Неточные совпадения
Алексей Александрович сочувствовал гласному суду
в принципе, но некоторым подробностям его применения у нас он
не вполне сочувствовал, по известным ему высшим служебным отношениям, и осуждал их, насколько он
мог осуждать что-либо высочайше утвержденное. Вся жизнь его протекла
в административной деятельности и потому, когда он
не сочувствовал чему-либо, то несочувствие его
было смягчено признанием необходимости ошибок и возможности исправления
в каждом деле.
Главные качества графа Ивана Михайловича, посредством которых он достиг этого, состояли
в том, что он, во-первых, умел понимать смысл написанных бумаг и законов, и хотя и нескладно, но умел составлять удобопонятные бумаги и писать их без орфографических ошибок; во-вторых,
был чрезвычайно представителен и, где нужно
было,
мог являть вид
не только гордости, но неприступности и величия, а где нужно
было,
мог быть подобострастен до страстности и подлости; в-третьих,
в том, что у него
не было никаких общих
принципов или правил, ни лично нравственных ни государственных, и что он поэтому со всеми
мог быть согласен, когда это нужно
было, и, когда это нужно
было,
мог быть со всеми несогласен.
И потому абсолютное
не должно
быть насильственным, внешним и формальным навязыванием относительному трансцендентных начал и
принципов, а
может быть лишь имманентным раскрытием высшей жизни
в относительном.
— Это положительно отказываюсь сказать, господа! Видите,
не потому, чтоб
не мог сказать, али
не смел, али опасался, потому что все это плевое дело и совершенные пустяки, а потому
не скажу, что тут
принцип: это моя частная жизнь, и я
не позволю вторгаться
в мою частную жизнь. Вот мой
принцип. Ваш вопрос до дела
не относится, а все, что до дела
не относится,
есть моя частная жизнь! Долг хотел отдать, долг чести хотел отдать, а кому —
не скажу.
Но он действительно держал себя так, как, по мнению Марьи Алексевны,
мог держать себя только человек
в ее собственном роде; ведь он молодой, бойкий человек,
не запускал глаз за корсет очень хорошенькой девушки,
не таскался за нею по следам, играл с Марьею Алексевною
в карты без отговорок,
не отзывался, что «лучше я посижу с Верою Павловною», рассуждал о вещах
в духе, который казался Марье Алексевне ее собственным духом; подобно ей, он говорил, что все на свете делается для выгоды, что, когда плут плутует, нечего тут приходить
в азарт и вопиять о
принципах чести, которые следовало бы соблюдать этому плуту, что и сам плут вовсе
не напрасно плут, а таким ему и надобно
быть по его обстоятельствам, что
не быть ему плутом, —
не говоря уж о том, что это невозможно, —
было бы нелепо, просто сказать глупо с его стороны.
Революционные парижские кружки тоже
не нравились Райнеру. Еще он
мог симпатизировать федеративным стремлениям чехов, но участие католического духовенства и аристократии
в делах польской национальности отворачивало его от этих дел. Брошенные отцом семена презрения к папизму крепко разрослись
в молодом Райнере, и он
не мог вообразить себе никакой роли
в каком бы то ни
было участии с католическим попом. К тому же, как уже сказано, Райнер
не был почитателем
принципа национальностей.
Я всегда боялся отца, а теперь тем более. Теперь я носил
в себе целый мир смутных вопросов и ощущений.
Мог ли он понять меня?
Мог ли я
в чем-либо признаться ему,
не изменяя своим друзьям? Я дрожал при мысли, что он узнает когда-либо о моем знакомстве с «дурным обществом», но изменить этому обществу, изменить Валеку и Марусе я
был не в состоянии. К тому же здесь
было тоже нечто вроде «
принципа»: если б я изменил им, нарушив данное слово, то
не мог бы при встрече поднять на них глаз от стыда.
Иностранные светские критики тонким манером,
не оскорбляя меня, старались дать почувствовать, что суждения мои о том, что человечество
может руководиться таким наивным учением, как нагорная проповедь, происходит отчасти от моего невежества, незнания истории, незнания всех тех тщетных попыток осуществления
в жизни
принципов нагорной проповеди, которые
были делаемы
в истории и ни к чему
не привели, отчасти от непонимания всего значения той высокой культуры, на которой со своими крупповскими пушками, бездымным порохом, колонизацией Африки, управлением Ирландии, парламентом, журналистикой, стачками, конституцией и Эйфелевой башней стоит теперь европейское человечество.
— Посмотри, Митька, ведь даже Никита
не может прийти
в себя от твоего назначения! — заметил Погонин, — Никита! говори, какие
могут быть у Козленка
принципы?
— Извините, excellence, но я так мало посвящен
в пружины степной политики (la politique des steppes), что многого
не могу уразуметь. Так, например, для чего вы вмешиваетесь
в дела других? Ведь эти «другие»
суть служители того же бюрократического
принципа, которого представителем являетесь и вы? Ибо, насколько я понимаю конституцию степей…
Душевное просветление Маркушки
не в силах
было переступить через эту грань: еще допустить
в Царство Небесное Кайло и Пестеря, пожалуй, можно, но чтобы впустить туда Оксю с Лапухой… Нет, этого
не могло быть!
В Маркушке протестовало какое-то физическое чувство против такого применения христианского
принципа всепрощения. Он готов
был поручиться чем угодно, что Окся и Лапуха
не попадут
в селения праведных…
Ты меня извини, Шурочка,
может быть, твоя свадьба умная, честная, возвышенная, с
принципами, но что-то
в ней
не то,
не то!
сказал поэт, а дедушка мой, с своей стороны,
мог прибавить:
есть наслаждение и
в сечении, разумея под этим, впрочем,
не самый процесс сечения, а
принцип его.
И
в чувстве собственности, и
в чувстве союза семейного
не может быть сделок, ибо это даже
не принципы, а естественное влечение человеческой природы.
Петр
не внес чуждых
принципов в те элементы государственного устройства, которые г. Устрялов называет основными; он даже
не мог их коснуться, при всей решимости своего характера, именно потому, что такое коренное изменение
не было выработано
в народном сознании.
Мне кажется, что наиболее существенным препятствием
в этом смысле явится род ваших занятий. Вы, кабатчики, железнодорожники и менялы,
не имеете занятий оседлых и производительных, но исключительно отдаетесь подсиживаньям и сводничествам.
В согласность этому, и жизнь ваша получила характер кочевой, так что большую ее часть вы проводите вне домов своих,
в Кунавине. Но о каких же
принципах может быть речь
в Кунавине?
Мы, крепостных дел мастера,
не могли быть таковыми, во-первых, потому, что людей, однажды уже ославленных
в качестве выслуживших срок,
было бы странно вновь привлекать к деятельному столпослужению, а во-вторых, и потому, что, как я уже сказал выше, над всей нашей крепостной жизнью тяготел только один решительный
принцип: как только допущены
будут разъяснения, расчленения и расследования, так тотчас же все мы пропали!
Повторяю: кабак, возведенный
в принцип, омерзителен, но при этом оговариваюсь:
может быть, оно так надобно. Нужно,
быть может, чтоб люди вертели зрачками и
не понимали, куда они ложатся,
в постель или
в реку. Почему так нужно — этого, конечно, мы
не можем знать:
не наше дело.
Сделавши это описание, Рейбо заключает, что община Овэна,
может быть, и
могла бы существовать с успехом, если бы
в ней
не было «рокового
принципа общинности», то
есть если бы она
была устроена
не на тех началах, на которых действительно устроена.
Далее, как честный человек, я должен
был бы порвать всякие сношения с Ольгой. Наша дальнейшая связь
не могла бы ей дать ничего, кроме гибели. Выйдя замуж за Урбенина, она сделала ошибку, сойдясь же со мной, она ошиблась
в другой раз. Живя с мужем-стариком и имея
в то же время тайком от него любовника,
не походила бы она на развратную куклу?
Не говоря уже о том, как мерзка
в принципе подобная жизнь, нужно
было подумать и о последствиях.
Таковы
были эти два лица: моя мать и Альтанский, на которых я смотрел как на образцы. Имея одни и те же симпатии и антипатии, они, однако, ни
в чем
не могли сойтись, как скоро доходило до дела, и при горячей любви друг к другу и взаимном уважении к одним и тем же
принципам и идеям они отвращались от всякого взаимодействия
в духе этих идей.
В человеке
есть принцип свободы, изначальной, ничем и никем
не детерминированной свободы, уходящей
в бездну небытия, меона, свободы потенциальной, и
есть принцип, определенный тем, что он
есть образ и подобие Божье, Божья идея, Божий замысел, который она
может осуществить или загубить.
Но к моменту революции народнический социализм утерял
в России свою целостность и революционную энергию, он выдохся, он
был половинчат, он
мог играть роль
в февральской, интеллигентской, все еще буржуазной революции, он дорожил более
принципами демократии, чем
принципами социализма, и
не может уже играть роли
в революции октябрьской, т. е. вполне созревшей, народной, социалистической.
У меня опять явилась мысль: Золя
был в 60-х годах приказчиком книжного магазина. Конечно, он
не мог посещать блестящего полусвета и никаких других фешенебельных кружков. Он реалист. Его
принцип — воспроизводить то, что знаешь, до тонкости, со всеми живыми, рельефными чертами.
Есть две формы буржуазности:
есть буржуа солидный, сидящий на
принципах, моралист,
не дающий никому дышать, занимающий высокое положение
в обществе, иерархический чин, он
может быть и монахом-аскетом, и академиком, и хозяином и правителем государства, и
есть буржуа легкомысленный, прожигатель жизни, испытывающий веселье небытия.
Быть может, это происходило от того, что сама проповедница, вспоминая свои неудачи
в применении к жизни
принципов m-lle Дюран,
не могла быть на высоте своего признания, и у ней самой прорывались едва заметные горькие ноты, жалобы на коротко и бесполезно прожитую жизнь. Наталья Федоровна считала себя заживо погребенной.