Неточные совпадения
Сережа рассказал хорошо самые события, но, когда надо было отвечать на вопросы о том, что прообразовали некоторые события, он ничего
не знал, несмотря на то, что был уже наказан за этот
урок.
Урок состоял в выучиваньи наизусть нескольких стихов из Евангелия и повторении начала Ветхого Завета. Стихи из Евангелия Сережа
знал порядочно, но в ту минуту как он говорил их, он загляделся на кость лба отца, которая загибалась так круто у виска, что он запутался и конец одного стиха на одинаковом слове переставил к началу другого. Для Алексея Александровича было очевидно, что он
не понимал того, что говорил, и это раздражило его.
— Ну, этого я
не понимаю, — сказал Сергей Иванович. — Одно я понимаю, — прибавил он, — это
урок смирения. Я иначе и снисходительнее стал смотреть на то, что называется подлостью, после того как брат Николай стал тем, что он есть… Ты
знаешь, что он сделал…
Хотя я
знаю, что это будет даже и
не в
урок другим, потому что наместо выгнанных явятся другие, и те самые, которые дотоле были честны, сделаются бесчестными, и те самые, которые удостоены будут доверенности, обманут и продадут, — несмотря на все это, я должен поступить жестоко, потому что вопиет правосудие.
Задумчивость, ее подруга
От самых колыбельных дней,
Теченье сельского досуга
Мечтами украшала ей.
Ее изнеженные пальцы
Не знали игл; склонясь на пяльцы,
Узором шелковым она
Не оживляла полотна.
Охоты властвовать примета,
С послушной куклою дитя
Приготовляется шутя
К приличию, закону света,
И важно повторяет ей
Уроки маменьки своей.
Да Барс политики
не знает:
Гражданских прав совсем
не понимает,
Какие ж царствовать
уроки он подаст!
А по временам, видя, что в ней мелькают
не совсем обыкновенные черты ума, взгляды, что нет в ней лжи,
не ищет она общего поклонения, что чувства в ней приходят и уходят просто и свободно, что нет ничего чужого, а все свое, и это свое так смело, свежо и прочно — он недоумевал, откуда далось ей это,
не узнавал своих летучих
уроков и заметок.
— Да, ты
не хотел немного заняться ею… Я
знаю, ты дал бы ей хороший
урок… Может быть, этого бы и
не было…
— Случайно давеча видел, как она бесновалась в коридоре у Васина, визжала и проклинала вас; но в разговоры
не вступал и ничего
не знаю, а теперь встретил у ворот. Вероятно, это та самая вчерашняя учительница, «дающая
уроки из арифметики»?
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого
знает, нет, и все
знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он все рассказывает: что
уроки ему давно надоели, и почему в каком семействе или с какими учениками надоели, и как занятие в заводской конторе ему
не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут меньше портить машины и работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.
Мы все, с небольшими вариациями, имели сходное развитие, то есть ничего
не знали, кроме Москвы и деревни, учились по тем же книгам и брали
уроки у тех же учителей, воспитывались дома или в университетском пансионе.
Разумеется, такой голос должен был вызвать против себя оппозицию, или он был бы совершенно прав, говоря, что прошедшее России пусто, настоящее невыносимо, а будущего для нее вовсе нет, что это «пробел разумения, грозный
урок, данный народам, — до чего отчуждение и рабство могут довести». Это было покаяние и обвинение;
знать вперед, чем примириться, —
не дело раскаяния,
не дело протеста, или сознание в вине — шутка и искупление — неискренно.
Один из вверенных ему учеников, чтобы склонить своего аудитора написать ему в списке scit, [
Знает (лат.).] тогда как он своего
урока в зуб
не знал, принес в класс завернутый в бумагу, облитый маслом блин.
Я очень сконфузился и
не знал, что ответить, а Буткевич после
урока подошел ко мне, запустил руки в мои волосы, шутя откинул назад мою голову и сказал опять...
— Она
не узнает… Можешь сказать, что заходил к товарищу учить
уроки…
Они
знают, что такое положение класса опасно, и стараются держать нас в полугипнозе:
не урок, но и
не свобода…
Затем, хорошо
зная, что мальчик
не мог приготовиться, он спросил
урок и долго с наслаждением вычерчивал в журнале единицу.
Кончает
урок: по три пуда руды
Мы в день достаем для России,
Как видите, нас
не убили труды!»
Веселые были такие,
Шутили, но я под веселостью их
Печальную повесть читала
(Мне новостью были оковы на них
Что их закуют — я
не знала)…
Мы вовсе
не хотим признать за вами право давать
уроки Островскому; нам вовсе
не интересно
знать, как бы, по вашему мнению, следовало сочинить пьесу, сочиненную им.
Когда Ефим Андреич был простым смотрителем, он
знал только свое дело и
не боялся за шахту: осмотрит все работы, задаст «
уроки», и чист молодец.
Прочтя сии набросанные строки
С небрежностью на памятном листке,
Как
не узнать поэта по руке?
Как первые
не вспомянуть
урокиИ
не сказать при дружеском столе:
«Друзья, у нас есть друг и в Хороле...
— Я, дети мои, ничего
не знаю, а что и
знаю, то — очень плохо. Но я ей буду читать замечательное произведение великого грузинского поэта Руставели и переводить строчка за строчкой. Признаюсь вам, что я никакой педагог: я пробовал быть репетитором, но меня вежливо выгоняли после второго же
урока. Однако никто лучше меня
не сумеет научить играть на гитаре, мандолине и зурне.
От нечего делать я раскрыл книгу на том месте, где был задан
урок, и стал прочитывать его.
Урок был большой и трудный, я ничего
не знал и видел, что уже никак
не успею хоть что-нибудь запомнить из него, тем более что находился в том раздраженном состоянии, в котором мысли отказываются остановиться на каком бы то ни было предмете.
—
Не знаю, — начал он, как бы более размышляющим тоном, — а по-моему гораздо бы лучше сделал, если бы отдал его к немцу в пансион… У того, говорят, и за
уроками детей следят и музыке сверх того учат.
— Неведомов объявил, что он теперь решительно
не знает ни одного свободного
урока.
Как к завтра
урока не выучишь; всю ночь снятся учитель, мадам, девицы; всю ночь во сне
уроки твердишь, а на другой день ничего
не знаешь.
— Да-с, так вот сидим мы однажды с деточками в классе и переводим:"время, нами переживаемое"… И вдруг — инспектор-с. Посидел, послушал. А я вот этой случайности-то и
не предвидел-с. Только прихожу после
урока домой, сел обедать — смотрю: пакет! Пожалуйте! Являюсь."Вы в Пинеге бывали?" —
Не бывал-с. — "Так вот познакомьтесь". Я было туда-сюда: за что? — "Так вы
не знаете? Это мне нравится! Он…
не знает! Стыдитесь, сударь!
не увеличивайте вашей вины нераскаянностью!"
Муж ее неутомимо трудился и все еще трудится. Но что было главною целью его трудов? Трудился ли он для общей человеческой цели, исполняя заданный ему судьбою
урок, или только для мелочных причин, чтобы приобресть между людьми чиновное и денежное значение, для того ли, наконец, чтобы его
не гнули в дугу нужда, обстоятельства? Бог его
знает. О высоких целях он разговаривать
не любил, называя это бредом, а говорил сухо и просто, что надо дело делать.
— Как
не сообразить, что она
знала о твоем позднем приходе? — сказал он с досадой, — что женщина
не уснет, когда через комнату есть секрет между двумя мужчинами, что она непременно или горничную подошлет, или сама… и
не предвидеть! глупо! а все ты да вот этот проклятый стакан лафиту! разболтался! Такой
урок от двадцатилетней женщины…
Александров
не только очень любил танцевать, но он также и умел танцевать; об этом, во-первых, он
знал сам, во-вторых, ему говорили товарищи, мнения которых всегда столь же резки, сколь и правдивы; наконец, и сам Петр Алексеевич Ермолов на ежесубботних
уроках нередко, хотя и сдержанно, одобрял его: «Недурно, господин юнкер, так, господин юнкер».
«Как это мило и как это странно придумано господом богом, — размышлял часто во время переклички мечтательный юнкер Александров, — что ни у одного человека в мире нет тембра голоса, похожего на другой. Неужели и все на свете так же разнообразно и бесконечно неповторимо? Отчего природа
не хочет
знать ни прямых линий, ни геометрических фигур, ни абсолютно схожих экземпляров? Что это? Бесконечность ли творчества или
урок человечеству?»
— Вещичек, вещичек! — поправил ее Лябьев. — А все это отчего? Михаил Иваныч вырос посреди оркестра настоящего, хорошего оркестра, который был у его дяди, а потом мало ли у кого и где он учился: он брал
уроки у Омана, Ценнера, Карла Мейера, у Цейлера, да и
не перечтешь всех, а я что?.. По натуре моей, я
знаю, что у меня был талант, но какое же музыкальное воспитание я получил? Обо мне гораздо больше хлопотали, чтобы я чисто произносил по-французски и хорошо танцевал.
Я простился с Акимом Акимычем и,
узнав, что мне можно воротиться в острог, взял конвойного и пошел домой. Народ уже сходился. Прежде всех возвращаются с работы работающие на
уроки. Единственное средство заставить арестанта работать усердно, это — задать ему
урок. Иногда
уроки задаются огромные, но все-таки они кончаются вдвое скорее, чем если б заставили работать вплоть до обеденного барабана. Окончив
урок, арестант беспрепятственно шел домой, и уже никто его
не останавливал.
— Поговорим спокойно, Пыльников. Вы и сами можете
не знать действительного состояния вашего здоровья: вы — мальчик старательный и хороший во всех отношениях, поэтому для меня вполне понятно, что вы
не хотели просить увольнения от
уроков гимнастики. Кстати, я просил сегодня Евгения Ивановича притти ко мне, так как и сам чувствую себя дурно. Вот он кстати и вас посмотрит. Надеюсь, вы ничего
не имеете против этого?
— Давеча
уроку не знал; Фома Фомич на коленки ставил, а я и
не стал. Стар я стал, батюшка, Сергей Александрыч, чтоб надо мной такие шутки шутить! Барин осерчать изволил, зачем Фому Фомича
не послушался. «Он, говорит, старый ты хрыч, о твоем же образовании заботится, произношению тебя хочет учить». Вот и хожу, твержу вокабул. Обещал Фома Фомич к вечеру опять экзаментик сделать.
— Хочу и я вас потешить спектаклем, Павел Семеныч. — Эй ты, ворона, пошел сюда! Да удостойте подвинуться поближе, Гаврила Игнатьич! — Это, вот видите ли, Павел Семеныч, Гаврила; за грубость и в наказание изучает французский диалект. Я, как Орфей, смягчаю здешние нравы, только
не песнями, а французским диалектом. — Ну, француз, мусью шематон, — терпеть
не может, когда говорят ему: мусью шематон, —
знаешь урок?
Эти
уроки пошли молодым Брагиным «в наук». Михалко потихоньку начал попивать вино с разными приисковыми служащими, конечно в хорошей компании и потихоньку от тятеньки, а Архип начал пропадать по ночам. Братья
знали художества друг друга и покрывали один другого перед грозным тятенькой, который ничего
не подозревал, слишком занятый своими собственными соображениями. Правда, Татьяна Власьевна проведала стороной о похождениях внуков, но прямо все объяснить отцу побоялась.
Только надо было
знать первые строки спрашиваемого
урока, а там — барабань, что хочешь: он, уловив первые слова, уже ничего
не слышит.
— Полцарства за стакан чаю! — проговорила она глухим голосом, закрывая рот муфтой, чтобы
не простудиться. — Я была на пяти
уроках, чтобы их черт взял! Ученики такие тупицы, такие толкачи, я чуть
не умерла от злости. И
не знаю, когда кончится эта каторга. Замучилась. Как только скоплю триста рублей, брошу все и поеду в Крым. Лягу на берегу и буду глотать кислород. Как я люблю море, ах, как я люблю море!
Илья и раньше замечал, что с некоторого времени Яков изменился. Он почти
не выходил гулять на двор, а всё сидел дома и даже как бы нарочно избегал встречи с Ильёй. Сначала Илья подумал, что Яков, завидуя его успехам в школе, учит
уроки. Но и учиться он стал хуже; учитель постоянно ругал его за рассеянность и непонимание самых простых вещей. Отношение Якова к Перфишке
не удивило Илью: Яков почти
не обращал внимания на жизнь в доме, но Илье захотелось
узнать, что творится с товарищем, и он спросил его...
Заработался совсем, отдыху себе
не знаю. Утром в присутствие, днем на
уроках, ночью за делами сижу: беру выписки составлять — порядочно платят. А ты, Полина, вечно без работы, вечно сложа руки сидишь! Никогда тебя за делом
не застанешь.
Об искренности же его рассказывают, что он однажды явился к бабушке с просьбою наказать его за проступок, о котором никто
не знал и который весь состоял в том, что дядя, сидя за
уроком, имел в кармане маленькую юлу, которая ему очень нравилась и которую ему подарили за несколько минут до прихода учителя.
— Может быть, может быть, — перебила Наталья, — может быть, вы правы; а я
не знаю, что говорю. Но я до сих пор вам верила, каждому вашему слову верила… Вперед, пожалуйста, взвешивайте ваши слова,
не произносите их на ветер. Когда я вам сказала, что я люблю вас, я
знала, что значит это слово: я на все была готова… Теперь мне остается благодарить вас за
урок и проститься.
— Чем жить даром,
не лучше ли постараться передать другим, что я
знаю: может быть, они извлекут из моих познаний хотя некоторую пользу. Способности мои недюжинные же наконец, языком я владею… Вот я и решился посвятить себя этому новому делу. Хлопотно мне было достать место; частных
уроков давать я
не хотел; в низших училищах мне делать было нечего. Наконец мне удалось достать место преподавателя в здешней гимназии.
Своих
уроков на этот раз я
не знал.
Замечательно, что впоследствии, когда Упадышевский спрашивал его, отчего Аксаков, самый прилежный ученик везде,
не находится у него в числе лучших учеников и что, верно, он нехорошо
знает свои
уроки, священник отвечал: «Нет,
уроки он
знает твердо; но он
не охотник до катехизиса и священной истории».
— Я
не хотела вас учить: вы сами напросились на
урок. Запомните его; бог
знает, может быть еще и пригодится.
Заговорив о долголетии крестьянина моей памяти, останавливаюсь на семействе дебелой и красивой кормилицы сестры Анюты, приходившей в свободное от
уроков время ко мне с ребенком в классную. Это бесспорно была весьма добродушная женщина; тем
не менее ее выхоленная и массивная самоуверенность вызывали с моей стороны всякого рода выходки. Так, например,
зная лично ее мужа, Якова, я, обучая ее молитве Господней, натвердил вместо: «яко на небеси» — «Яков на небеси».
Это замечание осталось мне на всю жизнь самым твердым
уроком. Позднее я слушал метрику в московском университете у незабвенного Крюкова, но
не помню ни одного слова из его лекций. Зато поныне
узнаю ямб, прикидывая его к стиху...
Зная, вероятно, по опыту, что такой хлопок может только мгновенно вспыхнуть, проказница Прасковья однажды, когда я очень надоел ей, бросила в отверстие моей палатки, т. е. в разверстый ворот рубахи, такой зажженный хлопок;
не успели мы все ахнуть, как фейерверк внутри палатки потух,
не причинив мне ни малейшего вреда. Но и такой рискованный
урок не отбил у меня охоты к сказкам.