Неточные совпадения
Впопад ли я ответила —
Не знаю… Мука смертная
Под
сердце подошла…
Очнулась я, молодчики,
В богатой, светлой горнице.
Под пологом
лежу;
Против меня — кормилица,
Нарядная, в кокошнике,
С ребеночком сидит:
«Чье дитятко, красавица?»
— Твое! — Поцаловала я
Рожоное дитя…
— Женщина, которая
не угадала
сердцем, в чем
лежит счастье и честь ее сына, у той нет
сердца.
— Для чего я
не служу, милостивый государь, — подхватил Мармеладов, исключительно обращаясь к Раскольникову, как будто это он ему задал вопрос, — для чего
не служу? А разве
сердце у меня
не болит о том, что я пресмыкаюсь втуне? Когда господин Лебезятников, тому месяц назад, супругу мою собственноручно избил, а я
лежал пьяненькой, разве я
не страдал? Позвольте, молодой человек, случалось вам… гм… ну хоть испрашивать денег взаймы безнадежно?
Там стояли Версилов и мама. Мама
лежала у него в объятиях, а он крепко прижимал ее к
сердцу. Макар Иванович сидел, по обыкновению, на своей скамеечке, но как бы в каком-то бессилии, так что Лиза с усилием придерживала его руками за плечо, чтобы он
не упал; и даже ясно было, что он все клонится, чтобы упасть. Я стремительно шагнул ближе, вздрогнул и догадался: старик был мертв.
Это значит, что все уже давно зародилось и
лежало в развратном
сердце моем, в желании моем
лежало, но
сердце еще стыдилось наяву, и ум
не смел еще представить что-нибудь подобное сознательно.
— Да по всему: у вас просто
сердце не лежит к заводскому делу, а Костя в этом отношении фанатик. Он решительно и знать ничего
не хочет, кроме заводского дела.
Бахарев воспользовался случаем выслать Привалова из кабинета, чтобы скрыть овладевшее им волнение; об отдыхе, конечно,
не могло быть и речи, и он безмолвно
лежал все время с открытыми глазами. Появление Привалова обрадовало честного старика и вместе с тем вызвало всю желчь, какая давно накопилась у него на
сердце.
Я теперь до вашего прихода
лежала здесь, ждала, думала, судьбу мою всю разрешала, и никогда вам
не узнать, что у меня в
сердце было.
И вот верите ли:
лежу, закрыла глаза и думаю: будет или
не будет благородно, и
не могу решить, и мучаюсь, мучаюсь, и
сердце бьется: крикнуть аль
не крикнуть?
Лежу это я, жду,
сердце бьется, вытерпеть
не могу.
Дорогие там
лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни и плакать над ними, — в то же время убежденный всем
сердцем моим, что все это давно уже кладбище, и никак
не более.
Костер почти что совсем угас: в нем тлели только две головешки. Ветер раздувал уголья и разносил искры по снегу. Дерсу сидел на земле, упершись ногами в снег. Левой рукой он держался за грудь и, казалось, хотел остановить биение
сердца. Старик таза
лежал ничком в снегу и
не шевелился.
Снегурочка, обманщица, живи,
Люби меня!
Не призраком
лежалаСнегурочка в объятиях горячих:
Тепла была; и чуял я у
сердца,
Как
сердце в ней дрожало человечье.
Любовь и страх в ее душе боролись.
От света дня бежать она молила.
Не слушал я мольбы — и предо мною
Как вешний снег растаяла она.
Снегурочка, обманщица
не ты:
Обманут я богами; это шутка
Жестокая судьбы. Но если боги
Обманщики —
не стоит жить на свете!
— Я по-дворянски ничего
не умею делать —
сердце не лежит! — говорит он, — то ли дело к мужичку придешь…
Сперва было я ему хотел поверить все, что
лежит на
сердце, да
не берет что-то, и речь заикнулась.
Вот как-то пришел заветный час — ночь, вьюга воет, в окошки-то словно медведи лезут, трубы поют, все беси сорвались с цепей,
лежим мы с дедушком —
не спится, я и скажи: «Плохо бедному в этакую ночь, а еще хуже тому, у кого
сердце неспокойно!» Вдруг дедушко спрашивает: «Как они живут?» — «Ничего, мол, хорошо живут».
Дорогие там
лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и свою науку, что я знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни и плакать над ними — в то же время убежденный всем
сердцем своим в том, что все это уже давно кладбище и никак
не более».
Но у Родиона Потапыча вообще
не лежало почему-то
сердце к этой Дернихе, хотя россыпь была надежная и, по приблизительным расчетам, должна была дать в одно лето около двадцати пудов золота.
Личные симпатии Райнера влекли его к социалистам. Их теория сильно отвечала его поэтическим стремлениям. Поборников национальной независимости он уважал за проявляемые ими силу и настойчивость и даже желал им успеха; но к их планам
не лежало его
сердце. Никакого обособления он
не признавал нужным при разделе естественных прав человеческого рода.
Этот нежный и страстный романс, исполненный великой артисткой, вдруг напомнил всем этим женщинам о первой любви, о первом падении, о позднем прощании на весенней заре, на утреннем холодке, когда трава седа от росы, а красное небо красит в розовый цвет верхушки берез, о последних объятиях, так тесно сплетенных, и о том, как
не ошибающееся чуткое
сердце скорбно шепчет: «Нет, это
не повторится,
не повторится!» И губы тогда были холодны и сухи, а на волосах
лежал утренний влажный туман.
Видя мать бледною, худою и слабою, я желал только одного, чтоб она ехала поскорее к доктору; но как только я или оставался один, или хотя и с другими, но
не видал перед собою матери, тоска от приближающейся разлуки и страх остаться с дедушкой, бабушкой и тетушкой, которые
не были так ласковы к нам, как мне хотелось,
не любили или так мало любили нас, что мое
сердце к ним
не лежало, овладевали мной, и мое воображение, развитое
не по летам, вдруг представляло мне такие страшные картины, что я бросал все, чем тогда занимался: книжки, камешки, оставлял даже гулянье по саду и прибегал к матери, как безумный, в тоске и страхе.
Я
не плакал, но что-то тяжелое, как камень,
лежало у меня на
сердце. Мысли и представления с усиленной быстротой проходили в моем расстроенном воображении; но воспоминание о несчастии, постигшем меня, беспрестанно прерывало их причудливую цепь, и я снова входил в безвыходный лабиринт неизвестности о предстоящей мне участи, отчаяния и страха.
Павел между тем глядел в угол и в воображении своем представлял, что, вероятно, в их длинной зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был на него, а теперь отец уже
лежит в земле сырой, холодной, темной!.. А что если он в своем одночасье
не умер еще совершенно и ожил в гробу? У Павла
сердце замерло, волосы стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
Наконец, он робко начал утешать ее, умолял
не сердиться, винил себя; видно было, что ему очень хотелось оправдать отца и что это особенно у него
лежало на
сердце; он несколько раз заговаривал об этом, но
не смел ясно высказаться, боясь снова возбудить гнев Наташи.
Он
не понимал опасений Наташи, да и вообще
не понял хорошо, что она давеча говорила его отцу. Понял только, что они поссорились, и это-то особенно
лежало камнем на его
сердце.
— Нет, Наташа, мне, мне надо у твоих ног
лежать до тех пор, пока
сердце мое услышит, что ты простила меня, потому что никогда, никогда
не могу заслужить я теперь от тебя прощения!
Тем
не менее
сердце Марьи Петровны ни к кому из детей так
не лежало, как к Феденьке.
— Гм… Конечно, это —
не больше, как личное мое мнение, но я все-таки должен сознаться, что
сердце мое больше
лежит к становым приставам. И даже именно потому, что у них мало юридического развития.
Ей почему-то
не хотелось подумать прямо, что он выдаст ее, но эта мысль уже возникла у нее и тягостно
лежала на
сердце, тупая и неподвижная.
Я
не знал еще, что такое голод, но при последних словах девочки у меня что-то повернулось в груди, и я посмотрел на своих друзей, точно увидал их впервые. Валек по-прежнему
лежал на траве и задумчиво следил за парившим в небе ястребом. Теперь он
не казался уже мне таким авторитетным, а при взгляде на Марусю, державшую обеими руками кусок булки, у меня заныло
сердце.
— Пан судья! — заговорил он мягко. — Вы человек справедливый… отпустите ребенка. Малый был в «дурном обществе», но, видит бог, он
не сделал дурного дела, и если его
сердце лежит к моим оборванным беднягам, то, клянусь богородицей, лучше велите меня повесить, но я
не допущу, чтобы мальчик пострадал из-за этого. Вот твоя кукла, малый!..
Сердце у него радовалось. И когда всё-таки взяли его, он на суде смеялся и хвалился, что деньги у толстопузого дурно
лежали, он и счета им
не знал, а я их в ход пустил, ими добрым людям помогал.
—
Не встанет у меня!
Не такое мое
сердце; нынче в лихорадке
лежал, так еще сердитее стал, — ответил на это ямщик, повертывая и показывая свое всплошь желтое лицо и желтые белки.
—
Не шутили! В Америке я
лежал три месяца на соломе, рядом с одним… несчастным, и узнал от него, что в то же самое время, когда вы насаждали в моем
сердце бога и родину, — в то же самое время, даже, может быть, в те же самые дни, вы отравили
сердце этого несчастного, этого маньяка, Кириллова, ядом… Вы утверждали в нем ложь и клевету и довели разум его до исступления… Подите взгляните на него теперь, это ваше создание… Впрочем, вы видели.
Зазвенел тугой татарский лук, спела тетива, провизжала стрела, угодила Максиму в белу грудь, угодила каленая под самое
сердце. Закачался Максим на седле, ухватился за конскую гриву;
не хочется пасть добру молодцу, но доспел ему час, на роду написанный, и свалился он на сыру землю, зацепя стремя ногою. Поволок его конь по чисту полю, и летит Максим,
лежа навзничь, раскидав белые руки, и метут его кудри мать сыру-земли, и бежит за ним по полю кровавый след.
— Ох-ох-ох! — сказал старик, тяжело вздыхая, —
лежит Афанасий Иваныч на дороге изрубленный! Но
не от меча ему смерть написана. Встанет князь Афанасий Иваныч, прискачет на мельницу, скажет: где моя боярыня-душа, зазноба ретива
сердца мово? А какую дам я ему отповедь?
Не таков он человек, чтобы толковать с ним. Изрубит в куски!
Анна подумала, что она хорошо сделала,
не сказав Розе всего о брате… У нее как-то странно сжалось
сердце… И еще долго она
лежала молча, и ей казались странными и этот глухо гудящий город, и люди, и то, что она
лежит на одной постели с еврейкой, и то, что она молилась в еврейской комнате, и что эта еврейка кажется ей совсем
не такой, какой представлялась бы там, на родине…
Верига отошел. Толпа ворвалась в столовую, потом в кухню, — искали гейшу, но уже
не нашли. Бенгальский бегом пронес гейшу через столовую в кухню. Она спокойно
лежала на его руках и молчала. Бенгальскому казалось, что он слышит сильный перебой гейшина
сердца. На ее голых руках, крепко сжавшихся, он заметил несколько царапинок и около локтя синевато-желтое пятно от ушиба. Взволнованным голосом Бенгальский сказал толпившейся на кухне челяди...
В душе, как в земле, покрытой снегом, глубоко
лежат семена недодуманных мыслей и чувств,
не успевших расцвесть. Сквозь толщу ленивого равнодушия и печального недоверия к силам своим в тайные глубины души незаметно проникают новые зёрна впечатлений бытия, скопляются там, тяготят
сердце и чаще всего умирают вместе с человеком,
не дождавшись света и тепла, необходимого для роста жизни и вне и внутри души.
Елена
не возражала своему мужу; в это мгновение ее гораздо больше беспокоила слабость Инсарова, чем состояние всего молодого поколения России… Она села возле него, взяла работу. Он закрыл глаза и
лежал неподвижно, весь бледный и худой. Елена взглянула на его резко обрисовавшийся профиль, на его вытянутые руки, и внезапный страх защемил ей
сердце.
Когда он встречался с человеком, имеющим угрюмый вид, он
не наскакивал на него с восклицанием: «Что волком-то смотришь!» — но думал про себя: «Вот человек, у которого, должно быть, на
сердце горе
лежит!» Когда слышал, что обыватель предается звонкому и раскатистому смеху, то также
не обращался к нему с вопросом: «Чего, каналья, пасть-то разинул?» — но думал: «Вот милый человек, с которым и я охотно бы посмеялся, если бы
не был помпадуром!» Результатом такого образа действий было то, что обыватели начали смеяться и плакать по своему усмотрению, отнюдь
не опасаясь, чтобы в том или другом случае было усмотрено что-либо похожее на непризнание властей.
Впрочем, у Софьи Николавны
лежал свой камень на
сердце: она еще
не решилась и
не знала, как поступить с мужем, который осердился в первый раз за обидные слова об Александре Степановне: дожидаться ли, чтоб он сам обратился к ней, или прекратить тягостное положенье, испросив у него прощенья и своей любовью, нежностью, ласками заставить его позабыть ее проклятую вспыльчивость?
Рано утром она вызвала к себе жениха, затворилась с ним в гостиной,
не приказала никого принимать и обратилась к испуганному и побледневшему Алексею Степанычу с следующими словами: «Послушайте, я хочу объясниться с вами откровенно, сказать вам всё, что у меня
лежит на
сердце, и от вас требую того же.
Я уже сказал, что он давно искренне примирился с Михайлом Максимовичем, и хотя
сердце его
не лежало к нему, но вообще он был им доволен.
Казалось, все обстоятельства говорили в пользу Михайла Максимовича, но дедушка повторял свое: «Хорош парень, ловок и смышлен, а
сердце не лежит».
Несмотря на усталость, он долго
не мог заснуть: как тяжелый свинец, неизъяснимая грусть
лежала на его
сердце; все светлые мечты, все радостные надежды, свобода, счастие отечества — все, что наполняло восторгом его душу, заменилось каким-то мрачным предчувствием.
— Я также, боярин, вечно стану помнить, что без тебя спал бы и теперь еще непробудным сном в чистом поле. И если б ты
не ехал назад в Москву, то я ни за что бы тебя
не покинул. А что, Юрий Дмитрич! неужли-то у тебя
сердце лежит больше к полякам, чем к православным? Эй, останься здесь, боярин!
— Постой-ка, боярышня, — продолжал после небольшой остановки запорожец. — Да у тебя еще другая кручина, как туман осенний, на
сердце лежит… Я вижу, тебя хотят выдать замуж… за одного большого польского пана…
Не горюй, Анастасья Тимофеевна! Этой свадьбы
не бывать! Я скажу словца два твоему батюшке, так он
не повезет тебя в Москву, а твой жених сюда
не приедет: ему скоро будет
не до этого.
Но
не все гости веселились. На
сердце запорожца
лежал тяжелый камень: он начинал терять надежду спасти Юрия. Напрасно старался он казаться веселым: рассеянные ответы, беспокойные взгляды, нетерпение, задумчивость — все изобличало необыкновенное волнение души его. К счастию, прежде чем хозяин мог это заметить, одна счастливая мысль оживила его надежду; взоры его прояснились, он взглянул веселее и, обращаясь к приказчику, сказал...
Пепел(вздыхая). Красивая ты, Васка (женщина кладет ему руку на шею, но он встряхивает руку ее движением плеча) — а никогда
не лежало у меня
сердце к тебе… И жил я с тобой и всё… а никогда ты
не нравилась мне…