Неточные совпадения
— А? Так это насилие! — вскричала Дуня, побледнела как смерть и бросилась в угол, где поскорей заслонилась столиком, случившимся под рукой. Она
не кричала; но она впилась взглядом в
своего мучителя и зорко следила за каждым его движением. Свидригайлов тоже
не двигался с
места и стоял против нее на другом конце комнаты. Он даже овладел собою, по крайней мере снаружи. Но лицо его было бледно по-прежнему. Насмешливая улыбка
не покидала его.
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке
своей и из прежних бесед с учителем
своим, этого уже я
не могу решить, к тому же вся речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь
свою в виде повести, обращаясь к друзьям
своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая, и хотя гости хозяина
своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании сем быть
не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель
свою, хотя и
не засыпал, а гости
не покидали мест своих.
Несмотря на то, что мы проходили очень близко к скале, все птицы сидели крепко и
не хотели
покидать своих мест.
Но даже в эти торжественные минуты Фаинушка
не покинула своего"голубя". Как и всегда, она усадила его на
место, завесила салфеткой и потрепала по щеке, шепнув на ухо (но так, что все слышали...
Поставил человек лошадь к
месту,
кинул ей сена с воза или подвязал торбу с овсом, потом сунул кнут себе за пояс, с таким расчетом, чтобы люди видели, что это
не бродяга или нищий волочится на ногах по свету, а настоящий хозяин, со
своей скотиной и телегой; потом вошел в избу и сел на лавку ожидать, когда освободится за столом
место.
Вагоны подкатились под навес станции; раздались крики разносчиков, продающих всякие, даже русские, журналы; путешественники завозились на
своих местах, вышли на платформу; но Литвинов
не покидал своего уголка и продолжал сидеть, потупив голову.
Литвинов попытался изгнать из головы образ Ирины; но это ему
не удалось. Он именно потому и
не вспоминал о
своей невесте; он чувствовал: сегодня тот образ
своего места не уступит. Он положил,
не тревожась более, ждать разгадки всей этой"странной истории"; разгадка эта
не могла замедлиться, и Литвинов нисколько
не сомневался в том, что она будет самая безобидная и естественная. Так думал он, а между тем
не один образ Ирины
не покидал его — все слова ее поочередно приходили ему на память.
На этом
месте легенды, имевшей, может быть, еще более поразительное заключение (как странно, даже жутко было мне слышать ее!), вошел Дюрок. Он был в пальто, шляпе и имел поэтому другой вид, чем ночью, при начале моего рассказа, но мне показалось, что я снова погружаюсь в
свою историю, готовую начаться сызнова. От этого напала на меня непонятная грусть. Я поспешно встал,
покинул Гро, который так и
не признал меня, но, видя, что я ухожу, вскричал...
Тетя Соня долго
не могла оторваться от
своего места. Склонив голову на ладонь, она молча,
не делая уже никаких замечаний, смотрела на детей, и кроткая, хотя задумчивая улыбка
не покидала ее доброго лица. Давно уже оставила она мечты о себе самой: давно примирилась с неудачами жизни. И прежние мечты
свои, и ум, и сердце — все это отдала она детям, так весело играющим в этой комнате, и счастлива она была их безмятежным счастьем…
Тут девяностолетняя мать Клеопатра Ерáхтурка, сидя на
месте, слабым старческим голосом стала увещать матерей все претерпеть за правую веру, но
места святого волей
своей не покинуть.
Те собирались очень копотливо и как-то ухитрялись перебегать с
места на
место, пока, наконец, внушительная ругань Федотова и других унтер-офицеров, сопровождаемая довольно угрожающими пантомимами,
не побудила китайцев
покинуть негостеприимных «варваров» и перебраться на шампуньки и оттуда предлагать
свои товары и делать матросам какие-то таинственные знаки, указывая на рот.
Последним финалом его пошлых наглостей было то, что однажды в Кинь-Грусти, стоя в паре в горелках с известною в
свое время г-жою П—саревою, он
не тронулся с
места, когда его дама побежала; ту это смутило, и она спросила его: «Почему же вы
не бежите?» Ра—цкий отвечал: «Потому, что я боюсь упасть, как вы».
Жизнь есть та мельница, которую хочет исследовать человек. Мельница нужна для того, чтобы она хорошо молола, жизнь нужна только затем, чтобы она была хорошая. И эту цель исследования человек
не может
покидать ни на одно мгновение безнаказанно. Если он
покинет ее, то его рассуждения неизбежно потеряют
свое место и сделаются подобны рассуждениям Кифы Мокеевича о том, какой нужен порох, чтобы пробить скорлупу слоновых яиц.
— Чует мое сердце, что задумал ты
покидать Новгород
не в добрый час,
не наживи, смотри, беды неминучей; тоже надо ой с какой опаской быть близ грозного царя… И с чего тебе прыгать с
места на
место приспичило?.. Знаешь пословицу «От добра добра
не ищут»? — говорил брату Афанасий Афанасьевич, когда тот высказал ему
свою мысль о переезде.
Маслюхин вздыхал,
покидая недоеденную кашу, нехотя поднимался со стула и тянул на бакшу сверлить
свои огуречные ведра. Иногда, проходя мимо
своего двора, он вдруг останавливался и давал приказания переставить с
места на
место старые колья или кричал что-нибудь на детей; но ни рабочие, ни дети его
не слушались. Были прежде у него между домочадцами друзья, но и их холопская дружба была рабски холодна и невыразительна.
За излишнюю суровость и даже жестокость темничника
не судили, потому что, только обращаясь без милосердия, он и мог содержать множество заключенных в повиновении,
не прибегая к пособию многочисленной стражи, но зато при такой тесноте и при таких порядках,
не допускавших возможности каждому невольнику
покидать свое место, в иродовых темницах скоплялась отвратительная и ужасная нечистота, распространявшая тяжкое зловоние, от которого люди задыхались до смерти.
Надо было найти личность низшего разряда, конечно, самое лучшее жида, — и разгулявшиеся офицеры отнеслись с предложением такого рода к прислуживавшим евреям, но те, по трусости и жизнелюбию,
не только
не согласились сидеть на таком сеансе, но даже
покинули свои посты при торговле и предоставили всю лавку во власть господ офицеров, а сами разбежались и скрылись, хотя, конечно,
не переставали наблюдать из скрытных
мест за тем, кто что будет брать, и вообще что станет далее делать шумливая компания.