Неточные совпадения
— Я
не знаю этого, — сухо ответила Дуня, — я
слышала только какую-то очень странную историю, что этот Филипп был какой-то ипохондрик, какой-то домашний философ, люди говорили, «зачитался», и что удавился он более от
насмешек, а
не от побой господина Свидригайлова. А он при мне хорошо обходился с людьми, и люди его даже любили, хотя и действительно тоже винили его в смерти Филиппа.
Хочу любить — но слов любви
не знаю,
И чувства нет в груди; начну ласкаться, —
Услышу брань,
насмешки и укоры
За детскую застенчивость, за сердце
Холодное.
— И ничего интересного
не услышишь, — заметила ей с
насмешкой Прыхина, и затем, заметив, что все уже интересное для Юлии рассказала, она встала, простилась с ней и побежала еще к одной своей подружке, чтоб рассказать ей об этом же. Катишь каждою новостью любила поделиться со всеми своими приятельницами.
— Иной раз говорит, говорит человек, а ты его
не понимаешь, покуда
не удастся ему сказать тебе какое-то простое слово, и одно оно вдруг все осветит! — вдумчиво рассказывала мать. — Так и этот больной. Я
слышала и сама знаю, как жмут рабочих на фабриках и везде. Но к этому сызмала привыкаешь, и
не очень это задевает сердце. А он вдруг сказал такое обидное, такое дрянное. Господи! Неужели для того всю жизнь работе люди отдают, чтобы хозяева
насмешки позволяли себе? Это — без оправдания!
— Ну, скажите, пожалуйста, что он говорит? — воскликнула она, всплеснув руками. — Тебя, наконец, бог за меня накажет, Жак! Я вот прямо вам говорю, Михайло Сергеич; вы ему приятель; поговорите ему… Я
не знаю, что последнее время с ним сделалось: он мучит меня… эти
насмешки… презрение… неуважение ко мне… Он, кажется, только того и хочет, чтоб я умерла. Я молюсь, наконец, богу: господи! Научи меня, как мне себя держать с ним! Вы сами теперь
слышали… в какую минуту, когда я потеряла отца, и что он говорит!
Она была уверена, что
услышит здесь
не насмешку и злорадство, а слова ободрения и надежды.
— Шинель, шинель, шинель, шинель друга моего! шинель моего лучшего друга! — защебетал развратный человек, вырывая из рук одного человека шинель и набрасывая ее, для подлой и неблагоприятной
насмешки, прямо на голову господину Голядкину. Выбиваясь из-под шинели своей, господин Голядкин-старший ясно
услышал смех двух лакеев. Но,
не слушая ничего и
не внимая ничему постороннему, он уж выходил из передней и очутился на освещенной лестнице. Господин Голядкин-младший — за ним.
Ему все равно, сложит ли эта
насмешка чьи-нибудь уста в улыбку или сомкнет их раболепным молчанием: он
не только в улыбке,
не только в молчании, но даже в стонах, которыми он может заставить стонать и молчание и улыбку, — во всем он будет
слышать насмешку над его бессилием перед этим драгуном, перед какими-то угрозами, перед кем-то старшим, кто отныне займет главенство в подвластных ему умах.
В первый раз еще я
слышала от него такие ожесточенно-насмешливые слова. И
насмешка его
не пристыдила, а оскорбила меня, и ожесточение
не испугало меня, а сообщилось мне. Он ли, всегда боявшийся фразы в наших отношениях, всегда искренний и простой, говорил это? И за что? За то, что точно я хотела пожертвовать ему удовольствием, в котором
не могла видеть ничего дурного, и за то, что за минуту перед этим я так понимала и любила его. Роли наши переменились, он — избегал прямых и простых слов, а я искала их.
Я постараюсь передать рассказ моего приятеля, хотя и боюсь, что мне
не удастся это сделать в той простой форме, с той мягкой и грустной
насмешкой, как я его
слышал.
— Я
не желаю отвечать вам. В вашем голосе я
слышу смех, а я
не люблю
насмешек.
«Вдруг за сердце,
слышу, укусила фаланга, злое-то насекомое, понимаешь? Обмерил я ее глазом. От меня, клопа и подлеца, она вся зависит, вся, вся кругом, и с душой, и с телом. Очерчена. Эта мысль, мысль фаланги, до такой степени захватила мне сердце, что оно чуть
не истекло от одного томления… Взглянул я на девицу, и захотелось мне подлейшую, поросячью, купеческую штучку выкинуть: поглядеть это на нее с
насмешкой и тут же огорошить ее с интонацией, с какою только купчик умеет сказать...
Не понимаю, что сделалось, когда мы въехали в Газетный переулок… Карета наша остановилась… отворяю окно… при свете фонаря увидела я отца Леандрова… Ипполитова… и его… Он бросился к нашей карете, но Ипполитов удержал его… я
услышала ясно: «Она того
не стоит!» Потом раздался ужасный голос: «Пошел мимо, домой!» В этом голосе
слышала я и
насмешку, и какую-то злобу, но более всего презрение!..
Алексей Алексеич багровеет. Легче ему еще раз простоять два часа на коленях, чем этакие слова
слышать! Всю ночь
не спит он.
Не так обидно ему, что пропали его труды, как то, что Авдиесов
не даст ему теперь прохода своими
насмешками. Авдиесов рад его горю. На другой день всю обедню он презрительно косится на клирос, где один, как перст, басит Алексей Алексеич. Проходя с кадилом мимо клироса, он бормочет...
Станислава начала с того, что, презирая и здесь принятые приличия, постаралась поставить свой дом на соответствующую ее вкусам ногу и стала самым безумным образом проматывать свое небольшое приданое. Напрасно просил и уговаривал муж — она ничего
не хотела
слышать. Долг, общественное мнение, предметы, священные в его глазах, в ней возбудили только
насмешки. Его странные, по ее мнению, понятия о чести и приличии заставляли ее только пожимать плечами.
Ходит, опустя очи долу, ничего
не видя, ничего
не слыша, и беззлобно, безответно переносит злые
насмешки рабочих, щипки да рывки мальчишек.
А между тем возможно, что несчастный христианин, у купели которого иерей Тюльпанов произвел описанные упущения и бесчинства, придя в возраст,
услышит на это
насмешки и попреки и позовет к суду кого-то,
не озаботившегося своевременно исправить его крещеную репутацию.