казался щеголем.
Но в это время
новые тесовые
ворота со скрипом отворились перед ним, и красивый, румяный белокурый парень, лет восьмнадцати, в ямской одежде, показался в
воротах, ведя за собой тройку крепконогих, еще потных косматых лошадей, и, бойко встряхнув белыми волосами, поклонился барину.
Около белого, недавно оштукатуренного двухэтажного дома кучер сдержал лошадь и стал поворачивать вправо. Тут уже ждали. Около
ворот стояли дворник в
новом кафтане, в высоких сапогах и калошах, и двое городовых; все пространство с середины улицы до
ворот и потом по двору до крыльца было посыпано свежим песком. Дворник снял шапку, городовые сделали под козырек. Около крыльца встретил Федор с очень серьезным лицом.
Евсей послушно отошёл к
воротам… И вдруг, на другой стороне улицы, увидал Якова Зарубина. С тростью в руке, в
новом пальто и в перчатках, Яков, сдвинув набок чёрный котелок, шёл по тротуару и улыбался, играя глазами, точно уличная девица, уверенная в своей красоте…
Но с этого дня в его душу вошел и стал навсегда
новый образ: падающий к его ногам телеграфистик с русыми кудряшками, кровавая яма возле уха и
ворот чистенькой, расшитой косоворотки. Так стал убийцею Саша Погодин, отныне воистину и навсегда — Саша Жегулев.
Стоит воевода у
ворот и горюет, а у
ворот толкутся нищие, да калеки, да убогие, кто с чашкой, кто с пригоршней. Ближе всех к
новому вратарю сидит с деревянною чашкою на коленях лысый слепой старик, сидит и наговаривает...
Этот поток теней, почему-то более страшных, чем люди, быстро исчез, Яков понял, что у
ворот фабрики разыгралась обычная в понедельник драка, — после праздников почти всегда дрались, но в памяти его остался этот жуткий бег тёмных, воющих пятен. Вообще вся жизнь становилась до того тревожной, что неприятно было видеть газету и не хотелось читать её. Простое, ясное исчезало, отовсюду вторгалось неприятное, появлялись
новые люди.
Ворота Ташкента отворены настежь. Молодой человек влетает в них с гиканьем, с свистом, с малиновым звоном, надвинувши шапку набекрень… Он чувствует, что надоедливая опека школы навсегда канула в область прошлого. Стыдиться нечего, да и некогда. С этой минуты он полноправный гражданин своей
новой родины.
Мы завернули на двор, огороженный тыном; прямо против
ворот возвышался ветхий-ветхий флигелек с соломенной крышей и крылечком на столбиках; в стороне стоял другой,
поновей и с крохотным мезонином — но тоже на курьих ножках.
Поспешно схватил я верхнее платье, отпер дверь, бросился за дерзким, кликнув людей; но нигде не могли его найти, а сказывали, что у
ворот останавливалась тройка и в повозке сидел брат Петрусь. Его великого ума была эта
новая мне обида, о которой я не сказал ни батеньке, ни даже моей Анисье Ивановне. Она была в глубоком сне и ничего не слыхала.
Люди знали, что этакие случаи не часто выпадают, н не теряли времени: у многих
ворот стояли столики, на которых лежали иконки, крестики и бумажные сверточки с гнилою древесною пылью, будто бы от старого гроба, и тут же лежали стружки от
нового.
Глеб. У
ворот поставить. Сторожка у нас
новая построена, вот он тут и должен существовать.
Она плакала, закрывая лицо белыми руками, потом, с честью похоронив защитника, поставила над его могилою хороший дубовый крест и долго служила панихиды об упокоении раба божия Андрия, но тотчас же после похорон съездила куда-то, и у
ворот ее «раишка» крепко сел
новый сторож — длиннорукий, квадратный, молчаливый; он сразу внушил бесстрашным заречанам уважение к своей звериной силе, победив в единоборстве богатырей слободы Крыльцова, Бурмистрова и Зосиму Пушкарева.
Днем больше в тайге отдыхали, по ночам шли напролет. К Тархановой заимке подошли на рассвете. Стоит в лесу заимка
новая, кругом огорожена,
вороты заперты накрепко. По приметам выходит та самая, про какую Буран рассказывал. Вот подошли мы, вежливенько постучались, смотрим: вздувают в заимке огонь. «Кто, мол, тут, что за люди?»
Николай Назаров обогнул мыс, ловко загребая одним веслом, причалил, взял вёсла и выскочил на мостик купальни. Посмотрев в воду, как в зеркало, парень пригладил волоса, застегнул вышитый
ворот рубахи, надел жилет, взглянул на часы и, взвесив их на ладони, неодобрительно покачал головою. Потом, перекинув через руку
новый синий пиджак, не спеша пошёл в гору, двигая мускулами лица, точно выбирая выражение, с каким удобнее войти наверх.
Вот и знакомые монастырские
ворота — тут
новый привратник, старый — уж монахом.
Агишин.
Новый способ иметь гостей! Тащить их силой, за
ворот! Но я, друг мой, зашел мимоходом. Мне очень нужно тут, недалеко, по одному делу…
В ауле, расположенном около
ворот, татарин на крыше сакли сзывал правоверных к молитве; песенники заливались с
новой удалью и энергией.
Уж я, девка, разгуляюсь,
Разгуляюся, пойду
За новы́е
ворота́,
За
новые, кленовые,
За решетчатые.
Отец игумен со всею братией соборне провожал
нового монастырского благодетеля. Сначала в часовню пошли, там канон в путь шествующих справили, а оттуда до
ворот шли пеши. За
воротами еще раз перепрощался Патап Максимыч с отцом Михаилом и со старшими иноками. Напутствуемый громкими благословеньями старцев и громким лаем бросавшихся за повозками монастырских псов, резво покатил он по знакомой уже дорожке.