Неточные совпадения
Они уважали друг друга, но почти во всем были совершенно и безнадежно несогласны между собою —
не потому, чтоб они принадлежали к противоположным направлениям, но именно потому, что были одного лагеря (
враги их смешивали в одно), но в этом лагере они
имели каждый свой оттенок.
— Я
не понимаю, — сказал Сергей Иванович, заметивший неловкую выходку брата, — я
не понимаю, как можно быть до такой степени лишенным всякого политического такта. Вот чего мы, Русские,
не имеем. Губернский предводитель — наш противник, ты с ним ami cochon [запанибрата] и просишь его баллотироваться. А граф Вронский… я друга себе из него
не сделаю; он звал обедать, я
не поеду к нему; но он наш, зачем же делать из него
врага? Потом, ты спрашиваешь Неведовского, будет ли он баллотироваться. Это
не делается.
Вы согласитесь, мой читатель,
Что очень мило поступил
С печальной Таней наш приятель;
Не в первый раз он тут явил
Души прямое благородство,
Хотя людей недоброхотство
В нем
не щадило ничего:
Враги его, друзья его
(Что, может быть, одно и то же)
Его честили так и сяк.
Врагов имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, Боже!
Уж эти мне друзья, друзья!
Об них недаром вспомнил я.
— Наша армия уже разбита, и мы — накануне революции.
Не нужно быть пророком, чтоб утверждать это, — нужно побывать на фабриках, в рабочих казармах.
Не завтра — послезавтра революция вспыхнет. Пользуясь выступлением рабочих, буржуазия уничтожит самодержавие, и вот отсюда начнется нечто новенькое. Если буржуазия, при помощи военщины, генералов, сумеет организоваться — пролетариат будет
иметь пред собой
врага более опасного, чем царь и окружающие его.
— Я
не знаю, какова роль большевиков в этом акте, но должен признать, что они —
враги, каких… дай бог всякому! По должности я
имел удовольствие — говорю без иронии! — удовольствие познакомиться с показаниями некоторых, а кое с кем беседовать лично. В частности — с Поярковым, — помните?
— Безошибочное чутье на
врага. Умная душа. Вы — помните ее? Котенок. Маленькая, мягкая. И — острое чувство брезгливости ко всякому негодяйству. Был случай: решили извинить человеку поступок весьма дрянненький, но вынужденный комбинацией некоторых драматических обстоятельств личного характера. «Прощать —
не имеете права», — сказала она и хотя
не очень логично, но упорно доказывала, что этот герой товарищеского отношения —
не заслуживает. Простили. И лагерь
врагов приобрел весьма неглупого негодяя.
Русский человек, усомнившись в своих исключительных нравственных качествах и признав некоторые качества за
врагом, начинает думать, что и воевать-то
не стоит, — у него слабеет воля, он уже
не имеет пафоса.
— Молчи. Я запрещаю тебе говорить, если
не хочешь
иметь меня вечным своим
врагом, если
не хочешь потерять мое уважение.
— Так точно: я
не имею права подвергать себя смерти. Шесть лет тому назад я получил пощечину, и
враг мой еще жив.
За политические ошибки он, как журналист, конечно, повинен ответом, но и тут он виноват
не перед собой; напротив, часть его ошибок происходила от того, что он верил своим началам больше, чем партии, к которой он поневоле принадлежал и с которой он
не имел ничего общего, а был, собственно, соединен только ненавистью к общему
врагу.
Конечно, все это было глупо, но уж таковы свойства всякой глупости, что от нее никуда
не уйдешь. Доктор старался
не думать о проклятом письме — и
не мог. Оно его мучило, как смертельный грех. Притом
иметь дело с открытым
врагом совсем
не то, что с тайным, да, кроме того, здесь выступали против него целою шайкой. Оставалось выдерживать характер и ломать самую дурацкую комедию.
Наслаждался внутреннею тишиною, внешних
врагов не имея, доведя общество до высшего блаженства гражданского сожития, — неужели толико чужды будем ощущению человечества, чужды движениям жалости, чужды нежности благородных сердец, любви чужды братния и оставим в глазах наших на всегдашнюю нам укоризну, на поношение дальнейшего потомства треть целую общников наших, сограждан нам равных, братий возлюбленных в естестве, в тяжких узах рабства и неволи?
Друзей
не имел,
врагов прощаю».
— Разговаривать более нечего; господин Розанов
враг наш и человек, достойный всякого презрения. Господин Розанов! — добавил он, обратясь к нему, — вы человек, с которым мы отныне
не желаем
иметь ничего общего.
— Но здесь, здесь именно и открылась миру гнусность злодея, надменностию своею нас гнетущего и нахальством обуревающего… Получив мое извещение и
имея на меня, как исконный
враг рода человеческого, злобу, он,
не помедлив даже мало, повелел псом своим повлещи меня в тюрьму, доколе
не представлю ясных доказательств вымышленного якобы мною злоумышления… где и до днесь пребывание
имею…
Надобно было
иметь нечеловеческое терпенье, чтоб снести подобный щелчок. Первое намерение героя моего было пригласить тут же кого-нибудь из молодых людей в секунданты и послать своему
врагу вызов; но дело в том, что,
не будучи вовсе трусом, он в то же время дуэли считал решительно за сумасшествие. Кроме того, что бы ни говорили, а направленное на вас дуло пистолета
не безделица — и все это из-за того, что
не питает уважение к вашей особе какой-то господин…
Ченцов, прежде всего, по натуре своей был великодушен: на дуэли, которую он
имел с человеком, соблазнившим его первую жену, он мог, после промаха того, убить его наверняк, потому что
имел право стрелять в своего
врага на десяти шагах; но Ченцов
не сделал того, а спросил противника, даст ли он клятву всю жизнь
не покидать отнятой им у него женщины.
Разбойники,
не имея другого оружия, кроме рукопашного, и видя стреляющих
врагов, защищенных топкою речкой,
не выдержали и смешались.
Но вместе с сим, увидев в ее жалобе лишь предлог для косвенного нападения на его собственную, начальника края, персону, изволил присовокупить, что, истратив силы в борьбе с внутренними
врагами,
не имеет твердого основания полагать, чтобы он мог быть в требуемом смысле полезным.
Больше он уже ничего
не чувствовал, и
враги топтали и резали то, что
не имело уже ничего общего с ним.
Всякое правительство знает, как и чем защищать себя от революционеров, и
имеет на это средства и потому
не боится этих внешних
врагов.
И потому как человеку, пойманному среди бела дня в грабеже, никак нельзя уверять всех, что он замахнулся на грабимого им человека
не затем, чтобы отнять у него его кошелек, и
не угрожал зарезать его, так и нам, казалось бы, нельзя уже уверять себя и других, что солдаты и городовые с револьверами находятся около нас совсем
не для того, чтобы оберегать нас, а для защиты от внешних
врагов, для порядка, для украшения, развлечения и парадов, и что мы и
не знали того, что люди
не любят умирать от голода,
не имея права вырабатывать себе пропитание из земли, на которой они живут,
не любят работать под землей, в воде, в пекле, по 10—14 часов в сутки и по ночам на разных фабриках и заводах для изготовления предметов наших удовольствий.
Мы признаем, что народ
не имеет права ни защищать себя от внешних
врагов, ни нападать на них.
Алчность щук
не имеет пределов; они нередко кидаются на таких рыб или утят, которых никак заглотать
не могут, из чего выходят презабавные явления: добыча, будучи сильнее вцепившегося в нее
врага, таскает его по воде за собою.
Илья взглянул на арестанта. Это был высокого роста мужик с угловатой головой. Лицо у него было тёмное, испуганное, он оскалил зубы, как усталая, забитая собака скалит их, прижавшись в угол, окружённая
врагами,
не имея силы защищаться. А Петруха, Силачев, Додонов и другие смотрели на него спокойно, сытыми глазами. Лунёву казалось, что все они думают о мужике...
Надо, чтоб каждый знал силу
врага, с которым
имеет дело, а кому же, как
не статистике, оказать человечеству услугу приведением в ясность всех зол, его удручающих?
Как русской, ты станешь драться до последней капли крови с
врагами нашего отечества, как верноподданный — умрешь, защищая своего государя; но если безоружный неприятель будет
иметь нужду в твоей помощи, то кто бы он ни был, он, верно, найдет в тебе человека, для которого сострадание никогда
не было чуждой добродетелью.
Наполеон
не может
иметь друзей: ему нужны одни рабы; а благодаря бога наш царь
не захочет быть ничьим рабом; он чувствует собственное свое достоинство и
не посрамит чести великой нации, которая при первом его слове двинется вся навстречу
врагам.
— Я
не понимаю вашего тона… — пробормотал Лаевский; его охватило такое чувство, как будто он сейчас только понял, что зоолог ненавидит его, презирает и издевается над ним и что зоолог самый злейший и непримиримый
враг его. — Приберегите этот тон для кого-нибудь другого, — сказал он тихо,
не имея сил говорить громко от ненависти, которая уже теснила ему грудь и шею, как вчера желание смеяться.
Талантливости Истомина
не отвергал никто, но одни находили, что талантливость эта все-таки
не имеет того значения, которое придают ей; другие утверждали, что талант Истомина сам по себе велик, но что он принимает ложное направление; что деньги и покровительства губят его, а в это время Истомин вышел в свет с другою работою, показавшею, что талант его
не губится ни знакомствами, ни деньгами, и его завистники обратились в злейших его
врагов.
При всем том сказать, будто он пять лет
не обращал внимания на внешние государственные отношения намеренно,
имея в виду приготовление хорошего войска для борьбы с
врагом, — сказать это, по нашему мнению, нет никакого исторического основания.
Только добрый царь, заботясь о благе подданных,
не подозревал, что в своих любимцах
имеет самых опасных
врагов своих полезных предначертаний.
То грезилось господину Голядкину, что находится он в одной прекрасной компании, известной своим остроумием и благородным тоном всех лиц, ее составляющих; что господин Голядкин в свою очередь отличился в отношении любезности и остроумия, что все его полюбили, даже некоторые из
врагов его, бывших тут же, его полюбили, что очень приятно было господину Голядкину; что все ему отдали первенство и что, наконец, сам господин Голядкин с приятностью подслушал, как хозяин тут же, отведя в сторону кой-кого из гостей, похвалил господина Голядкина… и вдруг, ни с того ни с сего, опять явилось известное своею неблагонамеренностью и зверскими побуждениями лицо, в виде господина Голядкина-младшего, и тут же, сразу, в один миг, одним появлением своим, Голядкин-младший разрушал все торжество и всю славу господина Голядкина-старшего, затмил собою Голядкина-старшего, втоптал в грязь Голядкина-старшего и, наконец, ясно доказал, что Голядкин-старший и вместе с тем настоящий — вовсе
не настоящий, а поддельный, а что он настоящий, что, наконец, Голядкин-старший вовсе
не то, чем он кажется, а такой-то и сякой-то и, следовательно,
не должен и
не имеет права принадлежать к обществу людей благонамеренных и хорошего тона.
Потом, опомнившись и смутно заметив, что сделал две глупости разом, решился, нимало
не медля, на третью, то есть попробовал было принести оправдание, пробормотал кое-что, улыбаясь, покраснел, сконфузился, выразительно замолчал и, наконец, сел окончательно и уже
не вставал более, а так только на всякий случай обеспечил себя тем же самым вызывающим взглядом, который
имел необычайную силу мысленно испепелять и разгромлять в прах всех
врагов господина Голядкина.
— Гм… я говорю, — перебил доктор, — что вам нужно коренное преобразование всей вашей жизни
иметь и в некотором смысле переломить свой характер. (Крестьян Иванович сильно ударил на слово «переломить» и остановился на минуту с весьма значительным видом.)
Не чуждаться жизни веселой; спектакли и клуб посещать и во всяком случае бутылки
врагом не бывать. Дома сидеть
не годится… вам дома сидеть никак невозможно.
— Да уж известно-с, что-с! Слухом земля, сударь, полнится. Знаем, сударь, мы все-с… конечно, с кем же греха
не бывало. Только я вам скажу теперь, сударь, позвольте мне попросту, сударь, по-холопски сказать; уж коль теперь на то пошло, так уж я вам скажу, сударь: есть у вас
враг, — суперника вы, сударь,
имеете, сильный суперник, вот-с…
Врагов собственно наука в Европе
не имеет, разве за исключением каких-нибудь каст, доживающих в бессмыслии свой век, да и те так нелепы, что с ними никто
не говорит.
Но чистые отвлечения
не имеют возможности существовать, противоположное находит место, вкрадывается и развивается в доме
врага своего; отрицание науки чревато с первого появления положительным.
«
Не потому ли запрещаете вы женщине свободно родить детей, что боитесь, как бы
не родился некто опасный и враждебный вам?
Не потому ли насилуется вами воля женщины, что страшен вам свободный сын её,
не связанный с вами никакими узами? Воспитывая и обучая делу жизни своих детей, вы
имеете время и право ослеплять их, но боитесь, что ничей ребёнок, растущий в стороне от надзора вашего, — вырастет непримиримым вам
врагом!»
Владимир. Вам нечего бояться: моя мать нынче же умрет. Она желает с вами примириться,
не для того, чтобы жить вашим именем; она
не хочет сойти в могилу, пока
имеет врага на земле. Вот вся ее просьба, вся ее молитва к богу. Вы
не хотели. Есть на небе судия. Ваш подвиг прекрасен; он показывает твердость характера; поверьте, люди будут вас за это хвалить, и что за важность, если посреди тысячи похвал раздастся один обвинительный голос. (Горько улыбается.)
Имея ум простой, здравый и практический, он
не любил ни в чем отвлеченности и был всегда
врагом всякой мечтательности и темных, метафизических, трудных для понимания, мыслей и выражений.
Михаиле Степанович задохнулся от гнева и от страха; он очень хорошо знал, с кем
имеет дело, ему представились траты, мировые сделки, грех пополам. О браке он и
не думал, он считал его невозможным. В своем ответе он просил старика
не верить клеветам, уверял, что он их рассеет, говорил, что это козни его
врагов, завидующих его спокойной и безмятежной жизни, и, главное, уговаривал его
не торопиться в деле, от которого зависит честь его дочери.
Андашевский(удивленный и взбешенный). Как же
не отдашь?.. Ты
не имеешь права
не отдать мне ее, потому что она у тебя может быть украдена; ты можешь умереть одночасно, и ее опишут вместе с другими вещами, а я со всех сторон окружен
врагами и шпионами, которые изо всего готовы сделать на меня обвинение.
Тут узнал я, что дядя его, этот разумный и многоученый муж, ревнитель целости языка и русской самобытности, твердый и смелый обличитель торжествующей новизны и почитатель благочестивой старины, этот открытый
враг слепого подражанья иностранному — был совершенное дитя в житейском быту; жил самым невзыскательным гостем в собственном доме, предоставя все управлению жены и
не обращая ни малейшего внимания на то, что вокруг него происходило; что он знал только ученый совет в Адмиралтействе да свой кабинет, в котором коптел над словарями разных славянских наречий, над старинными рукописями и церковными книгами, занимаясь корнесловием и сравнительным словопроизводством; что,
не имея детей и взяв на воспитание двух родных племянников, отдал их в полное распоряжение Дарье Алексевне, которая, считая все убеждения супруга патриотическими бреднями, наняла к мальчикам француза-гувернера и поместила его возле самого кабинета своего мужа; что родные его жены (Хвостовы), часто у ней гостившие, сама Дарья Алексевна и племянники говорили при дяде всегда по-французски…
Мы рабы, потому что
не имеем возможности освободиться; но мы
не принимаем ничего от наших
врагов.
Но, старый
враг,
не дремлет сатана!
Услышал он, шатаясь в белом свете,
Что бог
имел еврейку на примете,
Красавицу, которая должна
Спасти наш род от вечной муки ада.
Лукавому великая досада —
Хлопочет он. Всевышний между тем
На небесах сидел в уныньи сладком,
Весь мир забыл,
не правил он ничем —
И без него всё шло своим порядком.
Агафон. Что ж
не простить! Я любовь к ней
имею, потому одна, а кого любишь, того и простишь.. Я и
врагу прощу, я никого
не сужу. Да разве я один судья-то? а Бог-то? Бог-то простит ли? Может, оттого и с мужем-то дурно живет, что родителей огорчила. Ведь как знать?
Признавая это и зная, что он сам в этом признавался, мы уже
не имеем никакого права приставать к нему с назойливым допросом: «Отчего ты
не оставил никаких положительных, вещественных, памятников своего существования; отчего ты
не вступал в борьбу, отчего ты
не громил пороков,
не терпел страданий от своих
врагов» и пр.?
Но он несчастлив сам,
не зная отчего;
Желает получить,
имеет и скучает;
Желает нового — и только что желает.
Он
враг наследнику, наследник
враг его.
Кузьма, бледный и растрепанный, упирался в землю ногами и,
не имея возможности оборониться руками, бил своих
врагов большой головой.