Неточные совпадения
— Совет невежды! В тот век, когда Бергсон начинает
новую эру в истории
философии…
Он неохотно и ‹не› очень много затратил времени на этот труд, но затраченного оказалось вполне достаточно для того, чтоб решительно не согласиться с
философией истории, по-новому изображающей процесс развития мировой культуры.
С властью объективизма, в реалистической или идеалистической форме, порывает лишь экзистенциальная
философия, хотя она и принимает разные направления и может срываться в
новую форму объективизма, как, например, у Хайдеггера при освобождении от старой терминологии.
Он всюду бросался; постучался даже в католическую церковь, но живая душа его отпрянула от мрачного полусвета, от сырого, могильного, тюремного запаха ее безотрадных склепов. Оставив старый католицизм иезуитов и
новый — Бюше, он принялся было за
философию; ее холодные, неприветные сени отстращали его, и он на несколько лет остановился на фурьеризме.
В
философии нового времени христианство проникает в мысль, и это выражается в перенесении центральной роли с космоса на человека, в преодолении наивного объективизма и реализма, в признании творческой роли субъекта, в разрыве с догматическим натурализмом.
Философия нового времени, начиная с Декарта, была в известном смысле более христианской, чем средневековая схоластическая
философия.
Из книг другого типа: «Судьба человека в современном мире», которая гораздо лучше формулирует мою
философию истории современности, чем «
Новое средневековье», и «Источники и смысл русского коммунизма», для которой должен был много перечитать по русской истории XIX века, и «Русская идея».
В этом сборнике наряду с бывшими марксистами,
новыми «идеалистами», участвовали и некоторые либеральные представители академической
философии, П. Новгородцев, братья Трубецкие.
Меня так плохо понимали, что, когда я высказался в защиту экзистенциальной
философии, то увидели в этом что-то совершенно
новое для меня и почти измену моему философскому прошлому.
Опыт персоналистической
философии», мою
новую книгу «Опыт эсхатологической метафизики.
Его манера философствования принадлежит прошлому, она более устарела, чем
философия Гегеля, которой в наше время по-новому увлекаются.
Несмелов, скромный профессор Казанской духовной академии, намечает возможность своеобразной и во многом
новой христианской
философии [Я, кажется, первый обратил внимание на Несмелова в статье «Опыт философского оправдания христианства», напечатанной в «Русской мысли» 35 лет тому назад.].
Деятели русской революции жили идеями Чернышевского, Плеханова, материалистической и утилитарной
философией, отсталой тенденциозной литературой, они не интересовались Достоевским, Л. Толстым, Вл. Соловьевым, не знали
новых движений западной культуры.
Рационализм, этот смертельный грех Запада, заложен уже в католичестве, в католической схоластике можно найти уже тот же рационализм и ту же власть необходимости, что и в европейском рационализме
нового времени, в
философии Гегеля, в материализме.
В свете органической религиозной
философии старый спор знания с верой получает совсем иной и
новый смысл.
Лосский сам очень критицист и очень эмпирик, и он кует
новое оружие против последних слов европейской
философии.
Философия должна сознательно преодолеть рационализм, отказаться от самодовольства и по-новому сделаться функцией религиозной жизни; мышление должно стать органической функцией жизни, субъект — воссоединиться с своими бытийственными корнями.
Социализм и анархизм, декадентство и мистика, разочарование в науке и пустота новейшей
философии, небывалое еще ощущение личности и сознание неизбежности
нового общества, мучительное обострение проблемы пола — все это ведет к какому-то пределу, к таинственному еще разрешению.
Логоса нет в
новой и новейшей
философии, нет его даже у Гегеля, нет его там, где царствует рационализм.
Свята и любовь, свято и искусство, свята и
философия как творческий подъем и вдохновение, как творческий путь к
новому Космосу, созидать который Бог призвал человечество.
Так, напр., гениальный Иоанн Скотт Эригена многое предвосхитил в
философии Шеллинга и Гегеля.] чем с новейшей,
новая общественность — с теократией,
новая религиозная жизнь будет как бы восстановлением средневековья, но освобожденного от дуализма, переведшего томление в реальность.
Само зарождение автономной
философии нового времени заключало уже в себе грех рационалистической разорванности и рассеченности, как мы видели в предшествующей главе.
Книга Лосского должна послужить окончанию кризиса, который выведет
философию на
новый путь.
Все оттенки отвлеченного рационалистического мышления уже изжиты,
нового выдумать нельзя ничего, можно только варьировать старое, что и делает на разные лады современная немецкая
философия.
Ясно, что множественность и повторяемость в индийской
философии и религии, отрицание смысла конкретной истории, допущение скитания душ по разным краям бытия, по темным коридорам и индивидуального спасения этих душ путем превращения в
новые и
новые формы — все это несовместимо с принятием Христа и с надеждой на спасительный конец истории мира.
Стремления Лосского очень знаменательны: они изобличают глубокий кризис современной
философии и неизбежность перехода на
новый путь.
Но думаю, что этот
новый путь не может быть отвлеченным, он органический, он соединит знание с верой, сделает
философию сознательно религиозной.
Европейская рационалистическая
философия нового времени вращается в сфере мышления, оторванного от своих живых корней, критически-сознательно отделенного от бытия.
Новым, не рационалистическим духом веет также от
философии Бергсона.
Новая религиозная
философия имеет главной своей опорой не индийский трансцендентализм, всегда акосмический, а греческий реализм.
— Ну вот, он и есть.
Философию знает и богословию, всего Макария выштудировал и на службе состоит, а не знал, что мы на богословов-то не надеемся, а сами отцовское восточное православие оберегаем и у нас господствующей веры нельзя переменять. Под суд ведь угодил бы, поросенок цуцкой, и если бы «
новым людям», не верующим в Бога, его отдать — засудили бы по законам; а ведь все же он человечишко! Я по старине направил все это на пункт помешательства.
И
философия, и французские романы, и политическая экономия, и финансы, и
новые поэты, и издания «Посредника», — и все он прочитывал одинаково быстро и все с тем же ироническим выражением глаз.
Он гордо начинал переговаривать с
новой наукой, и она часто подделывалась под его язык; романтизм, снисходя к ней, начинал какую-то романтическую
философию, но никогда не доходил до того, чтоб с ясностию изложить, в чем дело.
При мне — а я слушал
философию — непременно следовало на заданный вопрос отвечать логически; теперь же вижу, что вместо ответа должно предложить
новый, посторонний ответ, затемняющий тему.
Или он откроет
новые начала
философии и проложит
новые пути для мысли; или радикально преобразует существующие педагогические методы, и после него человечество будет воспитываться на
новых основаниях; или он будет великим композитором, поэтом, художником…
Софийность мира имеет для твари различную степень и глубину: в высшем своем аспекте это — Церковь, Богоматерь, Небесный Иерусалим,
Новое Небо и
Новая Земля; во внешнем, периферическом действии в космосе она есть универсальная связь мира, одновременно идеальная и реальная, живое единство идеальности и реальности, мыслимосТи и бытия, которого ищет новейшая спекулятивная
философия (Фихте, Шеллинг, Гегель, неокантианство).
Без преувеличения можно сказать, что в Эк-кегарте, как в зерне, заложено все духовное развитие
новой Германии, с ее реформацией, мистикой,
философией, искусством: в Эккегарте заключена возможность и Лютера, и Я. Беме, и Шеллинга, и Гегеля, и Шопенгауэра, и Гартмана-Древса, и Вагнера, и даже…
Итак, на эмпирической поверхности происходит разложение религиозного начала власти и торжествует секуляризация, а в мистической глубине подготовляется и назревает
новое откровение власти — явление теократии, предваряющее ее окончательное торжество за порогом этого зона [Термин древнегреческой
философии, означающий «жизненный век», «вечность»; в иудео-христианской традиции означает «мир», но не в пространственном смысле (космос), а в историческом и временном аспекте («век», «эпоха»).]
Однако рассудочная невозможность и противоречивость не есть гарантия реальной невозможности (вера в это была подорвана еще греческой
философией: Платоном, Зеноном, — а в
новое время Гегелем, который в своей «Логике», как бы ни были велики ее заблуждения, навсегда показал невозможность остановиться на любом из рассудочных определений и проявил при этом даже своеобразный пафос противоречий: der Wiederspruch ist Fortleitende!
Можно, конечно, для обозначения этого чувства сочинить
новый термин, но, нам кажется, в этом нет никакой нужды, ибо в своем предварительном и формальном определении трансцендентное религии пока еще не отличается от трансцендентного
философии: это больше логический жест, чем понятие (каковым, впрочем, и неизбежно будет всякое логическое понятие трансцендентного, т. е. того, что находится выше понятий).], не принадлежит имманентному, — «миру» и «я», хотя его касается.
Новая рационалистическая
философия превратила окончательно греческие родовые идеи в понятия.
Такова вершина греческой философской мысли, которая остается в силе и в
новой и в новейшей онтологической
философии.
Платонизм есть
философия неблагоприятная для истолкования творчества, как созидания
нового и небывшего.
Все, чем наша журналистика стала жить с 1856 года, я и дерптским студентом поглощал, всему этому сочувствовал,читал жадно статьи Добролюбова и Чернышевского, сочувствовал отчасти и тому «антропологическому» принципу, который Чернышевский проводил в своих статьях по
философии истории. Но во мне не было той именно нигилистической закваски, которая сказывалась в разных «ока-зательствах» — тона, вкусов, замашек, костюма, игры в разные опыты
нового общежития.
И молодая советская
философия пытается дать
новое истолкование диалектическому материализму.
Философия должна не познавать только мир, но переделать мир, создавать
новый мир.
Но это не есть еще ratio рационалистической
философии нового времени.
В германской
философии вносится
новая черта в понимание духа, и это имеет свой источник в германской мистике, которая была великим явлением в истории духа.
Никакого существенного прогресса и ничего существенно
нового в их
философии нет.
Философия новых времен была слишком поглощена проблемой науки, поразившей человеческое воображение.