Неточные совпадения
И, несмотря на то, он чувствовал, что тогда, когда любовь его была
сильнее, он мог, если бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего сердца, но теперь, когда, как в эту минуту, ему
казалось, что он
не чувствовал любви к ней, он знал, что связь его с ней
не может быть разорвана.
Левина уже
не поражало теперь, как в первое время его жизни в Москве, что для переезда с Воздвиженки на Сивцев Вражек нужно было запрягать в тяжелую карету пару
сильных лошадей, провезти эту карету по снежному месиву четверть версты и стоять там четыре часа, заплатив за это пять рублей. Теперь уже это
казалось ему натурально.
Она чувствовала, что то положение в свете, которым она пользовалась и которое утром
казалось ей столь ничтожным, что это положение дорого ей, что она
не будет в силах променять его на позорное положение женщины, бросившей мужа и сына и соединившейся с любовником; что, сколько бы она ни старалась, она
не будет
сильнее самой себя.
Для других, она знала, он
не представлялся жалким; напротив, когда Кити в обществе смотрела на него, как иногда смотрят на любимого человека, стараясь видеть его как будто чужого, чтоб определить себе то впечатление, которое он производит на других, она видела, со страхом даже для своей ревности, что он
не только
не жалок, но очень привлекателен своею порядочностью, несколько старомодною, застенчивою вежливостью с женщинами, своею
сильною фигурой и особенным, как ей
казалось, выразительным лицом.
У всякого есть свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому
кажется, что он
сильный любитель музыки и удивительно чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гулянье с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где-нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, — словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего
не было.
Тщеславие в горести выражается желанием
казаться или огорченным, или несчастным, или твердым; и эти низкие желания, в которых мы
не признаемся, но которые почти никогда — даже в самой
сильной печали —
не оставляют нас, лишают ее силы, достоинства и искренности.
Но никто
не хотел слушать. К счастию, в это время подошел какой-то толстяк, который по всем приметам
казался начальником, потому что ругался
сильнее всех.
Его лицо, если можно назвать лицом нос, губы и глаза, выглядывавшие из бурно разросшейся лучистой бороды и пышных, свирепо взрогаченных вверх усов,
казалось бы вяло-прозрачным, если бы
не глаза, серые, как песок, и блестящие, как чистая сталь, с взглядом смелым и
сильным.
Его стройная фигура и сухое лицо с небольшой темной бородкой; его
не сильный, но внушительный голос, которым он всегда умел сказать слова, охлаждающие излишний пыл, — весь он
казался человеком, который что-то знает, а может быть, знает все.
Он
не слышал, что где-то в доме хлопают двери чаще или
сильнее, чем всегда, и
не чувствовал, что смерть Толстого его огорчила. В этот день утром он выступал в суде по делу о взыскании семи тысяч трехсот рублей, и ему
показалось, что иск был признан правильным только потому, что его противник защищался слабо, а судьи слушали дело невнимательно, решили торопливо.
«Жажда развлечений, привыкли к событиям», — определил Самгин. Говорили негромко и ничего
не оставляя в памяти Самгина; говорили больше о том, что дорожает мясо, масло и прекратился подвоз дров.
Казалось, что весь город выжидающе притих. Людей обдувал
не сильный, но неприятно сыроватый ветер, в небе являлись голубые пятна, напоминая глаза, полуприкрытые мохнатыми ресницами. В общем было как-то слепо и скучно.
Марина, схватив Кутузова за рукав, потащила его к роялю, там они запели «
Не искушай». Климу
показалось, что бородач поет излишне чувствительно, это
не гармонирует с его коренастой фигурой, мужиковатым лицом, —
не гармонирует и даже несколько смешно.
Сильный и богатый голос Марины оглушал, она плохо владела им, верхние ноты звучали резко, крикливо. Клим был очень доволен, когда Кутузов, кончив дуэт, бесцеремонно сказал ей...
Дождь шуршал листвою все
сильнее, настойчивей, но,
не побеждая тишины, она чувствовалась за его однотонным шорохом. Самгин почувствовал, что впечатления последних месяцев отрывают его от себя с силою, которой он
не может сопротивляться. Хорошо это или плохо? Иногда ему
казалось, что — плохо. Гапон, бесспорно, несчастная жертва подчинения действительности, опьянения ею. А вот царь — вне действительности и, наверное, тоже несчастен…
Снова стало тихо; певец запел следующий куплет;
казалось, что голос его стал еще более
сильным и уничтожающим, Самгина пошатывало, у него дрожали ноги, судорожно сжималось горло; он ясно видел вокруг себя напряженные, ожидающие лица, и ни одно из них
не казалось ему пьяным, а из угла, от большого человека плыли над их головами гремящие слова...
Небо там,
кажется, напротив, ближе жмется к земле, но
не с тем, чтоб метать
сильнее стрелы, а разве только чтоб обнять ее покрепче, с любовью: оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтоб уберечь,
кажется, избранный уголок от всяких невзгод.
Райский знал это по прежним, хотя и
не таким
сильным опытам, но последний опыт всегда
кажется непохожим чем-нибудь на прежние, и потом под свежей страстью дымится свежая рана, а времени ждать долго.
— Мне
кажется, Вера, у тебя есть помощь
сильнее моей, и ты напрасно надеялась на меня. Ты и без меня
не пойдешь туда… — тихо говорил он, стоя на пороге часовни.
Сильные и наиболее дикие племена, теснимые цивилизацией и войною, углубились далеко внутрь; другие, послабее и посмирнее, теснимые первыми изнутри и европейцами от берегов, поддались
не цивилизации, а силе обстоятельств и оружия и идут в услужение к европейцам, разделяя их образ жизни, пищу, обычаи и даже религию, несмотря на то, что в 1834 г. они освобождены от рабства и,
кажется, могли бы выбрать сами себе место жительства и промысл.
Дерево
не очень красиво; оно
показалось мне похожим немного на нашу осину, только листья другие, продолговатые, толще и глаже; при трении они издавали
сильный запах камфары.
Мне
кажется, всего бы удобнее завязывать сношения с ними теперь, когда они еще
не закоренели в недоверчивости к европейцам и
не заперлись от них и когда правительство
не приняло
сильных мер против иностранцев и их торговли.
Механик, инженер
не побоится упрека в незнании политической экономии: он никогда
не прочел ни одной книги по этой части;
не заговаривайте с ним и о естественных науках, ни о чем, кроме инженерной части, — он
покажется так жалко ограничен… а между тем под этою ограниченностью кроется иногда огромный талант и всегда
сильный ум, но ум, весь ушедший в механику.
Он
не договорил своей речи и махнул рукой. Я начал уверять его, что он ошибается, что я очень рад нашей встрече и проч., а потом заметил, что для управления именьем,
кажется,
не нужно слишком
сильного образования.
Она понижалась все больше и больше, тарантас вырастал из нее, — вот уже
показались колеса и конские хвосты, и вот, вздымая
сильные и крупные брызги, алмазными — нет,
не алмазными — сапфирными снопами разлетавшиеся в матовом блеске луны, весело и дружно выхватили нас лошади на песчаный берег и пошли по дороге в гору, вперебивку переступая глянцевитыми мокрыми ногами.
Мы думали, что к утру дождь прекратится, но ошиблись. С рассветом он пошел еще
сильнее. Чтобы вода
не залила огонь, пришлось подкладывать в костры побольше дров. Дрова горели плохо и сильно дымили. Люди забились в комарники и
не показывались наружу. Время тянулось томительно долго.
Монотонный шум ручья, который обыкновенно
не замечаешь днем, вечером
кажется сильнее.
Вечером у всех было много свободного времени. Мы сидели у костра, пили чай и разговаривали между собой. Сухие дрова горели ярким пламенем. Камыши качались и шумели, и от этого шума ветер
казался сильнее, чем он был на самом деле. На небе лежала мгла, и сквозь нее чуть-чуть виднелись только крупные звезды. С озера до нас доносился шум прибоя. К утру небо покрылось слоистыми облаками. Теперь ветер дул с северо-запада. Погода немного ухудшилась, но
не настолько, чтобы помешать нашей экскурсии.
Князь,
не теряя присутствия духа, вынул из бокового кармана дорожный пистолет и выстрелил в маскированного разбойника. Княгиня вскрикнула и с ужасом закрыла лицо обеими руками. Дубровский был ранен в плечо, кровь
показалась. Князь,
не теряя ни минуты, вынул другой пистолет, но ему
не дали времени выстрелить, дверцы растворились, и несколько
сильных рук вытащили его из кареты и вырвали у него пистолет. Над ним засверкали ножи.
Я
не помню, как дошел я до З.
Не ноги меня несли,
не лодка меня везла: меня поднимали какие-то широкие,
сильные крылья. Я прошел мимо куста, где пел соловей, я остановился и долго слушал: мне
казалось, он пел мою любовь и мое счастье.
Мне все еще
казалось, что я остаюсь верен своему давнему обету, но, как это часто бывает, самыми
сильными аргументами являлись
не те, которые выступали в полемике в качестве прямых возражений.
На столе горел такой же железный ночник с сальною свечкой, как и в той комнате, а на кровати пищал крошечный ребенок, всего, может быть, трехнедельный, судя по крику; его «переменяла», то есть перепеленывала, больная и бледная женщина,
кажется, молодая, в
сильном неглиже и, может быть, только что начинавшая вставать после родов; но ребенок
не унимался и кричал, в ожидании тощей груди.
Так как Настасья Филипповна тоже ни разу еще
не сообщала ему о том, что встречала «с тех пор» Рогожина, то князь и заключил теперь, что Рогожин нарочно почему-нибудь на глаза
не кажется. Весь этот день он был в
сильной задумчивости; Настасья же Филипповна была необыкновенно весела весь тот день и в тот вечер.
— Эти слова между нами
не должны
казаться сильными и увеличенными — мы
не на них основали нашу связь, потому ясмело их пишу, зная, что никакая земная причина
не нарушит ее; истинно благодарен вам за утешительные строки, которые я от вас имел, и душевно жалею, что
не удалось мне после приговора обнять вас и верных друзей моих, которых прошу вас обнять; называть их
не нужно — вы их знаете; надеюсь, что расстояние 7 тысяч верст
не разлучит сердец наших.
Старик Райнер все слушал молча, положив на руки свою серебристую голову. Кончилась огненная, живая речь, приправленная всеми едкими остротами красивого и горячего ума. Рассказчик сел в
сильном волнении и опустил голову. Старый Райнер все
не сводил с него глаз, и оба они долго молчали. Из-за гор
показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё сидели молча и далеко носились своими думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным русским языком...
— И выходите сейчас же! Черт с ней, с этой службой! Я сам, вон, в предводители даже никогда
не баллотировался, потому что все-таки надобно кланяться разным властям. Однако прощайте, — прибавил он, заметив, что у хозяина от
сильного волнения слезы уж
показывались на глазах.
По коридору бродили люди, собирались в группы, возбужденно и вдумчиво разговаривая глухими голосами. Почти никто
не стоял одиноко — на всех лицах было ясно видно желание говорить, спрашивать, слушать. В узкой белой трубе между двух стен люди мотались взад и вперед, точно под ударами
сильного ветра, и,
казалось, все искали возможности стать на чем-то твердо и крепко.
Мать старалась
не двигаться, чтобы
не помешать ему,
не прерывать его речи. Она слушала его всегда с бо́льшим вниманием, чем других, — он говорил проще всех, и его слова
сильнее трогали сердце. Павел никогда
не говорил о том, что видит впереди. А этот,
казалось ей, всегда был там частью своего сердца, в его речах звучала сказка о будущем празднике для всех на земле. Эта сказка освещала для матери смысл жизни и работы ее сына и всех товарищей его.
Руки ослабели, разжались. Талон выпал из них на стол. Она
сильнее меня, и я,
кажется, сделаю так, как она хочет. А впрочем… впрочем,
не знаю: увидим — до вечера еще далеко… Талон лежит на столе.
Выстрелы уже слышались, особенно иногда, когда
не мешали горы, или доносил ветер, чрезвычайно ясно, часто и,
казалось, близко: то как будто взрыв потрясал воздух и невольно заставлял вздрагивать, то быстро друг за другом следовали менее
сильные звуки, как барабанная дробь, перебиваемая иногда поразительным гулом, то всё сливалось в какой-то перекатывающийся треск, похожий на громовые удары, когда гроза во всем разгаре, и только что полил ливень.
Младший
не отвечал ни слова. Вопрос брата
показался ему сомнением в его честности. Досада на самого себя, стыд в поступке, который мог подавать такие подозрения, и оскорбление от брата, которого он так любил, произвели в его впечатлительной натуре такое
сильное, болезненное чувство, что он ничего
не отвечал, чувствуя, что
не в состоянии будет удержаться от слезливых звуков, которые подступали ему к горлу. Он взял
не глядя деньги и пошел к товарищам.
На третий, на четвертый день то же. А надежда все влекла ее на берег: чуть вдали
покажется лодка или мелькнут по берегу две человеческие тени, она затрепещет и изнеможет под бременем радостного ожидания. Но когда увидит, что в лодке
не они, что тени
не их, она опустит уныло голову на грудь, отчаяние
сильнее наляжет на душу… Через минуту опять коварная надежда шепчет ей утешительный предлог промедления — и сердце опять забьется ожиданием. А Александр медлил, как будто нарочно.
Не знаю почему, но мне
кажется, что в большом городе еще ощутительнее и
сильнее на душу влияние этого первого периода рождения весны, — меньше видишь, но больше предчувствуешь.
Никакой звук снаружи
не доходил в комнату, так что в этой тишине равномерное, приятное постукивание маятника
казалось сильным звуком.
Как крикнет: за мной, ребята! так,
кажется, сам станешь и выше и
сильнее, и ничто тебя уже
не остановит, и все вокруг тебя так и валится.
Тут я заметил, что он уже давно возбуждал мое внимание своим
сильным запахом; он успел уже на мне нагреться и пахнул все
сильнее и
сильнее лекарствами, пластырями и, как мне
казалось, каким-то гноем, что было немудрено, так как он с незапамятных лет
не сходил с плеч больных.
Я наткнулся на него лунною ночью, в ростепель, перед масленицей; из квадратной форточки окна, вместе с теплым паром, струился на улицу необыкновенный звук, точно кто-то очень
сильный и добрый пел, закрыв рот; слов
не слышно было, но песня
показалась мне удивительно знакомой и понятной, хотя слушать ее мешал струнный звон, надоедливо перебивая течение песни.
— И чего бы,
кажется, сердиться на приятеля… Разве я тут виноват… Если уже какой-нибудь поджарый Падди может повалить самого
сильного человека во всех Лозищах… Га! Это значит, такая уже в этой стороне во всем образованность… Тут сердиться нечего, ничего этим
не поможешь, а видно надо как-нибудь и самим ухитряться… Индейский удар! Это у них, видишь ли, называется индейским ударом…
Загипнотизированный человек чувствует себя связанным напущенным на него внушением, ему
кажется, что он
не может остановиться, но вместе с тем, чем ближе он подходит к времени и месту совершения поступка, тем
сильнее подымается в нем заглушенный голос совести, и он всё больше и больше начинает упираться, корчиться и хочет пробудиться.
Верига отошел. Толпа ворвалась в столовую, потом в кухню, — искали гейшу, но уже
не нашли. Бенгальский бегом пронес гейшу через столовую в кухню. Она спокойно лежала на его руках и молчала. Бенгальскому
казалось, что он слышит
сильный перебой гейшина сердца. На ее голых руках, крепко сжавшихся, он заметил несколько царапинок и около локтя синевато-желтое пятно от ушиба. Взволнованным голосом Бенгальский сказал толпившейся на кухне челяди...
Иногда он встречал её в сенях или видел на крыльце зовущей сына. На ходу она почти всегда что-то пела, без слов и
не открывая губ, брови её чуть-чуть вздрагивали, а ноздри прямого, крупного носа чуть-чуть раздувались. Лицо её часто
казалось задорным и как-то
не шло к её крупной, стройной и
сильной фигуре. Было заметно, что холода она
не боится, ожидая сына, подолгу стоит на морозе в одной кофте, щёки её краснеют, волосы покрываются инеем, а она
не вздрагивает и
не ёжится.
Я
не понимал, как могло согласоваться это
сильное и страстное лицо с флегматическим тоном Геза — настолько, что даже ощущаемый в его словах ход мыслей
казался невозмутимым.