Неточные совпадения
Заметив любознательность
Крестьян, дворовый седенький
К ним с книгой подошел:
— Купите! — Как
ни тужился,
Мудреного заглавия
Не одолел Демьян:
«Садись-ка ты помещиком
Под липой на скамеечку
Да сам ее читай...
Ни минуты не думая, Анна
села с письмом Бетси
к столу и, не читая, приписала внизу: «Мне необходимо вас видеть. Приезжайте
к саду Вреде. Я буду там в 6 часов». Она запечатала, и Бетси, вернувшись, при ней отдала письмо.
Как
ни сильно желала Анна свиданья с сыном, как
ни давно думала о том и готовилась
к тому, она никак не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало на нее. Вернувшись в свое одинокое отделение в гостинице, она долго не могла понять, зачем она здесь. «Да, всё это кончено, и я опять одна», сказала она себе и, не снимая шляпы,
села на стоявшее у камина кресло. Уставившись неподвижными глазами на бронзовые часы, стоявшие на столе между окон, она стала думать.
Алексей Александрович
сел, чувствуя, что слова его не имели того действия, которое он ожидал, и что ему необходимо нужно будет объясняться и что, какие бы
ни были его объяснения, отношения его
к шурину останутся те же.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного стола, на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и
сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти на стол, он склонил на бок голову, подумал с минуту и начал писать,
ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения
к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет на русском языке.
По причине толщины, он уже не мог
ни в каком случае потонуть и как бы
ни кувыркался, желая нырнуть, вода бы его все выносила наверх; и если бы
село к нему на спину еще двое человек, он бы, как упрямый пузырь, остался с ними на верхушке воды, слегка только под ними покряхтывал да пускал носом и ртом пузыри.
Белей и чище снегов были на нем воротнички и манишка, и, несмотря на то что был он с дороги,
ни пушинки не
село к нему на фрак, — хоть на именинный обед!
— Две? — сказал хозяин, судорожно подскакивая, как пружинный. — Тысячи? Метров? Прошу вас
сесть, капитан. Не желаете ли взглянуть, капитан, образцы новых материй? Как вам будет угодно. Вот спички, вот прекрасный табак; прошу вас. Две тысячи… две тысячи по… — Он сказал цену, имеющую такое же отношение
к настоящей, как клятва
к простому «да», но Грэй был доволен, так как не хотел
ни в чем торговаться. — Удивительный, наилучший шелк, — продолжал лавочник, — товар вне сравнения, только у меня найдете такой.
Свидригайлов
сел на диван, шагах в восьми от Дуни. Для нее уже не было
ни малейшего сомнения в его непоколебимой решимости.
К тому же она его знала…
После полудня
к Варваре стали забегать незнакомые Самгину разносчики потрясающих новостей. Они именно вбегали и не
садились на стулья, а бросались, падали на них, не щадя
ни себя,
ни мебели.
Она взвизгивала все более пронзительно. Самгин, не сказав
ни слова, круто повернулся спиною
к ней и ушел в кабинет, заперев за собою дверь. Зажигая свечу на столе, он взвешивал, насколько тяжело оскорбил его бешеный натиск Варвары.
Сел к столу и, крепко растирая щеки ладонями, думал...
В этом настроении обиды за себя и на людей, в настроении озлобленной скорби, которую размышление не могло
ни исчерпать,
ни погасить, он пришел домой, зажег лампу,
сел в угол в кресло подальше от нее и долго сидел в сумраке, готовясь
к чему-то.
Он
сел к столу и начал писать быстро, с жаром, с лихорадочной поспешностью, не так, как в начале мая писал
к домовому хозяину.
Ни разу не произошло близкой и неприятной встречи двух которых и двух что.
Илье Ильичу не нужно было пугаться так своего начальника, доброго и приятного в обхождении человека: он никогда никому дурного не сделал, подчиненные были как нельзя более довольны и не желали лучшего. Никто никогда не слыхал от него неприятного слова,
ни крика,
ни шуму; он никогда ничего не требует, а все просит. Дело сделать — просит, в гости
к себе — просит и под арест
сесть — просит. Он никогда никому не сказал ты; всем вы: и одному чиновнику и всем вместе.
Он вяло напился чаю, не тронул
ни одной книги, не присел
к столу, задумчиво закурил сигару и
сел на диван. Прежде бы он лег, но теперь отвык, и его даже не тянуло
к подушке; однако ж он уперся локтем в нее — признак, намекавший на прежние наклонности.
Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать
к ней в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит
ни тихо,
ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь,
сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
Он, с жадностью, одной дрожащей рукой, осторожно и плотно прижал ее
к нижней губе, а другую руку держал в виде подноса под рюмкой, чтоб не пролить
ни капли, и залпом опрокинул рюмку в рот, потом отер губы и потянулся
к ручке Марфеньки, но она ушла и
села в свой угол.
Она сидела в своей красивой позе, напротив большого зеркала, и молча улыбалась своему гостю, млея от удовольствия. Она не старалась
ни приблизиться,
ни взять Райского за руку, не приглашала
сесть ближе, а только играла и блистала перед ним своей интересной особой, нечаянно показывала «ножки» и с улыбкой смотрела, как действуют на него эти маневры. Если он подходил
к ней, она прилично отодвигалась и давала ему подле себя место.
К бабушке он питал какую-то почтительную, почти благоговейную дружбу, но пропитанную такой теплотой, что по тому только, как он входил
к ней,
садился, смотрел на нее, можно было заключить, что он любил ее без памяти. Никогда,
ни в отношении
к ней,
ни при ней, он не обнаружил, по своему обыкновению, признака короткости, хотя был ежедневным ее гостем.
Я видел, с каким мучением и с каким потерянным взглядом обернулся было князь на миг
к Стебелькову; но Стебельков вынес взгляд как
ни в чем не бывало и, нисколько не думая стушевываться, развязно
сел на диван и начал рукой ерошить свои волосы, вероятно в знак независимости.
И дерзкий молодой человек осмелился даже обхватить меня одной рукой за плечо, что было уже верхом фамильярности. Я отстранился, но, сконфузившись, предпочел скорее уйти, не сказав
ни слова. Войдя
к себе, я
сел на кровать в раздумье и в волнении. Интрига душила меня, но не мог же я так прямо огорошить и подкосить Анну Андреевну. Я вдруг почувствовал, что и она мне тоже дорога и что положение ее ужасно.
Мы раскланялись и заговорили, она по-испански, мы сначала по-французски, потом по-английски, но это ровно
ни к чему нас не повело или, пожалуй, повело
к креслу только, которое указала старуха, прося
сесть.
Я его
ни разу не видал — то есть порядочно; но однажды я сидел один в горнице (в комиссии), допрос кончился, из моего окна видны были освещенные сени; подали дрожки, я бросился инстинктивно
к окну, отворил форточку и видел, как
сели плац-адъютант и с ним Огарев, дрожки укатились, и ему нельзя было меня заметить.
Раз весною 1834 года пришел я утром
к Вадиму,
ни его не было дома,
ни его братьев и сестер. Я взошел наверх в небольшую комнату его и
сел писать.
Присутствие матушки приводило их в оцепенение, и что бы
ни говорилось за столом, какие бы
ни происходили бурные сцены, они
ни одним движением не выказывали, что принимают в происходящем какое-нибудь участие. Молча
садились они за обед, молча подходили после обеда
к отцу и
к матушке и отправлялись наверх, чтоб не сходить оттуда до завтрашнего обеда.
— Нет, башкиры. Башкиро-мещеряцкое войско такое есть; как завладели спервоначалу землей, так и теперь она считается ихняя. Границ нет, межеванья отроду не бывало; сколько глазом
ни окинешь — все башкирам принадлежит. В последнее, впрочем, время и помещики, которые поумнее, заглядывать в ту сторону стали. Сколько уж участков
к ним отошло;
поселят крестьян, да хозяйство и разводят.
В обеденную пору Иван Федорович въехал в
село Хортыще и немного оробел, когда стал приближаться
к господскому дому. Дом этот был длинный и не под очеретяною, как у многих окружных помещиков, но под деревянною крышею. Два амбара в дворе тоже под деревянною крышею; ворота дубовые. Иван Федорович похож был на того франта, который, заехав на бал, видит всех, куда
ни оглянется, одетых щеголеватее его. Из почтения он остановил свой возок возле амбара и подошел пешком
к крыльцу.
Входишь — обычно публики никакой.
Сядешь в мягкое кресло.
Ни звука. Только тикают старинные часы. Зеленые абажуры над красным столом с уложенными в удивительном порядке журналами и газетами,
к которым редко прикасаются.
Земля здесь не служит приманкой и не располагает
к оседлой жизни. Из тех хозяев, которые
сели на участки в первые четыре года после основания селения, не осталось
ни одного; с 1876 г. сидят 9, с 1877 г. — 7, с 1878 г. — 2, с 1879 г. — 4, а все остальные — новички.
Станица сивок никогда не
садится прямо на землю: кружась беспрестанно, то свиваясь в густое облако, то развиваясь широкою пеленою, начинает она делать свои круги все ниже и ниже и, опустясь уже близко
к земле, вдруг с шумом покрывает целую десятину;
ни одной секунды не оставаясь в покое, озимые куры проворно разбегаются во все стороны.
Прилетев на место, гуси шумно опускаются на воду, распахнув ее грудью на обе стороны, жадно напиваются и сейчас
садятся на ночлег, для чего выбирается берег плоский, ровный, не заросший
ни кустами,
ни камышом, чтоб ниоткуда не могла подкрасться
к ним опасность.
Он только заметил, что она хорошо знает дорогу, и когда хотел было обойти одним переулком подальше, потому что там дорога была пустыннее, и предложил ей это, она выслушала, как бы напрягая внимание, и отрывисто ответила: «Всё равно!» Когда они уже почти вплоть подошли
к дому Дарьи Алексеевны (большому и старому деревянному дому), с крыльца вышла одна пышная барыня и с нею молодая девица; обе
сели в ожидавшую у крыльца великолепную коляску, громко смеясь и разговаривая, и
ни разу даже и не взглянули на подходивших, точно и не приметили.
Нина Александровна укорительно глянула на генерала и пытливо на князя, но не сказала
ни слова. Князь отправился за нею; но только что они пришли в гостиную и
сели, а Нина Александровна только что начала очень торопливо и вполголоса что-то сообщать князю, как генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась
к своему вязанью. Генерал, может быть, и заметил эту досаду, но продолжал быть в превосходнейшем настроении духа.
— Monsieur Постен, а это мой друг, monsieur Поль! — проговорила m-me Фатеева скороговоркой, не глядя
ни на того,
ни на другого из рекомендуемых ею лиц, а потом сама сейчас же отошла и
села к окну.
Троекратный пронзительный свист возвещает пассажирам о приближении парохода
к пристани. Публика первого и второго классов высыпает из кают на палубу; мужики крестятся и наваливают на плечи мешки. Жаркий июньский полдень; на небе
ни облака; река сверкает. Из-за изгиба виднеется большое торговое
село Л., все залитое в лучах стоящего на зените солнца.
Гудок заревел, как всегда, требовательно и властно. Мать, не уснувшая ночью
ни на минуту, вскочила с постели, сунула огня в самовар, приготовленный с вечера, хотела, как всегда, постучать в дверь
к сыну и Андрею, но, подумав, махнула рукой и
села под окно, приложив руку
к лицу так, точно у нее болели зубы.
R-13, бледный,
ни на кого не глядя (не ждал от него этой застенчивости), — спустился,
сел. На один мельчайший дифференциал секунды мне мелькнуло рядом с ним чье-то лицо — острый, черный треугольник — и тотчас же стерлось: мои глаза — тысячи глаз — туда, наверх,
к Машине. Там — третий чугунный жест нечеловеческой руки. И, колеблемый невидимым ветром, — преступник идет, медленно, ступень — еще — и вот шаг, последний в его жизни — и он лицом
к небу, с запрокинутой назад головой — на последнем своем ложе.
В
селе, из которого был портной, пять богатых крестьян снимали у помещика за 1100 рублей 105 десятин пахотной, черной, как деготь, жирной земли и раздавали ее мужичкам же, кому по 18, кому по 15 рублей.
Ни одна земля не шла ниже двенадцати. Так что барыш был хороший. Сами покупщики брали себе по пяти десятин, и земля эта приходилась им даром. Умер у этих мужиков товарищ, и предложили они хромому портному итти
к ним в товарищи.
Конечно, я до сих пор еще не принес никакой непосредственной пользы: я не вырыл колодца, я не обжигал кирпичей, не испек
ни одного хлеба, но взамен того я смягчал нравы, я изгонял меланхолию из сердец и
поселял в них расположение
к добрым подвигам… вот прямые заслуги моей юмористической деятельности!
Зачем она
к этим морским берегам летит — не знаю, но как
сесть ей постоянно здесь не на что, то она упадет на солончак, полежит на своей хлупи и, гладишь, опять схватилась и опять полетела, а ты и сего лишен, ибо крыльев нет, и ты снова здесь, и нет тебе
ни смерти,
ни живота,
ни покаяния, а умрешь, так как барана тебя в соль положат, и лежи до конца света солониною.
«Это звери, а не люди!» — проговорил он,
садясь на дрожки, и решился было не знакомиться
ни с кем более из чиновников; но, рассудив, что для парадного визита
к генеральше было еще довольно рано, и увидев на ближайшем доме почтовую вывеску, велел подвезти себя
к выходившему на улицу крылечку.
Настенька
села на довольно отдаленное кресло. Генеральша лениво повернула
к ней голову и несколько минут смотрела на нее своими мутными серыми глазами. Настенька думала, что она хочет что-нибудь ее спросить, но генеральша
ни слова не сказала и, поворотив голову в другую сторону, где навытяжке сидела залитая в брильянтах откупщица, проговорила...
И в этот день, когда граф уже ушел, Александр старался улучить минуту, чтобы поговорить с Наденькой наедине. Чего он не делал? Взял книгу, которою она, бывало, вызывала его в сад от матери, показал ей и пошел
к берегу, думая: вот сейчас прибежит. Ждал, ждал — нейдет. Он воротился в комнату. Она сама читала книгу и не взглянула на него. Он
сел подле нее. Она не поднимала глаз, потом спросила бегло, мимоходом, занимается ли он литературой, не вышло ли чего-нибудь нового? О прошлом
ни слова.
«Нет, — думала она, — без бога, видно,
ни на шаг». Она предложила Александру поехать с ней
к обедне в ближайшее
село, но он проспал два раза, а будить она его не решалась. Наконец она позвала его вечером ко всенощной. «Пожалуй», — сказал Александр, и они поехали. Мать вошла в церковь и стала у самого клироса, Александр остался у дверей.
Она немедленно
села в угол, лицом
к стене, — и залилась слезами, почти заголосила,
ни дать
ни взять русская крестьянка над гробом мужа или сына.
Тот
сел; руки у него при этом ходили ходенем, да и не мудрено: Аггей Никитич, раздосадованный тем, что был прерван в своих размышлениях о Беме, представлял собою весьма грозную фигуру. Несмотря на то, однако, робкий почтмейстер, что бы там
ни произошло из того, решился прибегнуть
к средству, которое по большей части укрощает начальствующих лиц и делает их более добрыми.
И опять целый день провел он в полном одиночестве, потому что Евпраксеюшка на этот раз уже
ни к обеду,
ни к вечернему чаю не явилась, а ушла на целый день на
село к попу в гости и возвратилась только поздно вечером.
Проворный витязь отлетел,
И в снег с размаха рокового
Колдун упал — да там и
сел;
Руслан, не говоря
ни слова,
С коня долой,
к нему спешит,
Поймал, за бороду хватает,
Волшебник силится, кряхтит
И вдруг с Русланом улетает…
В марте месяце сего года, в проезд чрез наш город губернатора, предводителем дворянства было праздновано торжество, и я, пользуясь сим случаем моего свидания с губернатором, обратился
к оному сановнику с жалобой на обременение помещиками крестьян работами в воскресные дни и даже в двунадесятые праздники и говорил, что таким образом великая бедность народная еще более увеличивается, ибо по целым
селам нет
ни у кого
ни ржи,
ни овса…
— Вот сестрица покушают, — говорил он, обращаясь
к сестре. —
Садитесь, сестрица, кушайте, кушайте! Чего церемониться? А не хотите без меня, так позвольте мне, сударыня Ольга Арсентьевна, морковной начиночки из пирожка на блюдце… Вот так, довольно-с, довольно! Теперь, сестрица, кушайте, а с меня довольно. Меня и кормить-то уж не за что; нитяного чулка вязать, и того уже теперь путем не умею. Лучше гораздо сестрицы вязал когда-то, и даже бродери англез выплетал, а нынче что
ни стану вязать, всё петли спускаю.