Неточные совпадения
В то время как Степан Аркадьич заходил за трельяж и говоривший мужской голос замолк, Левин смотрел на портрет, в блестящем освещении выступавший из рамы, и
не мог
оторваться от него.
— Волнует, но нельзя
оторваться, — сказала другая дама. — Если б я была Римлянка, я бы
не пропустила ни одного цирка.
Он поспешно вскочил,
не чувствуя себя и
не спуская с нее глаз, надел халат и остановился, всё глядя на нее. Надо было итти, но он
не мог
оторваться от ее взгляда. Он ли
не любил ее лица,
не знал ее выражения, ее взгляда, но он никогда
не видал ее такою. Как гадок и ужасен он представлялся себе, вспомнив вчерашнее огорчение ее, пред нею, какою она была теперь! Зарумянившееся лицо ее, окруженное выбившимися из-под ночного чепчика мягкими волосами, сияло радостью и решимостью.
Это потому, что вы
не в силах
оторваться от предрассудков!
Но уж от проруби
не может
оторваться.
— Посмотри, — сказал вдруг Аркадий, — сухой кленовый лист
оторвался и падает на землю; его движения совершенно сходны с полетом бабочки.
Не странно ли? Самое печальное и мертвое — сходно с самым веселым и живым.
— Смерти я
не боюсь, но устал умирать, — хрипел Спивак, тоненькая шея вытягивалась из ключиц, а голова как будто хотела
оторваться. Каждое его слово требовало вздоха, и Самгин видел, как жадно губы его всасывают солнечный воздух. Страшен был этот сосущий трепет губ и еще страшнее полубезумная и жалобная улыбка темных, глубоко провалившихся глаз.
Смеясь, она рассказала, что в «Даме с камелиями» она ни на секунду
не могла вообразить себя умирающей и ей мучительно совестно пред товарищами, а в «Чародейке»
не решилась удавиться косою, боясь, что привязная коса
оторвется. Быстро кончив рассказывать о себе, она стала подробно спрашивать Клима об аресте.
Теперь уже я думаю иначе. А что будет, когда я привяжусь к ней, когда видеться — сделается
не роскошью жизни, а необходимостью, когда любовь вопьется в сердце (недаром я чувствую там отверделость)? Как
оторваться тогда? Переживешь ли эту боль? Худо будет мне. Я и теперь без ужаса
не могу подумать об этом. Если б вы были опытнее, старше, тогда бы я благословил свое счастье и подал вам руку навсегда. А то…
— Что ж? примем ее как новую стихию жизни… Да нет, этого
не бывает,
не может быть у нас! Это
не твоя грусть; это общий недуг человечества. На тебя брызнула одна капля… Все это страшно, когда человек
отрывается от жизни… когда нет опоры. А у нас… Дай Бог, чтоб эта грусть твоя была то, что я думаю, а
не признак какой-нибудь болезни… то хуже. Вот горе, перед которым я упаду без защиты, без силы… А то, ужели туман, грусть, какие-то сомнения, вопросы могут лишить нас нашего блага, нашей…
«Он колеблется,
не может
оторваться, и это теперь… Когда она будет одна с ним… тогда, может быть, он и сам убедится, что его жизнь только там, где она…»
— Что попадется: Тит Никоныч журналы носит, повести читаю. Иногда у Верочки возьму французскую книгу какую-нибудь. «Елену» недавно читала мисс Эджеворт, еще «Джен Эйр»… Это очень хорошо… Я две ночи
не спала: все читала,
не могла
оторваться.
Ей душно от этого письма, вдруг перенесшего ее на другую сторону бездны, когда она уже
оторвалась навсегда, ослабевшая, измученная борьбой, — и сожгла за собой мост. Она
не понимает, как мог он написать? Как он сам
не бежал давно?
Уже
не сор прирастает к высшему слою людей, а напротив, от красивого типа
отрываются, с веселою торопливостью, куски и комки и сбиваются в одну кучу с беспорядствующими и завидующими.
Мужчины — те ничего
не говорят: смотрят на вас с равнодушным любопытством, медленно почесывая грудь, спину или что-нибудь другое, как делают и у нас мужики в полях,
отрываясь на минуту от плуга или косы, чтоб поглядеть на проезжего.
Я в это время читал замечательную книгу, от которой нельзя
оторваться, несмотря на то, что читал уже
не совсем новое.
Оторвется ли руль: надежда спастись придает изумительное проворство, и делается фальшивый руль. Оказывается ли сильная пробоина, ее затягивают на первый случай просто парусом — и отверстие «засасывается» холстом и
не пропускает воду, а между тем десятки рук изготовляют новые доски, и пробоина заколачивается. Наконец судно отказывается от битвы, идет ко дну: люди бросаются в шлюпку и на этой скорлупке достигают ближайшего берега, иногда за тысячу миль.
Прежде всего, даже легкое приткновение что-нибудь попортит в киле или в обшивке (у нашего фрегата действительно, как оказалось при осмотре в Портсмутском доке,
оторвалось несколько листов медной обшивки, а без обшивки плавать нельзя, ибо-де к дереву пристают во множестве морские инфузории и точат его), а главное: если бы задул свежий ветер и развел волнение, тогда фрегат
не сошел бы с мели, как я, по младенчеству своему в морском деле, полагал, а разбился бы в щепы!
Несколько часов продолжалось это возмущение воды при безветрии и наконец стихло. По осмотре фрегата он оказался весь избит. Трюм был наполнен водой, подмочившей провизию, амуницию и все частное добро офицеров и матросов. А главное,
не было более руля, который,
оторвавшись вместе с частью фальшкиля, проплыл, в числе прочих обломков, мимо фрегата — «продолжать берег», по выражению адмирала.
Как всегда в этих случаях бывает, крючки ломались, пуговицы
отрывались, завязки лопались; кажется, чего проще иголки с ниткой, а между тем за ней нужно было бежать к Досифее, которая производила в кухне настоящее столпотворение и ничего
не хотела знать, кроме своих кастрюль и горшков.
Отец вот
не хочет
отрываться от своего кубка до семидесяти лет, до восьмидесяти даже мечтает, сам говорил, у него это слишком серьезно, хоть он и шут.
Слушай: если два существа вдруг
отрываются от всего земного и летят в необычайное, или по крайней мере один из них, и пред тем, улетая или погибая, приходит к другому и говорит: сделай мне то и то, такое, о чем никогда никого
не просят, но о чем можно просить лишь на смертном одре, — то неужели же тот
не исполнит… если друг, если брат?
И презирает, да
оторваться не может.
И долго еще он потом с удивлением вспоминал, что эти перстни привлекали его взгляд неотразимо даже во все время этих страшных часов допроса, так что он почему-то все
не мог от них
оторваться и их забыть, как совершенно неподходящую к его положению вещь.
Вот если вы
не согласитесь с этим последним тезисом и ответите: «
Не так» или «
не всегда так», то я, пожалуй, и ободрюсь духом насчет значения героя моего Алексея Федоровича. Ибо
не только чудак «
не всегда» частность и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи — все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него
оторвались…
О Катерине Ивановне он почти что и думать забыл и много этому потом удивлялся, тем более что сам твердо помнил, как еще вчера утром, когда он так размашисто похвалился у Катерины Ивановны, что завтра уедет в Москву, в душе своей тогда же шепнул про себя: «А ведь вздор,
не поедешь, и
не так тебе будет легко
оторваться, как ты теперь фанфаронишь».
— Спасибо! Мне только ваших слез надо. А все остальные пусть казнят меня и раздавят ногой, все, все,
не исключая никого! Потому что я
не люблю никого. Слышите, ни-ко-го! Напротив, ненавижу! Ступайте, Алеша, вам пора к брату! —
оторвалась она от него вдруг.
А я из комнаты больной
не выхожу,
оторваться не могу, разные, знаете, смешные анекдотцы рассказываю, в карты с ней играю.
Особенное удовольствие доставлял он поварам, которые тотчас
отрывались от дела и с криком и бранью пускались за ним в погоню, когда он, по слабости, свойственной
не одним собакам, просовывал свое голодное рыло в полурастворенную дверь соблазнительно теплой и благовонной кухни.
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после ученого разговора с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был
оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека,
не имеющего на душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него с величайшим желанием найти что-нибудь
не так, вы все-таки
не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
А только, как подумаешь об этом, то
не можешь
оторваться от этой мысли.
Несколько минут я
не мог
оторваться от этого зрелища, которому незаметное движение туманов придавало особую жизнь…
Как зачарованный, я глотал сцену за сценой без надежды дочитать сплошь до конца и
не в силах
оторваться.
Нужно бежать вниз, сказать, что он пришел, но я
не могу
оторваться от окна и вижу, как дядя осторожно, точно боясь запачкать пылью серые свои сапоги, переходит улицу, слышу, как он отворяет дверь кабака, — дверь визжит, дребезжат стекла.
К довершению горя оказывается, что она еще и Бородкина-то любит, что она с ним, бывало, встретится, так
не наговорится: у калиточки, его поджидает, осенние темные вечера с ним просиживает, — да и теперь его жалеет, но в то же время
не может никак
оторваться от мысли о необычайной красоте Вихорева.
Он от радости задыхался: он ходил вокруг Настасьи Филипповны и кричал на всех: «
Не подходи!» Вся компания уже набилась в гостиную. Одни пили, другие кричали и хохотали, все были в самом возбужденном и непринужденном состоянии духа. Фердыщенко начинал пробовать к ним пристроиться. Генерал и Тоцкий сделали опять движение поскорее скрыться. Ганя тоже был со шляпой в руке, но он стоял молча и все еще как бы
оторваться не мог от развивавшейся пред ним картины.
Затем стремглав побежала на кухню; там она готовила закуску; но и до прихода князя, — только что на минуту могла
оторваться от дела, — являлась на террасу и изо всех сил слушала горячие споры о самых отвлеченных и странных для нее вещах,
не умолкавших между подпившими гостями.
— И прибавьте: при моих собственных обстоятельствах мне и самому есть о чем задуматься, так что я сам себе удивляюсь, что весь вечер
не могу
оторваться от этой противной физиономии!
Я
не мог
оторваться от его лица, сердце мое билось.
Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие;
оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними…
Князь даже одушевился говоря, легкая краска проступила в его бледное лицо, хотя речь его по-прежнему была тихая. Камердинер с сочувствующим интересом следил за ним, так что
оторваться, кажется,
не хотелось; может быть, тоже был человек с воображением и попыткой на мысль.
Сам Рогожин весь обратился в один неподвижный взгляд. Он
оторваться не мог от Настасьи Филипповны, он упивался, он был на седьмом небе.
Между тем тому прошло чуть
не тридцать пять лет; но никогда-то я
не мог
оторваться, при воспоминании, от некоторого, так сказать, скребущего по сердцу впечатления.
— Господа, — сказал Ипполит, вдруг
отрываясь от чтения и даже почти застыдившись, — я
не перечитывал, но, кажется, я действительно много лишнего написал. Этот сон…
Но когда заметил подле Настасьи Филипповны князя, то долго
не мог
оторваться от него, в чрезвычайном удивлении, и как бы
не в силах дать себе в этой встрече отчет.
В то самое время в других местах на земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам; и до самого вечера Лаврецкий
не мог
оторваться от созерцания этой уходящей, утекающей жизни; скорбь о прошедшем таяла в его душе как весенний снег, — и странное дело! — никогда
не было в нем так глубоко и сильно чувство родины.
Молота стучали, рабочие двигались, как тени,
не смея дохнуть, а Лука Назарыч все стоял и смотрел,
не имея сил
оторваться. Заметив остававшихся без шапок дозорного и плотинного, он махнул им рукой и тихо проговорил...
Катря провела их в переднюю, куда к ним вышел и сам Петр Елисеич. Он только что
оторвался от работы и
не успел снять даже больших золотых очков.
— Да только как-то
не бывает этого. Это для нас, должно быть, философия будущего. Теперь же мужчина: повесился — мотайся,
оторвался — катайся… А вон катит и Помада. Прощайте, Лизавета Егоровна.
Я
не мог
оторваться от книжки, и добрый хозяин подарил мне два тома этих волшебных сказок: у него только их и было.