Неточные совпадения
Она, взглянуть назад
не смея,
Поспешный ускоряет шаг;
Но от косматого лакея
Не может
убежать никак;
Кряхтя, валит медведь несносный;
Пред ними лес; недвижны сосны
В своей нахмуренной красе;
Отягчены их ветви все
Клоками снега; сквозь вершины
Осин, берез и лип нагих
Сияет луч светил ночных;
Дороги нет; кусты, стремнины
Метелью все занесены,
Глубоко в снег погружены.
— Надоели они мне очень вчера, — обратился вдруг Раскольников к Порфирию с нахально-вызывающею усмешкой, — я и
убежал от них квартиру нанять, чтоб они меня
не сыскали, и денег кучу с собой захватил. Вон господин
Заметов видел деньги-то. А что, господин
Заметов, умен я был вчера али в бреду, разрешите-ка спор!
Лариса. Ах, как нехорошо! Нет хуже этого стыда, когда приходится за других стыдиться… Вот мы ни в чем
не виноваты, а стыдно, стыдно, так бы
убежала куда-нибудь. А он как будто
не замечает ничего, он даже весел.
Послушай: хитрости какие!
Что за рассказ у них смешной?
Она за тайну мне сказала,
Что умер бедный мой отец,
И мне тихонько показала
Седую голову — творец!
Куда бежать нам от злоречья?
Подумай: эта голова
Была совсем
не человечья,
А волчья, — видишь: какова!
Чем обмануть меня хотела!
Не стыдно ль ей меня пугать?
И для чего? чтоб я
не смелаС тобой сегодня
убежать!
Возможно ль?
Вскочив в спальню и наткнувшись на кровать, я тотчас
заметил, что есть дверь из спальни в кухню, стало быть был исход из беды и можно было
убежать совсем, но — о ужас! — дверь была заперта на замок, а в щелке ключа
не было.
То, что для меня было непонятно, ему казалось простым и ясным. Иногда он
замечал следы там, где при всем желании что-либо усмотреть я ничего
не видел. А он видел, что прошла старая матка изюбра и годовалый теленок. Они щипали листву таволожника, потом стремительно
убежали, испугавшись чего-то.
Она улыбнулась и немного спустя уже сама заговаривала со мной. Я
не видал существа более подвижного. Ни одно мгновенье она
не сидела смирно; вставала,
убегала в дом и прибегала снова, напевала вполголоса, часто смеялась, и престранным образом: казалось, она смеялась
не тому, что слышала, а разным мыслям, приходившим ей в голову. Ее большие глаза глядели прямо, светло,
смело, но иногда веки ее слегка щурились, и тогда взор ее внезапно становился глубок и нежен.
Я придумал: подстерег, когда кабатчица спустилась в погреб, закрыл над нею творило, запер его, сплясал на нем танец
мести и, забросив ключ на крышу, стремглав прибежал в кухню, где стряпала бабушка. Она
не сразу поняла мой восторг, а поняв, нашлепала меня, где подобает, вытащила на двор и послала на крышу за ключом. Удивленный ее отношением, я молча достал ключ и,
убежав в угол двора, смотрел оттуда, как она освобождала пленную кабатчицу и как обе они, дружелюбно посмеиваясь, идут по двору.
Я, с полатей, стал бросать в них подушки, одеяла, сапоги с печи, но разъяренный дед
не замечал этого, бабушка же свалилась на пол, он бил голову ее ногами, наконец споткнулся и упал, опрокинув ведро с водой. Вскочил, отплевываясь и фыркая, дико оглянулся и
убежал к себе, на чердак; бабушка поднялась, охая, села на скамью, стала разбирать спутанные волосы. Я соскочил с полатей, она сказала мне сердито...
— Я хоть женщина, а ни за что бы
не убежала, —
заметила она чуть
не обидчиво. — А впрочем, вы надо мной смеетесь и кривляетесь по вашему обыкновению, чтобы себе больше интересу придать; скажите: стреляют обыкновенно с двенадцати шагов? Иные и с десяти? Стало быть, это наверно быть убитым или раненым?
Первым моим движением было
убежать, но я дрожал всем телом и
не смел пошевелиться.
— Смотри, у меня
не шалить, — нахмуря свои брови и выставив нижнюю челюсть, прохрипел смотритель. — Если только
замечу что — запорю. От меня
не убежишь.
Дубков, который был знаком с этой дамой, застав меня однажды в манеже, где я стоял, спрятавшись за лакеями и шубами, которые они держали, и узнав от Дмитрия о моей страсти, так испугал меня предложением познакомить меня с этой амазонкой, что я опрометью
убежал из манежа и, при одной мысли о том, что он ей сказал обо мне, больше
не смел входить в манеж, даже до лакеев, боясь встретить ее.
Говоря это, он подскакивал к Передонову и оттеснял его в угол. Передонов испугался и рад был
убежать, да Гудаевский в пылу раздражения
не заметил, что загородил выход. Антоша схватил отца сзади за фалды сюртука и тянул его к себе. Отец сердито цыкнул на него и лягнулся. Антоша проворно отскочил в сторону, но
не выпустил отцова сюртука.
Ответа
не последовало. Но вот наконец ветер в последний раз рванул рогожу и
убежал куда-то. Послышался ровный, спокойный шум. Большая холодная капля упала на колено Егорушки, другая поползла по руке. Он
заметил, что колени его
не прикрыты, и хотел было поправить рогожу, но в это время что-то посыпалось и застучало по дороге, потом по оглоблям, по тюку. Это был дождь. Он и рогожа как будто поняли друг друга, заговорили о чем-то быстро, весело и препротивно, как две сороки.
—
Не смей так смотреть, ты вырастешь идиотом! — кричала она, топая ногами, щипала его, била, он хныкал, защищал голову, взбрасывая длинные руки вверх, но никогда
не убегал от нее и
не жаловался на побои.
Евсей
убежал в лавку и целый день чувствовал в сердце зуд незаслуженной обиды. Она
не порвала его влечения к Анатолию, но заставила его уходить со двора, как только Анатолий
замечал его. И он устранил стекольщика из области своих грёз…
Мамаева. Ему
не надо было
убегать общества; мы бы его
заметили, непременно
заметили.
— А тем, что… ну, решился провести этот день с женой. И скажи прямо, серьезно, как вон русские самодуры говорят: «Хочу,
мол, так и сделаю, а ты моему нраву
не препятствуй!». Досадно бы, конечно, было, но я бы покорилась; а то приехал, сначала хитрить стал, а потом, когда отпустили, так обрадовался, как школьник, и
убежал.
Бельтов с Круциферской, как известно, тоже
не посмел идти до конца,
убежал от нее, хотя и по совершенно другим соображениям, если ему только верить.
К<няжна> Софья. Слава богу! (Про себя) Я думала, что этот Белинской
не мучим совестью… теперь я вижу совсем противное. Он боялся встретить взор обманутого им человека! Так он виновнее меня!.. Я
заметила смущение в его чертах! Пускай бежит… ему ли
убежать от неизбежного наказания небес? (Удаляется в глубину театра.)
(
Убегает в бешенстве и сталкивается в дверях с патером Сорринием, которого
не замечает. Соррини на минуту поражен, но наконец сгибает спину и с поклоном входит. Алварец идет радостно иезуиту навстречу.)
Матрена. Ну, матушка, помилует ли он Лизавету! Подначальный тоже ему человек во всем, как есть! Толды, как он от барина-то пришел, человек это был, али зверь какой? Я со страху ажно из избы
убежала: сначала слышу голосила она все,
молила что ли его, а тут и молвы
не стало.
И когда, случалось, раздавался общий смех на мой счет, в котором даже m-me M* иногда невольно принимала участие, тогда я, в отчаянии, вне себя от горя, вырывался от своих тиранов и
убегал наверх, где и дичал остальную часть дня,
не смея показать своего лица в зале.
Мавра сказала, что все писал и
не спал ничего, потом ходил по комнате, а потом, час тому назад,
убежал, сказав, что через полчаса будет; «а когда,
мол, Аркадий Иванович придут, так скажи,
мол, старуха, — заключила Мавра, — что гулять я пошел, и три,
не то,
мол, четыре раза наказывал».
Поступай как собака: если она придет туда, где найдет хорошее мясо, она
не смеет его тронуть и
убегает, стало быть, она привычна к тяжелым ударам.
Да, пока достаточно и этого. Ты
заметил, что большая буква снята с моего «я»? — она выброшена мною вместе с револьвером. Это знак покорности и равенства, ты понимаешь? Быть равным с тобою — вот клятва, которую я принес себе и Марии. Как король, я присягнул на верность твоей конституции, но
не изменю клятве, как король: от прежней жизни моей я сохранил уважение к договорам. Клянусь, я буду верным твоим товарищем по общей каторге нашей и
не убегу один!
— Да, — отвечал разжалованный, — он добрый человек, но он
не может быть другим,
не может быть человеком, с его образованьем и нельзя требовать. — Он вдруг как будто покраснел. — Вы
заметили его грубые шутки нынче о секрете, — и Гуськов, несмотря на то, что я несколько раз старался замять разговор, стал оправдываться передо мной и доказывать, что он
не убежал из секрета и что он
не трус, как это хотели дать
заметить адъютант и Ш.
— Едва ли,
не таков он… Посмотрите, опять
убежит… —
заметил Михаил Дмитриевич.
Тщетно ревел я коровой, тщетно хотел
убежать с полка, тщетно
молил парильщика дать мне легкую передышку, он был непреклонен и до тех пор
не спустил меня с полка, пока
не обхлестал об мою шкуру весь запас веников и
не превратил их в то лекарство, которое некогда считалось нашими педагогами за радикальное средство от лени.