Неточные совпадения
—
Не беспокойся, — сказал гость Анфимьевне, хотя она
не беспокоилась, а,
стоя в дверях, сложив руки на животе, смотрела на него умильно и ожидая чего-то.
а я и четверти бутылки
не выпил и
не Силен.
Не Силен, а силён, потому что решение навеки взял. Ты каламбур мне прости, ты многое мне сегодня должен простить,
не то что каламбур.
Не беспокойся, я
не размазываю, я дело говорю и к делу вмиг приду.
Не стану жида из души тянуть.
Постой, как это…
— Ничего,
не беспокойся, — уверял Мышников. — Коли на то пошло, так мы свою газету откроем… Одним словом, вздор, и
не стоит говорить.
Точно маленькая щепочка, лодка наша металась среди яростных волн. Порой казалось, что она бросается вперед, то будто
стоит на месте. Стало совсем темно. С трудом можно было рассмотреть, что делается рядом. Как автомат,
не отдавая себе отчета, я откачивал воду из лодки и мало
беспокоился о том, что она
не убывала.
—
Не беспокойтесь, Аглая Ивановна, — спокойно отвечал Ипполит, которого подскочившая к нему Лизавета Прокофьевна схватила и неизвестно зачем крепко держала за руку; она
стояла пред ним и как бы впилась в него своим бешеным взглядом, —
не беспокойтесь, ваша maman разглядит, что нельзя бросаться на умирающего человека… я готов разъяснить, почему я смеялся… очень буду рад позволению…
Я тебя как провидение ждала (
не стоил ты того!), я подушку мою слезами по ночам обливала, —
не по тебе, голубчик,
не беспокойся, у меня свое, другое горе, вечное и всегда одно и то же.
— А Лизе за Паншиным
не быть,
не беспокойся;
не такого мужа она
стоит.
— Да
не стоит вам
беспокоиться, Елена Викторовна. Mon nom de geurre [Мой псевдоним (франц.)] Тамара, а так — Анастасия Николаевна. Все равно, — зовите хоть Тамарой… Я больше привыкла…
—
Не беспокойтесь! Все будет в порядке, мамаша! Чемоданчик ваш у меня. Давеча, как он сказал мне про вас, что, дескать, вы тоже с участием в этом и человека того знаете, — я ему говорю — гляди, Степан! Нельзя рот разевать в таком строгом случае! Ну, и вы, мамаша, видно, тоже почуяли нас, когда мы около
стояли. У честных людей рожи заметные, потому — немного их по улицам ходит, — прямо сказать! Чемоданчик ваш у меня…
— Нет,
не беспокойся, спрячь деньги назад, — сказала Лизавета Александровна, — это дело
не будет
стоить тебе ни копейки.
— Нет, это вы забываетесь и считаете меня круглой дурой.
Не беспокойтесь, живая
не дамся в руки.
Не таковская… Самой дороже
стоит. Я ведь
не посмотрю, что вы ученая, и прямо глаза выцарапаю… да. Я в ваши дела
не мешаюсь: любите, кого хотите, а меня оставьте.
— Он в канцелярии.
Не стоит вам
беспокоиться, я скажу, что были и приглашали нас… Обязательно будем…
«Молчи, — говорят, — Ольга,
не говори вздора: я
не напрасно
беспокоюсь, а я это так чувствую. Господь мне так много счастья дал, какого я
не стоила… ну что же; а теперь, — изволят говорить, — если ему меня испытать угодно, так сердце мое готово».
Василиса Перегриновна. Вам, благодетельница наша, всего знать нельзя. Да и
не стоит вам, по вашей барственности, о всякой дряни
беспокоиться. А хоть и плачутся, что на них смотреть,
стоят ли они того? Вы уж другим-то много благодеяний делаете, так вам, нашей благодетельнице, бог простит.
— Братец, Порфирий Петрович, — промолвила тетка, как только заметила,
не без некоторого, конечно, сожаления, что сердце с отца, как говорится, соскочило, — вы больше
не извольте
беспокоиться:
не стоит ручек ваших марать.
Дорн. Ничего. Это, должно быть, в моей походной аптеке что-нибудь лопнуло.
Не беспокойтесь. (Уходит в правую дверь, через полминуты возвращается.) Так и есть. Лопнула склянка с эфиром. (Напевает.) «Я вновь пред тобою
стою очарован…»
Гневышов. Ах, мой друг, ну,
стоит ли
беспокоиться!.. Пусть его смотрит.
Не обращать внимания, только и всего.
Епишкин.
Не извольте
беспокоиться!
Стоит ли об таких пустяках разговаривать! Милости просим на полчасика! Особенной попотчевать могу.
Синцов (с улыбкой).
Не беспокойтесь…
стоит ли?
—
Не извольте
беспокоиться. Господи, боже мой!
Не первый год езжу, — говорит Давыд и потом,
постояв немного, присовокупляет: — Кафтан синий надо надеть-с?
— Ну, уж на этот счет, — отвечаем, — ваша милость
не беспокойтесь: нам только бы его в свои руки достичь, а то он, наш хранитель, за себя
постоит: он
не торговых мастеров, а настоящего Строганова дела, а что строгановская, что костромская олифа так варены, что и огневого клейма
не боятся и до нежных вап смолы
не допустят.
— Да вы и
не беспокойтесь, я уже донес по начальству, что
не ручаюсь, будет ли в чем вас из этой мызы вывесть, и жду завтра же нового распоряжения. Пусть тут черт
стоит у этого Холуяна! Проклятая мыза и проклятый хозяин!
— Теперь, брат, ау! Кончено. Но что это с тобой, Фроим? Ты как вареный:
не мог сам надеть кольцо.
Постой, дай руку! Да у тебя жар… Ступай скорее домой и ляг в постель. Отведи его, Израиль, и позови доктора. Ну, ступай, Фроим.
Не беспокойся. Дело все-таки сделано.
— Я одного только
не понимаю, — начал хозяин, — о чем вы
беспокоитесь. Я прежде вам говорил и теперь еще повторяю, что собственно для вас мы согласны поставить сцену или две из «Гамлета», например, сцену его с матерью: комната простая и небольшая;
стоит только к нашей голубой декорации приделать занавес, за которым должен будет кто-нибудь лежать Полонием. Дарья Ивановна сыграет мать; вы — Гамлета, — и прекрасно!
— За дело,
не беспокойтесь, милейшая. Зря
не обидим никого. Эта негодница Лихарева работать
не захотела. А когда я ее заставлять стала, палец себе наколола до крови нарочно, чтобы настоять на своем… Ну, вот я ее и послала к печке. Пусть
постоит да поразмыслит на досуге, хорошо ли так поступать!
— Вы, ваше сиятельство,
не беспокойтесь, — проговорила, опуская в карман бумажку, Глафира: — вексель этот
не подлежит ни малейшему сомнению, он такое же уголовное дело, как то, которым вы угрожаете моему мужу, но с тою разницей, что он составляет дело более доказательное, и чтобы убедить вас в том, что я прочно
стою на моей почве, я попрошу вас
не выходить отсюда прежде, чем вы получите удостоверение. Вы сию минуту убедитесь, что для нас с вами обоюдно гораздо выгоднее сойтись на миролюбивых соглашениях.
— А-а,
не беспокойтесь, сударыня, он этого слишком
стоил! — воскликнул мой Пенькновский. Я так и замер от страха, что он, увлекшись, сам
не заметит, как расскажет, что Кирилл предательски выдавал его за палача, который будет в Киеве наказывать жестоко обращавшуюся с крестьянами польскую графиню; но мой речистый товарищ быстро спохватился и рассказал, что Кирилл будто бы, напившись пьян, зацепил колесом за полицеймейстерскую коляску.
Прошло, вероятно,
не менее часа. Мои ноги затекли от сидения на корточках, и я начала уже раскаиваться, что напрасно
беспокоилась, — княжне, очевидно,
не грозила никакая опасность, — как вдруг легкий шелест привлек мое внимание. Я приподнялась с пола и замерла от ужаса: прямо против меня в противоположных дверях
стояла невысокая фигура вся в белом.
—
Не беспокойся! — поторопился утешить ее добрый мальчик, — мне ничего
не надо. Я очень страдаю. Грудь у меня так ломит, что и думать
не приходится о еде. A ты теперь принимайся за работу. Постой-ка, я налью тебе в ведро воды и отыщу мыло и тряпку. Ты полы вымоешь прежде всего.
— Какая вы добрая, хорошая, я
не стою, чтобы вы так
беспокоились обо мне, — проговорил Бежецкий,
не поднимая глаз.