Неточные совпадения
Он мог быть сделан случайно, во время осмотра
оружия, вы могли и
не знать, что оно заряжено.
Председатель, так же как и вчера, изображал из себя беспристрастие и справедливость и подробно разъяснял и внушал присяжным то, что они
знали и
не могли
не знать. Так же, как вчера, делались перерывы, так же курили; так же судебный пристав вскрикивал: «суд идет», и так же, стараясь
не заснуть, сидели два жандарма с обнаженным
оружием, угрожая преступнику.
И
не убить, о нет, вломился он к нему; если б имел преднамеренно этот умысел, то озаботился бы по крайней мере заранее хоть
оружием, а медный пест он схватил инстинктивно, сам
не зная зачем.
«Кто
знает, — думал старый гарибальдиец, — ведь бороться можно
не только копьем и саблей. Быть может, несправедливо обиженный судьбою подымет со временем доступное ему
оружие в защиту других, обездоленных жизнью, и тогда я
не даром проживу на свете, изувеченный старый солдат…»
Иногда снятся странные сны, невозможные и неестественные; пробудясь, вы припоминаете их ясно и удивляетесь странному факту: вы помните прежде всего, что разум
не оставлял вас во всё продолжение вашего сновидения; вспоминаете даже, что вы действовали чрезвычайно хитро и логично во всё это долгое, долгое время, когда вас окружали убийцы, когда они с вами хитрили, скрывали свое намерение, обращались с вами дружески, тогда как у них уже было наготове
оружие, и они лишь ждали какого-то знака; вы вспоминаете, как хитро вы их наконец обманули, спрятались от них; потом вы догадались, что они наизусть
знают весь ваш обман и
не показывают вам только вида, что
знают, где вы спрятались; но вы схитрили и обманули их опять, всё это вы припоминаете ясно.
—
Знаете… у нас идет в роте осмотр
оружия, — отважно солгал Ромашов. — Готовимся к смотру, нет отдыха даже в праздники… Однако я положительно сконфужен… Я никак
не предполагал, что у вас пикник, и вышло так, точно я напросился. Право, мне совестно…
Александров уже
знал, что совсем
не его славные предки, «старинные александровцы», вызвали своим поведением такую прискорбную замену
оружия.
— Ребята! — продолжал Никита Романович, — этот молодец
не из тех, что вас обидели; я его
знаю; он такой же враг опричнине, как и вы. Сохрани вас бог тронуть его хоть пальцем! А теперь нечего мешкать: берите
оружие, стройтесь по сотням, я веду вас!
Я
знаю про себя, что мне
не нужно отделение себя от других народов, и потому я
не могу признавать своей исключительной принадлежности к какому-либо народу и государству и подданства какому-либо правительству;
знаю про себя, что мне
не нужны все те правительственные учреждения, которые устраиваются внутри государств, и потому я
не могу, лишая людей, нуждающихся в моем труде, отдавать его в виде подати на ненужные мне и, сколько я
знаю, вредные учреждения; я
знаю про себя, что мне
не нужны ни управления, ни суды, производимые насилием, и потому я
не могу участвовать ни в том, ни в другом; я
знаю про себя, что мнене нужно ни нападать на другие народы, убивая их, ни защищаться от них с
оружием в руках, и потому я
не могу участвовать в войнах и приготовлениях к ним.
Я
знал то, что было высказано об этом предмете у отцов церкви — Оригена, Тертуллиана и других, —
знал и о том, что существовали и существуют некоторые, так называемые, секты менонитов, гернгутеров, квакеров, которые
не допускают для христианина употребления
оружия и
не идут в военную службу; но что было сделано этими, так называемыми, сектами для разъяснения этого вопроса, было мне мало известно.
Несмотря на то, что он недавно был собран в строевые, по широкому выражению его лица и спокойной уверенности позы видно было, что он уже успел принять свойственную казакам и вообще людям, постоянно носящим
оружие, воинственную и несколько гордую осанку, что он казак и
знает себе цену
не ниже настоящей.
И вот она пред человеком, которого
знала за девять месяцев до рождения его, пред тем, кого она никогда
не чувствовала вне своего сердца, — в шелке и бархате он пред нею, и
оружие его в драгоценных камнях. Всё — так, как должно быть; именно таким она видела его много раз во сне — богатым, знаменитым и любимым.
— Никакой я
не знаю, но можешь разлюбить. Постой!.. — воскликнул князь и встал на ноги. — Если ты разлюбишь меня или умрешь, так позволь мне застрелить себя… из этого револьвера… — прибавил он и раскрыл перед Еленой ящик с
оружием.
— О, в таком случае… Господин Данвиль! я признаю себя совершенно виноватым. Но эта проклятая сабля!.. Признаюсь, я и теперь
не постигаю, как мог Дюран решиться продать саблю, которую получил из рук своей невесты… Согласитесь, что я скорей должен был предполагать, что он убит… что его лошадь и
оружие достались неприятелю… что вы… Но если граф вас
знает, то конечно…
— Все это господин Голядкин проговорил, разумеется, с таким видом, который ясно давал
знать, что герой наш вовсе
не жалеет о том, что кладет в этом смысле
оружие и что он хитростям
не учился, но что даже совершенно напротив.
Не имея никакого понятия о родах
оружия, я
не мог понять, почему Семенкович отдавал такое предпочтение жандармскому дивизиону. Тем временем отец вернулся из Лифляндии с братом Васей, которого я сперва
не узнал, принимая его по пестрой ермолке за какого-то восточного человека. Оказалось, что по причине недавно перенесенной горячки он был с бритой головою.
Однажды на привале к начальству прискакал казак с важным известием. Нас подняли и выстроили без ранцев и без
оружия, в одних белых рубашках. Никто из нас
не знал, зачем это делается. Офицеры осмотрели людей; Венцель, по обыкновению, кричал и ругался, дергая за дурно надетые кушаки и с пинками приказывая оправить рубахи. Потом нас повели к полотну железной дороги, и после довольно долгих построений полк вытянулся в две шеренги вдоль пути. На версту протянулась белая линия рубах.
Не позабудь, что я тебе сказал.
Когда подъедут близко удальцы
Мои, то киньтесь вы с
оружием толпой,
И будто бы освободивши силой,
Ее сюда скорее приведите…
Да чур
не забывать, что вы без языков,
А то… меня ты
знаешь коротко!
Возьми ж себе заранее награду...
Но если
не хочешь мира с людьми свободными, то
знай, что совершенная победа над ними должна быть их истреблением, а мы еще дышим и владеем
оружием;
знай, что ни ты, ни преемники твои
не будут уверены в искренней покорности Новаграда, доколе древние стены его
не опустеют или
не приимут в себя жителей, чуждых крови нашей!» — «Покорность без условия, или гибель мятежникам!» — ответствовал Иоанн и с гневом отвратил лицо свое.
Явные и постоянные черты всякой реакции всегда выражаются в том, что победители начинают бояться разума, которым они пользовались как
оружием и силу которого хорошо
знают; побежденные же сомневаются в силе разума, мировое творческое значение которого
не вполне ясно им, ибо побежденным является народ, а его, как известно,
не очень охотно знакомят с могуществом разума и науки.
Вероятно ли, что накануне борьбы об этом бойце ничего
не знают? А между тем он уже стоит, грозный, в полном вооружении, готовый переступить границу по первому зову реакции. И при всем том едва
знают его
оружие, цвет его знамени и довольствуются его официальными речами и неопределенными разногласными рассказами о нем.
Нам приятно слышать, что Псару сумел предупредить бегство ленивых и трусов. Пусть
знают все, что и нам
не угодна война, но мы
не прекратим ее, доколе
не покорим всех подлых врагов из пустыни Сирийской и из пустыни Ливийской, и будем воевать до полной победы. Пусть ответит нам слуга наш Псару, есть ли у него довольно
оружия, довольно колесниц и довольно хлеба для войска?
Тут все блистало бархатом и позолотой: точеный орех и резной дуб, ковры и бронза, и серебро в шкафах за стеклом, словно бы на выставке, и призовые ковши и кубки (он был страстный любитель рысистых лошадей), дорогое и редкое
оружие, хотя сам он никогда
не употреблял его и даже
не умел им владеть, но держал затем единственно, что «пущай, мол, будет; потому зачем ему
не быть, коли это мы можем, и пущай всяк видит и
знает, что мы все можем, хоша собственно нам на все наплевать!».
И, как нарочно, по линии пробежал ветер и донес звук, похожий на бряцание
оружия. Наступило молчание.
Не знаю, о чем думали теперь инженер и студент, но мне уж казалось, что я вижу перед собой действительно что-то давно умершее и даже слышу часовых, говорящих на непонятном языке. Воображение мое спешило нарисовать палатки, странных людей, их одежду, доспехи…
Но и тут Милица утешала себя мыслью, что, когда, даст Бог, окончится со славой для русско-сербского союзнического
оружия война и вернется она домой, — отец,
узнав побуждение, толкнувшее ее на поле военных действий,
не станет бранить и упрекать свою Милицу…
— Это до меня
не касается, вероятно, брата моего; где он, что с ним, вы, должно быть, лучше меня
знаете. Это может касаться до многих поляков, поднявших
оружие против России.
— Ранеев прислал мне его, как доверенного человека.
Не знаю отношений их друг к другу, но я, полагаясь на слово умирающего, истинного патриота, доверилась Жучку и покуда
не имею причины раскаиваться. Скажу вам русскую пословицу, хоть и немного грубую, сырую: «Мне хоть бы пес, да яйца нес». Послушаем, что скажет. Он доставил
оружие матери Владислава, я имею на это доказательства, и если осмелится изменить нам, так сам на себя накинет петлю.
Подпоручик Яков Иванович Ростовцев, открывший, как мы
знаем, великому князю Николаю Павловичу существование готового вспыхнуть заговора, был совершенно чужд ему и
не знал ни его целей, ни разветвлений: он угадал только, что заговор этот давно существовал и что обстоятельства давали ему в руки опасное
оружие против императорского правительства. Он
узнал также по счастливому случаю имена главных заговорщиков.
— Братцы, — отвечал Григорий, схватив их за руки, — если бы я был ливонец и вы бы пришли со мной вести расчеты
оружием, любо бы было мне потешиться молодецкою забавою. Тогда, Бог весть, чья сторона перетянула бы! Или, к примеру сказать, когда бы я с вами давно был однополчанином и мы пришли бы вместе сюда на врагов, —
не хвалюсь, а увидали бы вы сами,
знаю ли я попятную.
— Злочестивец, в руке твоей
не крест животворящий, а
оружие убийственное, которое ты хочешь вонзить нам в сердце.
Знаю умысел твой и всех гнусных новгородцев;
знаю, что вы готовитесь предаться Сигизмунду-Августу. Отселе ты уже
не пастырь, а враг церкви и святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова. Иди в храм Святой Софии!
Время терялось, в самой шайке обнаружились раздоры; многие хотели продолжать путь, но лишь с тем, чтобы сложить в Лиозно
оружие. Паны начали кричать, ссориться, ругаться и бранные слова обильно посыпались на довудца; ему говорили, что он умеет только мучить какими-то порядками, бродя по болотам, а
не знает как провести дружину и соединиться с другими партиями.
Он даже
не пробовал прибегать к решительным мерам, хотя в его руках, как мы
знаем, было сильное
оружие против княжны, перед которым она
не устоит.
—
Знаю только, что он русский купец Жучок из Динабурга. Он открыл мне, что доставлял через евреев для Эдвиги Стабровской холодное и огнестрельное
оружие. Этот воинственный запас хранился в недостроенном костеле, в имении ее, на границах Витебской и Могилевской губерний. Но, вероятно, опасаясь, чтобы его
не открыли в этом месте, перевезли в другое, какое — еще
не знаю. Жучок обещал мне сыскать след к нему.
Он спешил сам вторгнуться в арсенал своей памяти и начал опрометью рыться в нем, чтобы найти приличное
оружие, если
не для отражения неприятеля, по крайней мере, для убеждения и смягчения его сердца; то есть он собирал разбросанные в памяти своей русские сильнейшие выражения, какие только
знал.
— Неправда, — гневно сказала она, — сколько
знаю Стабровского, я никогда
не замечала, чтоб он был занят собой. Что ж до его красоты, то никто, конечно, кроме вас
не найдет в ней ничего женоподобного. Скорее, к его энергической, одушевленной физиономии шли бы латы, каска с конским хвостом, чем одежда мирного гражданина. Воображаю, как он хорош бы был на коне, с палашом в руке, впереди эскадрона латников, когда они несутся на неприятеля, когда от топота лошадей ходит земля и стонет воздух от звука
оружий.
Он
знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего
оружия, и потому надо было делать вид, что
не сомневаешься в нем.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что́ он говорил, клонилось тоже к славе нашего
оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо
знали, что то, что́ говорил Жерков, была ложь, ни на чем
не основанная. Князь Багратион обратился к старичку-полковнику.