Неточные совпадения
То же самое думал ее сын. Он
провожал ее
глазами до тех пор, пока
не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему
руку на
руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то
не имеющем ничего общего
с ним,
с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Она уставилась было взглядом на золотой лорнет Петра Петровича, который он придерживал в левой
руке, а вместе
с тем и на большой, массивный, чрезвычайно красивый перстень
с желтым камнем, который был на среднем пальце этой
руки, — но вдруг и от него
отвела глаза и,
не зная уж куда деваться, кончила тем, что уставилась опять прямо в
глаза Петру Петровичу.
Возьмет он
руку, к сердцу жмет,
Из глубины души вздохнет,
Ни слова вольного, и так вся ночь проходит,
Рука с рукой, и
глаз с меня
не сводит. —
Смеешься! можно ли! чем повод подала
Тебе я к хохоту такому!
Клим пораженно
провожал глазами одну из телег. На нее был погружен лишний человек, он лежал сверх трупов, аккуратно положенных вдоль телеги, его небрежно взвалили вкось, почти поперек их, и он высунул из-под брезента голые, разномерные
руки; одна была коротенькая, торчала деревянно и растопырив пальцы звездой, а другая — длинная, очевидно, сломана в локтевом сгибе; свесившись
с телеги, она свободно качалась, и кисть ее, на которой
не хватало двух пальцев, была похожа на клешню рака.
Лидия пожала его
руку молча. Было неприятно видеть, что
глаза Варвары
провожают его
с явной радостью. Он ушел, оскорбленный равнодушием Лидии, подозревая в нем что-то искусственное и демонстративное. Ему уже казалось, что он ждал: Париж сделает Лидию более простой, нормальной, и, если даже несколько развратит ее, — это пошло бы только в пользу ей. Но, видимо, ничего подобного
не случилось и она смотрит на него все теми же
глазами ночной птицы, которая
не умеет жить днем.
Он молча поцеловал у ней
руку и простился
с ней до воскресенья. Она уныло
проводила его
глазами, потом села за фортепьяно и вся погрузилась в звуки. Сердце у ней о чем-то плакало, плакали и звуки. Хотела петь —
не поется!
Он мучительно
провел глазами по потолку, хотел сойти
с места, бежать — ноги
не повиновались. Хотел сказать что-то: во рту было сухо, язык
не ворочался, голос
не выходил из груди. Он протянул ей
руку.
— Дайте ему в щеку! Дайте ему в щеку! — прокричала Татьяна Павловна, а так как Катерина Николаевна хоть и смотрела на меня (я помню все до черточки),
не сводя глаз, но
не двигалась
с места, то Татьяна Павловна, еще мгновение, и наверно бы сама исполнила свой совет, так что я невольно поднял
руку, чтоб защитить лицо; вот из-за этого-то движения ей и показалось, что я сам замахиваюсь.
«Точно так-с, — отвечал он
с той улыбкой человека навеселе, в которой умещаются и обида и удовольствие, — писать вовсе
не могу», — прибавил он,
с влажными
глазами и
с той же улыбкой, и старался
водить рукой по воздуху, будто пишет.
У юрты встретил меня старик лет шестидесяти пяти в мундире станционного смотрителя со шпагой. Я думал, что он тут живет, но
не понимал, отчего он встречает меня так торжественно, в шпаге,
руку под козырек, и
глаз с меня
не сводит. «Вы смотритель?» — кланяясь, спросил я его. «Точно так, из дворян», — отвечал он. Я еще поклонился. Так вот отчего он при шпаге! Оставалось узнать, зачем он встречает меня
с таким почетом:
не принимает ли за кого-нибудь из своих начальников?
Нехлюдов отдал письмо графини Катерины Ивановны и, достав карточку, подошел к столику, на котором лежала книга для записи посетителей, и начал писать, что очень жалеет, что
не застал, как лакей подвинулся к лестнице, швейцар вышел на подъезд, крикнув: «подавай!», а вестовой, вытянувшись,
руки по швам, замер, встречая и
провожая глазами сходившую
с лестницы быстрой,
не соответственной ее важности походкой невысокую тоненькую барыню.
Я зачерпнул из ведра чашкой, она,
с трудом приподняв голову, отхлебнула немножко и
отвела руку мою холодной
рукою, сильно вздохнув. Потом взглянула в угол на иконы, перевела
глаза на меня, пошевелила губами, словно усмехнувшись, и медленно опустила на
глаза длинные ресницы. Локти ее плотно прижались к бокам, а
руки, слабо шевеля пальцами, ползли на грудь, подвигаясь к горлу. По лицу ее плыла тень, уходя в глубь лица, натягивая желтую кожу, заострив нос. Удивленно открывался рот, но дыхания
не было слышно.
— Я ведь и в самом деле
не такая, он угадал, — прошептала она быстро, горячо, вся вдруг вспыхнув и закрасневшись, и, повернувшись, вышла на этот раз так быстро, что никто и сообразить
не успел, зачем это она возвращалась. Видели только, что она пошептала что-то Нине Александровне и, кажется,
руку ее поцеловала. Но Варя видела и слышала всё и
с удивлением
проводила ее
глазами.
— Теодор! — продолжала она, изредка вскидывая
глазами и осторожно ломая свои удивительно красивые пальцы
с розовыми лощеными ногтями, — Теодор, я перед вами виновата, глубоко виновата, — скажу более, я преступница; но вы выслушайте меня; раскаяние меня мучит, я стала самой себе в тягость, я
не могла более переносить мое положение; сколько раз я думала обратиться к вам, но я боялась вашего гнева; я решилась разорвать всякую связь
с прошедшим… puis, j’ai été si malade, я была так больна, — прибавила она и
провела рукой по лбу и по щеке, — я воспользовалась распространившимся слухом о моей смерти, я покинула все;
не останавливаясь, день и ночь спешила я сюда; я долго колебалась предстать пред вас, моего судью — paraî tre devant vous, mon juge; но я решилась наконец, вспомнив вашу всегдашнюю доброту, ехать к вам; я узнала ваш адрес в Москве.
Старик Райнер все слушал молча, положив на
руки свою серебристую голову. Кончилась огненная, живая речь, приправленная всеми едкими остротами красивого и горячего ума. Рассказчик сел в сильном волнении и опустил голову. Старый Райнер все
не сводил с него
глаз, и оба они долго молчали. Из-за гор показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё сидели молча и далеко носились своими думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным русским языком...
Наконец дело
с Эммой Эдуардовной было покончено. Взяв деньги и написав расписку, она протянула ее вместе
с бланком Лихонину, а тот протянул ей деньги, причем во время этой операции оба глядели друг другу в
глаза и на
руки напряженно и сторожко. Видно было, что оба чувствовали
не особенно большое взаимное доверие. Лихонин спрятал документы в бумажник и собирался уходить. Экономка
проводила его до самого крыльца, и когда студент уже стоял на улице, она, оставаясь на лестнице, высунулась наружу и окликнула...
Лаптев
с ленивой улыбкой посмотрел на подходившего Яшу Кормилицына и долго
провожал Лушу
глазами, пока она
не скрылась в толпе, опираясь на
руку своего кавалера.
Вот Александр тихо коснулся ее талии. Она тихо
отвела локтем его
руку. Он дотронулся опять, она
отвела слабее,
не спуская
глаз с Невы. В третий раз
не отвела.
Он мрачно примолк, смотря в землю и приложив правую
руку к сердцу. Варвара Петровна ждала,
не сводя с него
глаз.
Некоторые из них бегали по платформе к кадке
с водой, чтобы напиться, и, встречая офицеров, умеряя шаг, делали свои глупые жесты прикладывания
руки ко лбу и
с серьезными лицами, как будто делали что-то
не только разумное, но и очень важное, проходили мимо них,
провожая их
глазами, и потом еще веселее пускались рысью, топая по доскам платформы, смеясь и болтая, как это свойственно здоровым, добрым молодым ребятам, переезжающим в веселой компании из одного места в другое.
Он смотрел им вслед,
провожал донельзя мелькание белого бурнуса между березками. Она
не имела силы обернуться. Вольдемар остался. «Да неужели, — думал он, — я должен оставить ее, и навсегда!» Он положил голову на
руку, закрыл
глаза и
с полчаса сидел уничтоженный, задавленный горем, как вдруг кто-то его назвал по имени; он поднял голову и едва узнал общее советничье лицо советника; Бельтов сухо поклонился ему.
Проводив его
глазами, Егорушка обнял колени
руками и склонил голову… Горячие лучи жгли ему затылок, шею и спину. Заунывная песня то замирала, то опять проносилась в стоячем, душном воздухе, ручей монотонно журчал, лошади жевали, а время тянулось бесконечно, точно и оно застыло и остановилось. Казалось, что
с утра прошло уже сто лет…
Не хотел ли бог, чтобы Егорушка, бричка и лошади замерли в этом воздухе и, как холмы, окаменели бы и остались навеки на одном месте?
Литвинов долго
не сводил глаз с карточки, потом тихонько ее отодвинул и снова схватился обеими
руками за голову.
А расправив старые кости, он опустился на камень у двери, вынул из кармана куртки открытое письмо,
отвел руку с ним подальше от
глаз, прищурился и смотрит, беззвучно шевеля губами. На большом, давно
не бритом и точно посеребренном лице его — новая улыбка: в ней странно соединены любовь, печаль и гордость.
Он оттолкнулся от дерева, — фуражка
с головы его упала. Наклоняясь, чтоб поднять её, он
не мог
отвести глаз с памятника меняле и приёмщику краденого. Ему было душно, нехорошо, лицо налилось кровью,
глаза болели от напряжения.
С большим усилием он оторвал их от камня, подошёл к самой ограде, схватился
руками за прутья и, вздрогнув от ненависти, плюнул на могилу… Уходя прочь от неё, он так крепко ударял в землю ногами, точно хотел сделать больно ей!..
Я кормил ее из своих
рук, купал, укладывал спать,
не сводил с нее
глаз по целым ночам и вскрикивал, когда мне казалось, что нянька ее сейчас уронит.
У Долинского стало все заметнее и заметнее недоставать слов. В такие особенно минуты он обыкновенно или потерянно молчал, или столь же потерянно брал больную за
руку и
не сводил с нее
глаз. Очень тяжело, невыносимо тяжело видеть, как близкое и дорогое нам существо тает, как тонкая восковая свечка, и спокойно переступает последние ступени к могиле.
На другой же день к вечеру Жуквич прислал
с своим человеком к князю полученную им из Парижа ответную телеграмму, которую Жуквич даже
не распечатал сам. Лакей его, бравый из себя малый,
с длинными усищами,
с глазами навыкате и тоже, должно быть, поляк, никак
не хотел телеграммы этой отдать в
руки людям князя и требовал, чтобы его допустили до самого пана. Те
провели его в кабинет к князю, где в то время сидела и Елена.
Рославлев
не говорил ни слова, но он
не сводил глаз с своей невесты; он был вместе
с нею;
рука его касалась ее
руки; он чувствовал каждое биение ее сердца; и когда тихой вздох, вылетая из груди ее, сливался
с воздухом, которым он дышал, когда взоры их встречались… о! в эту минуту он
не желал, он
не мог желать другого блаженства!
Не сводя глаз с жены, Бер показал ей
рукою по направлению, где пред зарей стоит утренняя звезда; туда же поднялась и снова опустилась окутанная тяжелым, серым рукавом слабая ручка Мани.
— Вы! вы! и вы! — послала ему в напутствие Ида, и
с этими словами,
с этим взрывом гнева она уронила на грудь голову, за нею уронила
руки, вся пошатнулась набок всей своей стройной фигурой и заплакала целыми реками слез, ничего
не видя, ничего
не слыша и
не сводя глаза с одной точки посередине пола.
Игуменья Досифея была худая, как сушеная рыба, старуха,
с пожелтевшими от старости волосами. Ей было восемьдесят лет, из которых она
провела в своей обители шестьдесят. Строгое восковое лицо глядело мутными
глазами. Черное монашеское одеяние резко выделяло и эту седину и эту старость: казалось, в игуменье
не оставалось ни одной капли крови. Она встретила воеводшу со слезами на
глазах и благословила ее своею высохшею, дрожавшею
рукой, а воеводша поклонилась ей до земли.
С мрачным лицом он взошел в комнату Ольги; молча сел возле нее и взял ее за
руку. Она
не противилась;
не отвела глаз от шитья своего,
не покраснела…
не вздрогнула; она всё обдумала, всё… и
не нашла спасения; она безропотно предалась своей участи, задернула будущее черным покрывалом и решилась любить… потому что
не могла решиться на другое.
«Как мальчишку, он меня учит», — обиженно подумал Пётр,
проводив его. Пошёл в угол к умывальнику и остановился, увидав, что рядом
с ним бесшумно двигается похожий на него человек, несчастно растрёпанный,
с измятым лицом, испуганно выкатившимися
глазами, двигается и красной
рукою гладит мокрую бороду, волосатую грудь. Несколько секунд он
не верил, что это его отражение в зеркале, над диваном, потом жалобно усмехнулся и снова стал вытирать куском льда лицо, шею, грудь.
Бенни ничего
не отвечал, но зорко,
не сводя глаз, смотрел на обогнавших их трех купцов, которые шли, жарко между собою разговаривая и перекидывая друг другу
с рук на
руки какой-то образчик.
И когда напилась, она
с нежной, прекрасной улыбкой остановила свои
глаза на царе и уже больше
не отводила их; а он стоял на коленях перед ее ложем, весь обнаженный, как и она,
не замечая, что его колени купаются в ее крови и что
руки его обагрены алою кровью.
— Ты мой верный!..» — и опять клала мне
руки свои на плечи, опять в меня всматривалась и продолжала повторять: «Ты меня любишь… любишь… будешь любить?» Я
не сводил с нее
глаз; я еще никогда
не видал ее в этих припадках нежности и любви; правда, это, конечно, был бред, но… заметив мой страстный взгляд, она вдруг начинала лукаво улыбаться; ни
с того ни
с сего она вдруг заговаривала о мистере Астлее.
Катерина Львовна дрожала. Блудящий взор ее сосредоточивался и становился диким.
Руки раз и два неведомо куда протянулись в пространство и снова упали. Еще минуту — и она вдруг вся закачалась,
не сводя глаз с темной волны, нагнулась, схватила Сонетку за ноги и одним махом перекинулась
с нею за борт парома.
Сначала я принял умное положение Павлуся:
глаза установил в потолок и
руки отвесил, но, услыша вопрос, должен был поскорее
руки запрятать в карманы, потому что я, следуя методу домине Галушкинского, весь арифметический счет производил по пальцам и суставам. Знав твердо, что у меня на каждой
руке по пяти пальцев и на них четырнадцать суставов, я скоро сосчитал восемь и семь и,
не сводя глаз с потолка, отвечал удовлетворительно.
Но Лиза была чем-то очень озабочена и, забыв свою
руку в
руке гостя,
не сводила глаз с отца.
Он дико взглянул и протер
глаза. Но она точно уже
не лежит, а сидит в своем гробе. Он
отвел глаза свои и опять
с ужасом обратил на гроб. Она встала… идет по церкви
с закрытыми
глазами, беспрестанно расправляя
руки, как бы желая поймать кого-нибудь.
И точно я
с этого взгляду от сна какого прокинулся.
Отвел глаза, подымаю топор… А самому страшно: сердце закипает. Посмотрел я на Безрукого, дрогнул он… Понял. Посмотрел я в другой раз:
глаза у него зеленые, так и бегают. Поднялась у меня
рука, размахнулся… состонать
не успел старик, повалился мне в ноги, а я его, братец, мертвого… ногами… Сам зверем стал, прости меня, господи боже!..
Он
не сводил глаз с узкого, нежного серпа, прижимал
руки к груди и шептал давно забытые слова великой молитвы...
Лошади глубоко провалились в снег, но быстро и испуганно выкарабкались из него, усиленно мотая головами и храпя. Тотчас же копыта их застучали тверже. По легкому ходу полозьев Цирельман догадался, что сани въехали на лед. Он
не сводил глаз со светлой, черневшей своим откосом на снегу плотины и все крепче впивался пальцами в поручни. Файбиш стоял в санях и тоже глядел на плотину. Его короткие
руки дрожали от усилия,
с которым он сдерживал рвавшихся вперед лошадей.
Вы молчите,
не знаете… Да и знать ли вам? Софья Егоровна,
не жалко мне себя! Черт
с ним,
с этим мной! Но что
с вами поделалось? Где ваша чистая душа, ваша искренность, правдивость, ваша смелость? Где ваше здоровье? Куда вы дели его? Софья Егоровна!
Проводить целые годы в безделье, мозолить чужие
руки, любоваться чужими страданиями и в то же время уметь прямо глядеть в
глаза — это разврат!
Лежал он, сударь, передо мной, кончался. Я сидел на окне, работу в
руках держал. Старушоночка печку топила. Все молчим. У меня, сударь, сердце по нем, забулдыге, разрывается; точно это я сына родного хороню. Знаю, что Емеля теперь на меня смотрит, еще
с утра видел, что крепится человек, сказать что-то хочет, да, как видно,
не смеет. Наконец взглянул на него; вижу: тоска такая в
глазах у бедняги,
с меня
глаз не сводит; а увидал, что я гляжу на него, тотчас потупился.
Призадумалась Манефа. Сбывались ее предчувствия… Засуча рукава и закинув
руки за спину, молча ходила она ровными, но быстрыми шагами взад и вперед по келье… В глубоком молчаньи сидела у окна Фленушка и
глаз не сводила с игуменьи.
С непокрытыми головами, опершись на посох, там уж стоят старики. Умильно склонив головы на правые
руки, рядом
с ними старушки.
Глаз не сводят седые
с восточного края небес, набожно ждут того часа, как солнышко в небе станет играть…
Зажгла Никитишна свечи перед иконами и вышла вместе
с канонницей… Все переглянулись, догадались… Аксинья Захаровна села у изголовья дочери и, прижавшись к Груне, тихо плакала. Патап Максимыч, скрестив
руки,
глаз не сводил с лица дочери.
И старик торопливым шагом побрел от ворот, где
провожал его
глазами удивленный дворник. Устинов пошел следом и стал замечать, что Лубянский усиленно старается придать себе бодрость. Но вот завернули они за угол, и здесь уже Петр Петрович
не выдержал: оперши на
руку голову, он прислонился локтями к забору и как-то странно закашлялся; но это был
не кашель, а глухие старческие рыдания, которые, сжимая горло,
с трудом вырывались из груди.