Неточные совпадения
— Тоже
сломал ногу, говорят, — говорил генерал. — Это ни на что
не похоже.
А уж там в стороне четыре пары откалывали мазурку; каблуки
ломали пол, и армейский штабс-капитан работал и душою и телом, и руками и
ногами, отвертывая такие па, какие и во сне никому
не случалось отвертывать.
Кудряш. Да что: Ваня! Я знаю, что я Ваня. А вы идите своей дорогой, вот и все. Заведи себе сам, да и гуляй себе с ней, и никому до тебя дела нет. А чужих
не трогай! У нас так
не водится, а то парни
ноги переломают. Я за свою… да я и
не знаю, что сделаю! Горло перерву!
Раздался топот конских
ног по дороге… Мужик показался из-за деревьев. Он гнал двух спутанных лошадей перед собою и, проходя мимо Базарова, посмотрел на него как-то странно,
не ломая шапки, что, видимо, смутило Петра, как недоброе предзнаменование. «Вот этот тоже рано встал, — подумал Базаров, — да, по крайней мере, за делом, а мы?»
Час спустя Павел Петрович уже лежал в постели с искусно забинтованною
ногой. Весь дом переполошился; Фенечке сделалось дурно. Николай Петрович втихомолку
ломал себе руки, а Павел Петрович смеялся, шутил, особенно с Базаровым; надел тонкую батистовую рубашку, щегольскую утреннюю курточку и феску,
не позволил опускать шторы окон и забавно жаловался на необходимость воздержаться от пищи.
— О прошлом вспоминать незачем, — возразил Базаров, — а что касается до будущего, то о нем тоже
не стоит голову
ломать, потому что я намерен немедленно улизнуть. Дайте я вам перевяжу теперь
ногу; рана ваша —
не опасная, а все лучше остановить кровь. Но сперва необходимо этого смертного привести в чувство.
— Вы слышите?
Не позволяют давать телеграмм! Я — бежал, скочил, может быть,
ломал ногу, они меня схватали, тащили здесь — заткнули дверь этим!
— О, нет! Это меня
не… удовлетворяет. Я —
сломал ногу. Это будет материальный убиток, да! И я
не уйду здесь. Я требую доктора… — Офицер подвинулся к нему и стал успокаивать, а судейский спросил Самгина,
не заметил ли он в вагоне человека, который внешне отличался бы чем-нибудь от пассажира первого класса?
— Ну, так что? — спросил Иноков,
не поднимая головы. — Достоевский тоже включен в прогресс и в действительность. Мерзостная штука действительность, — вздохнул он, пытаясь загнуть
ногу к животу, и, наконец,
сломал ее. — Отскакивают от нее люди — вы замечаете это? Отлетают в сторону.
— Какая нелепость — мучаться и мучать другого! — сказал Марк, вскапывая
ногой свежую, нанесенную только утром землю около дерева. — Вы могли бы избавить ее от этой пытки, от нездоровья, от упадка сил… от всего — если вы… друг ей! Старуха
сломала беседку, но
не страсть: страсть
сломает Веру… Вы же сами говорите, что она больна…
Не то чтоб он меня так уж очень мучил, но все-таки я был потрясен до основания; и даже до того, что обыкновенное человеческое чувство некоторого удовольствия при чужом несчастии, то есть когда кто
сломает ногу, потеряет честь, лишится любимого существа и проч., даже обыкновенное это чувство подлого удовлетворения бесследно уступило во мне другому, чрезвычайно цельному ощущению, именно горю, сожалению о Крафте, то есть сожалению ли,
не знаю, но какому-то весьма сильному и доброму чувству.
— Пузыри, я в затруднении, — начал важно Красоткин, — и вы должны мне помочь: Агафья, конечно,
ногу сломала, потому что до сих пор
не является, это решено и подписано, мне же необходимо со двора. Отпустите вы меня али нет?
Думали сначала, что он наверно
сломал себе что-нибудь, руку или
ногу, и расшибся, но, однако, «сберег Господь», как выразилась Марфа Игнатьевна: ничего такого
не случилось, а только трудно было достать его и вынести из погреба на свет Божий.
— От этого самого страху-с. И как же бы я посмел умолчать пред ними-с? Дмитрий Федорович каждый день напирали: «Ты меня обманываешь, ты от меня что скрываешь? Я тебе обе
ноги сломаю!» Тут я им эти самые секретные знаки и сообщил, чтобы видели по крайности мое раболепие и тем самым удостоверились, что их
не обманываю, а всячески им доношу.
Китайцы-проводники говорили, что здесь с людьми всегда происходит несчастье: то кто-нибудь
сломает ногу, то кто-нибудь умрет и т.д. В подтверждение своих слов они указали на 2 могилы тех несчастливцев, которых преследовал злой рок на этом месте. Однако с нами ничего
не случилось, и мы благополучно прошли мимо Проклятых скал.
— Вот я и домой пришел! — говорил он, садясь на лавку у дверей и
не обращая никакого внимания на присутствующих. — Вишь, как растянул вражий сын, сатана, дорогу! Идешь, идешь, и конца нет!
Ноги как будто
переломал кто-нибудь. Достань-ка там, баба, тулуп, подостлать мне. На печь к тебе
не приду, ей-богу,
не приду:
ноги болят! Достань его, там он лежит, близ покута; гляди только,
не опрокинь горшка с тертым табаком. Или нет,
не тронь,
не тронь! Ты, может быть, пьяна сегодня… Пусть, уже я сам достану.
Цитирую его «Путешествие в Арзрум»: «…Гасан начал с того, что разложил меня на теплом каменном полу, после чего он начал
ломать мне члены, вытягивать суставы, бить меня сильно кулаком: я
не чувствовал ни малейшей боли, но удивительное облегчение (азиатские банщики приходят иногда в восторг, вспрыгивают вам на плечи, скользят
ногами по бедрам и пляшут на спине вприсядку).
Я вскочил с постели, вышиб
ногами и плечами обе рамы окна и выкинулся на двор, в сугроб снега. В тот вечер у матери были гости, никто
не слыхал, как я бил стекла и
ломал рамы, мне пришлось пролежать в снегу довольно долго. Я ничего
не сломал себе, только вывихнул руку из плеча да сильно изрезался стеклами, но у меня отнялись
ноги, и месяца три я лежал, совершенно
не владея ими; лежал и слушал, как всё более шумно живет дом, как часто там, внизу, хлопают двери, как много ходит людей.
А у Александрова
не было ни единой копейки. О свинская, о подлая бедность! Неужели придется отказаться?
не прийти? сказать через Венсана, что заболел мгновенно дифтеритом или
сломал ногу?
— Мама, мама, милая ма, вы
не пугайтесь, если я в самом деле обе
ноги сломаю; со мной это так может случиться, сами же говорите, что я каждый день скачу верхом сломя голову. Маврикий Николаевич, будете меня водить хромую? — захохотала она опять. — Если это случится, я никому
не дам себя водить, кроме вас, смело рассчитывайте. Ну, положим, что я только одну
ногу сломаю… Ну будьте же любезны, скажите, что почтете за счастье.
— Очень
не скоро!.. Сначала я был совершенно хром, и уж потом, когда мы гнали назад Наполеона и я следовал в арьергарде за армией, мне в Германии сказали, что для того, чтобы воротить себе
ногу, необходимо снова ее
сломать… Я согласился на это… Мне ее врачи
сломали, и я опять стал с прямой
ногой.
И она бросилась на гейшу, пронзительно визжала и сжимала сухие кулачки. За нею и другие, — больше из ее кавалеров. Гейша отчаянно отбивалась. Началась дикая травля. Веер
сломали, вырвали, бросили на пол, топтали. Толпа с гейшею в середине бешено металась по зале, сбивая с
ног наблюдателей. Ни Рутиловы, ни старшины
не могли пробиться к гейше. Гейша, юркая, сильная, визжала пронзительно, царапалась и кусалась. Маску она крепко придерживала то правою, то левою рукою.
Избитые мальчишки смеялись друг над другом и тоже дрались; в них
не заметно было жалости к животным; осенью, во время перелёта, они ловили множество певчих птиц и зря мучили их в тесных, грязных клетках; весною ставили пичужкам силки из конского волоса; попадая в тонкую, крепкую петлю, птица билась,
ломала себе
ноги и часто умирала, истерзанная.
В бывалое время он
не простоял бы так спокойно на одном месте; звучный голос его давно бы поставил на
ноги жену и детей; все, что есть только в избе, — все пошевеливайся; все, и малый и большой, ступай на берег поглядеть, как реку
ломает, и поблагодарить господа за его милости.
Его схватили сзади за талию и плечи, схватили за руку и гнут ее,
ломают, кто-то давит ему пальцы на
ноге, но он ничего
не видал, следя налитыми кровью глазами за темной и тяжелой массой, стонавшей, извиваясь под его рукой…
А если вы, Фелисата Михайловна,
не велите вашей босоногой Матрешке вовремя вашу корову загонять, чтоб она
не мычала у меня каждый день под окошками, так я вашей Матрешке
ноги переломаю.
— Ну да, лорд Байрон. Впрочем, может быть, это был и
не лорд Байрон, а кто-нибудь другой. Именно,
не лорд Байрон, а один поляк! Я теперь совершенно припоминаю. И пре-ори-ги-нальный был этот по-ляк: выдал себя за графа, а потом оказалось, что он был какой-то кухмистер. Но только вос-хи-ти-тельно танцевал краковяк и, наконец,
сломал себе
ногу. Я еще тогда на этот случай стихи сочинил...
— То-то, я ведь говорю, что все это, как говорится, оселок: тут сам черт семь раз
ногу сломает и ни разу ничего
не разберет.
— Отчего! — тут он призадумался; потом продолжал равнодушно: — я был проводником одного слепого; нас было много; — когда слепой умер, то я стал лишним. Мне
переломали руки и
ноги, чтоб я
не даром кормился, и был полезен; теперь меня возят в тележке — и дают деньги.
Лучше бы, кажется,
сломать себе шею, обе
ноги, чем стать посмешищем: ведь теперь узнает весь город, дойдет до директора, попечителя, — ах, как бы чего
не вышло! — нарисуют новую карикатуру, и кончится все это тем, что прикажут подать в отставку…
Босые мои
ноги мгновенно ощутили прохладный пол,
не попадая в туфли. Я
ломал спички и долго тыкал в горелку, пока она
не зажглась синеватым огоньком. На часах было ровно шесть.
На всех поворотах нагромождена была бездна всякого жилецкого хлама, так что чужой,
не бывалый человек, попавши на эту лестницу в темное время, принуждаем был по ней с полчаса путешествовать, рискуя
сломать себе
ноги и проклиная вместе с лестницей и знакомых своих, неудобно так поселившихся.
И из-за этого у нас была тяжелая ссора ночью. Убедил ее
не делать этого. Здешнему персоналу я сообщил, что я болен. Долго
ломал голову, какую бы болезнь придумать. Сказал, что у меня ревматизм
ног и тяжелая неврастения. Они предупреждены, что я уезжаю в феврале в отпуск в Москву лечиться. Дело идет гладко. В работе никаких сбоев. Избегаю оперировать в те дни, когда у меня начинается неудержимая рвота с икотой. Поэтому пришлось приписать и катар желудка. Ах, слишком много болезней у одного человека.
Пестро? пожалуй, хоть и пестро; разобрать только во все века и у всех народов одни парадные мундиры на военных и статских, — уж одно это чего стоит, а с вицмундирами и совсем можно
ногу сломать; ни один историк
не устоит.
Умерла бабушка. Я узнал о смерти ее через семь недель после похорон, из письма, присланного двоюродным братом моим. В кратком письме — без запятых — было сказано, что бабушка, собирая милостыню на паперти церкви и упав,
сломала себе
ногу. На восьмой день «прикинулся антонов огонь». Позднее я узнал, что оба брата и сестра с детьми — здоровые, молодые люди — сидели на шее старухи, питаясь милостыней, собранной ею. У них
не хватило разума позвать доктора.
Вспомнился товарищ, Мишка, — он очень пригодился бы сегодня ночью, если бы
не сломал себе
ногу.
— Да и нет его — бога для бедных — нет! Когда мы за Зелёный Клин, на Амур-реку, собирались — как молебны служили, и просили, и плакали о помощи, — помог он нам? Маялись там три года, и которые
не погибли от лихорадки, воротились нищие. И батька мой помер, а матери по дороге туда колесом
ногу сломало, браты оба в Сибири потерялись…
После таких запутанных идей и жестокого беспокойства мне пришло на мысль: отчего же это лестниц нет?
Не сломал ли кто их? И кто бы это так наштукатурил? Стесняемый и мыслями и всем, я начал сперва ворчать, потом говорить, а далее уже кричать, стуча от гнева сильно
ногою.
В большинстве же случаев у него
не было никакой работы, тем более что, перекатывая бревна, он
сломал ногу, а от носки тяжестей протирал свои очень хорошенькие дамские плечи, пленившие англичанку.
—
Не давите меня, — сказал он шепотом, — я
сломал себе
ногу.
— Это Гаврило?.. Э-э, вот ты что придумал. Пускай же, когда так, он тебе и сапоги дарит за такую придумку. А я скажу на это, что
не дождет ни он, ни его дядья с тетками, чтоб я такое дело потерпел. Вот лучше пойду да
ноги ему
переломаю.
Андрей. Полно, Николай Егорыч, полно! Что тень-то наводить — дело ясное. На дуэли мы с тобой драться
не будем: коли дело плохо, ты его стрельбой
не поправишь; сколько ни пали, а черное белым
не сделать! А если у вас дальше пойдет, и шашни свои ты
не оставишь, так, пожалуй,
ноги я тебе
переломаю; за это я
не ручаюсь, от меня станется. Вот теперь разговаривай с женой. Прохор, доложи Елене Васильевне, что господин Агишин желает их видеть.
— То и говорю, что высоко камешки кидаешь, — ответил Артемий. — Тут вашему брату
не то что руки-ноги
переломают, а пожалуй, в город на ставку свезут. Забыл аль нет, что Паранькин дядя в головах сидит? — сказал Артемий.
— Экий девушник! — молвил на то, лукаво усмехнувшись, лесник Артемий. — А
не знаешь разве, что за девок-то вашему брату
ноги колом
ломают?
Наконец все мужики были отпущены, но писарь все-таки
не вдруг допустил до себя Алексея. Больно уж хотелось ему поломаться. Взял какие-то бумаги, глядит в них, перелистывает, дело, дескать, делаю, мешать мне теперь никто
не моги, а ты, друг любезный, постой, подожди, переминайся с
ноги на
ногу… И то у Морковкина на уме было:
не вышло б передряги за то, что накануне сманил он к себе Наталью с грибовной гулянки… Сидит,
ломает голову — какая б нужда Алешку в приказ привела.
Жандармы стараются оттереть толпу от огня — масса пятится, опрокидывается на груды вещей,
ломает себе шеи, руки и
ноги, падает, давит друг друга, а сзади, между тем, напирают другие массы, которые
не видят, что творится впереди, и лезут к огню с неудержимой силой.
— Ну, вот! Понимаю теперь, про кого вы говорили…Мне нет надобности оправдываться перед вами, барон, но ради…ради удовлетворения нашего обоюдного чувства справедливости…Я его ударила за дело. Меня, по милости его, сбросила с седла лошадь…Я чуть
не сломала себе
ногу. И потом…он позволил себе смеяться…
Несколько ночей
ломал себе Теркин голову:
не начать ли самому проситься на выписку? Но он боялся, что Несветов подставит ему
ногу.
Не раз впоследствии — при гололедице или просто, когда оступишься, — удавалось
не упасть при таких положениях, где иначе обязательно расшиб бы себе затылок или
сломал ногу.
Но этого
не случилось. На дороге Толстого выросла непреодолимая для него преграда, — и «биография» остановилась. Степной конь, вольно мчавшийся по равнинам жизни, был насильственно взнуздан и поставлен в конюшню. Помните, как у Флобера: «я истощился, скача на одном месте, как лошади, которых дрессируют в конюшне: это
ломает им
ноги». На целых тридцать лет Толстой оказался запертым в такую конюшню.