Неточные совпадения
— И, кроме того, Иноков пишет невозможные стихи, просто,
знаете, смешные стихи. Кстати, у меня накопилось несколько аршин стихотворений местных поэтов, —
не хотите ли посмотреть? Может быть, найдете что-нибудь для воскресных
номеров. Признаюсь, я плохо понимаю новую поэзию…
Евфимья Бочкова показала, что она ничего
не знает о пропавших деньгах, и что она и в
номер купца
не входила, а хозяйничала там одна Любка, и что если что и похищено у купца, то совершила похищение Любка, когда она приезжала с купцовым ключом за деньгами.
Рагожинские приехали одни, без детей, — детей у них было двое: мальчик и девочка, — и остановились в лучшем
номере лучшей гостиницы. Наталья Ивановна тотчас же поехала на старую квартиру матери, но,
не найдя там брата и
узнав от Аграфены Петровны, что он переехал в меблированные комнаты, поехала туда. Грязный служитель, встретив ее в темном, с тяжелым запахом, днем освещавшемся коридоре, объявил ей, что князя нет дома.
В коридоре Гладышев замялся, потому что он
не знал, как найти тот
номер, куда удалился Петров с Тамарой. Но ему помогла экономка Зося, пробегавшая мимо него очень быстро и с очень озабоченным, встревоженным видом.
— Потому, что она меня одного тут в
номерах и
знала, кроме еще Неведомова, к которому она идти
не решилась, потому что тот сам в нее был влюблен.
Всю розничную торговлю в Москве того времени держал в своих руках крупный оптовик Петр Иванович Ласточкин, имевший газетную торговлю у Сретенских ворот и на Моховой. Как и почему, — никто того тогда
не знал, — П.И. Ласточкин, еще в 4 часа утра, в типографии взял несколько тысяч
номеров «Жизни» вместо двухсот экземпляров, которые брал обычно. И
не прогадал.
— Представь себе, Вася, какая случайность, — объяснял Пепко. — Иду по улице и вижу: идет предо мной старичок и
номера у домов читает. Я так сразу и подумал: наверно, провинциал. Обогнал его и оглянулся… А он ко мне. «Извините, говорит,
не знаете ли господина Попова?» — «К вашим услугам: Попов»… Вышло, что Федот, да
не тот… Ну, разговорились. Оказалось, что он тебя разыскивает.
И там на дворе от очевидцев я
узнал, что рано утром 25 июня к дворнику прибежала испуганная Ванда и сказала, что у нее в
номере скоропостижно умер офицер. Одним из первых вбежал в
номер парикмахер И.А. Андреев, задние двери квартиры которого как раз против дверей флигеля. На стуле, перед столом, уставленным винами и фруктами, полулежал без признаков жизни Скобелев. Его сразу
узнал Андреев. Ванда молчала, сперва
не хотела его называть.
— Конечно,
узнала, у меня есть
номер «Будильника» с вашим портретом, да потом, как же вас
не узнать?…
В его кармане всегда имелись или свежие прокламации, или швейцарские издания, или последний
номер «Народной воли», о чем
знали только его друзья. Я с ним познакомился и подружился впервые еще в 1876 году, когда служил в Кружке, и
не раз ночевал в его номеришке в «Чернышах», на Тверской.
Коридорный скрылся, а Колесов, напившись чаю, оделся, запер дверь, ключ от
номера взял с собой и пошел по Москве. Побывал в Кремле, проехался на интересовавшей его конке и,
не зная Москвы, пообедал в каком-то скверном трактире на Сретенке, где содрали с него втридорога, а затем пешком отправился домой, спрашивая каждого дворника, как пройти на Дьяковку.
— Я ж
не знаю, найду ли я теперь кого?.. — сказал Жуквич, пожимая плечами, и затем проворною походкой вышел из
номера.
Прежде всего она предположила заехать за Миклаковым; но, так как она и прежде еще того бывала у него несколько раз в
номерах, а потому очень хорошо
знала образ его жизни, вследствие чего, сколько ни была расстроена, но прямо войти к нему
не решилась и предварительно послала ему сказать, что она приехала.
— Граф Хвостиков приезжал ко мне… Он в отчаянии и рассказывает про Янсутского такие вещи, что поверить трудно: конечно, Янсутский потерял много состояния в делах у Хмурина, но
не разорился же совершенно, а между тем он до такой степени стал мало выдавать Лизе денег, что у нее каких-нибудь шести целковых
не было, чтобы купить себе ботинки… Кормил ее бог
знает какой дрянью… Она
не выдержала наконец, переехала от него и будет существовать в
номерах…
Долгов, разумеется, по своей непривычке писать,
не изложил печатно ни одной мысли; но граф Хвостиков начал наполнять своим писанием каждый
номер, по преимуществу склоняя общество к пожертвованиям и довольно прозрачно намекая, что эти пожертвования могут быть производимы и через его особу; пожертвований, однако, к нему нисколько
не стекалось, а потому граф решился лично на кого можно воздействовать и к первой обратился Аделаиде Ивановне, у которой он
знал, что нет денег; но она, по его соображениям, могла бы пожертвовать какими-нибудь ценными вещами: к несчастью, при объяснении оказалось, что у ней из ценных вещей остались только дорогие ей по воспоминаниям.
Не зная лично меня и
не зная, кто написал эту статейку, он сказал один раз в моем присутствии: «Никто еще, никогда
не говаривал обо мне, то есть о моем даровании, так верно, как говорит, в последнем
номере „Московского вестника“, какой-то неизвестный барин».
— Боюсь, доктор,
не простудился ли, — сказал он тонким, слабым и немного сиплым голосом, совсем
не идущим к его массивной фигуре. — Главное дело — уборные у нас безобразные, везде дует. Во время
номера, сами
знаете, вспотеешь, а переодеваться приходится на сквозняке. Так и прохватывает.
Он ходил, и все больше и больше ненавидел серый забор, и уже думал с раздражением, что Анна Сергеевна забыла о нем и, быть может, уже развлекается с другим, и это так естественно в положении молодой женщины, которая вынуждена с утра до вечера видеть этот проклятый забор. Он вернулся к себе в
номер и долго сидел на диване,
не зная, что делать, потом обедал, потом долго спал.
— Послушайте, Пикколо. В Будапеште я только что купил большой цирк-шапито, вместе с конюшней, костюмами и со всем реквизитом, а в Вене я взял в долгую аренду каменный цирк. Так вот, предлагаю вам: переправьте цирк из Венгрии в Вену, пригласите, кого
знаете из лучших артистов, — я за деньгами
не постою, — выдумайте новые
номера и сделайте этот цирк первым, если
не в мире, то по крайней мере в Европе. Словом, я вам предлагаю место директора…
Теперь в своей записке он сообщил мне, что его везли под
номером, что даже жандармы
не знали его фамилии, что его сопровождал целый отряд из пяти жандармов, причем от участка до участка с ними скакали заранее предупрежденные заседатели, а на этапах, где происходили иногда остановки, «сбивали народ» и всю ночь жгли кругом костры.
Наши дома с Гончаровой —
узнала это только в Париже, в 1928 году — оказались соседними, наш дом был восьмой, своего
номера она
не помнит.
Да, мы многого ждали от этого
номера, но мы просчитались, забыв о публике. На первом представлении публика хоть и
не поняла ничего, но немного аплодировала, а уж на пятом — старый Сур прервал ангажемент согласно условиям контракта. Спустя много времени мы
узнали, что и за границей бывало то же самое. Знатоки вопили от восторга. Публика оставалась холодна и скучна.
И так несколько кругов. Альберт
не волнуется и
не сердится. Он
знает, что оставить
номер недоделанным никак нельзя. Это тоже закон цирка: в следующий раз будет втрое труднее сделать. Альберт только звончее щелкает шамбарьерным бичом и настойчивее посылает Ольгу отрывистым: «Allez!» — и еще и еще круг за кругом делает лошадь, а Ольга все больше теряет уверенность и спокойствие… Мне становится ее жалко до слез. Альберт кажется мне мучителем.
Через два дня был назначен его выход вместе с «замечательной обезьяной, которая никогда
не поддается дрессировке, выписанной из тропических стран Южной Африки и Америки»…впрочем, вы сами
знаете эти объявления. Для этого случая я привез в ложу жену и детей. Мы видели балансирующих на канате медведей, людей с несгораемым желудком, великолепные упражнения на турниках и т. п. Вот, наконец, наступает
номер с обезьяной. Клоун в ударе. Он смешит публику. Обезьяна все время начеку. Наконец ее выпускают.
— На большой площади у Николаевского вокзала, в доме моего друга, дом
номер 30, квартира 10. Очень близко от вас.
Не знаете? Ну, да вам нечего и
знать. А мне пора. Завтра я заеду к вам повидаться, а теперь…
Заперт
номер Дмитрия Петровича, и никто
не знает, куда он уехал.
Знаете что, девицы и вдовы?
Не выходите вы замуж за этих артистов! «Цур им и пек, этим артистам!», как говорят хохлы. Лучше, девицы и вдовы, жить где-нибудь в табачной лавочке или продавать гусей на базаре, чем жить в самом лучшем
номере «Ядовитого лебедя», с самым лучшим протеже графа Барабанта-Алимонда.
Пошагав немного и подумав, он почувствовал сильнейшее желание во что бы то ни стало убедить себя в том, что голод есть малодушие, что человек создан для борьбы с природой, что
не единым хлебом сыт будет человек, что тот
не артист, кто
не голоден, и т. д., и, наверное, убедил бы себя, если бы, размышляя,
не вспомнил, что рядом с ним, в 148
номере «Ядовитого лебедя», обитает художник-жанрист, итальянец, Франческо Бутронца, человек талантливый, кое-кому известный и, что так немаловажно под луной, обладающий уменьем, которого никогда
не знал за собой Зинзага, — ежедневно обедать.
«А ведь она бы меня в каждой копейке усчитывала, — подумал он, взглянув на жену. — Билет-то ее, а
не мой! Да и зачем ей за границу ехать? Чего она там
не видала? Будет в
номере сидеть да меня
не отпускать от себя…
Знаю!»
Иван Дмитрич, глядя на жену, улыбался широко и бессмысленно, как ребенок, которому показывают блестящую вещь. Жена тоже улыбалась: ей, как и ему, приятно было, что он назвал только серию и
не спешит
узнать номер счастливого билета. Томить и дразнить себя надеждой на возможное счастие — это так сладко, жутко!
Кате отвели
номер в гостинице «Астория». Была это лучшая гостиница города, но теперь она смотрела грустно и неприветливо. Коридоры без ковров, заплеванные, белевшие окурками; никто их
не подметал. Горничные и коридорные целый день либо валялись на своих кроватях, либо играли в домино. Никто из них
не знал, оставят ли их, какое им будет жалование. Самовары рядком стояли на лавке, — грязно-зеленые, в белых полосах. На звонки из
номеров никто
не шел. Постояльцы кричали, бранились. Прислуга лениво отвечала...
— Славный этот Капралов наш. Выхлопотал у ревкома для всех исполнителей по десять фунтов муки и по фунту сахару, Гребенкин противился, хотел даром заставить, но Капралов с Хановым настояли. И вы
знаете, Бубликов недавно хотел выгнать княгиню из своей гостиницы за то, что денег
не платит за
номер. Дурень какой, — в нынешнее-то время! Ханов посадил его за это на два дня в подвал. Успокоился.
По-латыни он совсем
не знал и раз, сидя около нас в кафе, протянул к нам
номер какой-то французской газеты и попросил перевести ему очень известное римское изречение.
Но Петя хохочет, и в его хохоте я легко
узнаю истерику. Начинаю возиться с ним и бранюсь, что в московских
номерах не имеют привычки ставить на ночь воду.
Не знаю, чем кончились бы размышления безумца, если бы
не отворилась дверь и
не вошел в
номер приятель Рыбкина, Шлепкин, сотрудник газеты «Иуда предатель», живой, веселый, розовый.
— Что рассказывать? Я ничего
не знаю. Позвали к куску растерзанного мяса, спросили: «
Узнаете?» — «
Узнаю…» Сказал: «Он поехал с пассажирским поездом
номер восемь, любил стоять на площадке, должно быть, свалился…» И сошлись с ним ложью, — в жилетном кармане у него нашли билет. Маше он еще третьего дня сказал, что едет в Пыльск.
В день отъезда Николая Герасимовича из Москвы, вскоре после объяснения со Строевой, ему в гостинице «Славянский Базар» подали какую-то повестку, в получении которой он расписался, но,
не читая, бросил на стол в
номере гостиницы и уехал в Вену, где, как мы
знаем, попал в лечебницу для душевнобольных.
Мелкий газетный труженик Виктор Сергеевич Геркулесов, после десятилетней борьбы с нищетой и всяческими лишениями, женился на мастерице-золотошвейке Агнии Петровне в то время когда, судьба ему начала улыбаться и он пристроился в качестве постоянного сотрудника к одной, обеспеченной в завтрашнем дне газете. (Есть в Петербурге газеты, редакторы-издатели которых, выпуская
номер сегодня,
не знают, выпустят ли его завтра.)
— Да, это верно, кто здесь долго живет и объедает монахов, того просят уехать. Судите сами, если позволить пролетариям жить здесь сколько им угодно, то
не останется ни одного свободного
номера, и они весь монастырь съедят. Это верно. Но для меня монахи делают исключение и, надеюсь, еще
не скоро меня отсюда прогонят. Я,
знаете ли, новообращенный.
Дают монахи
номер, кормят, и как-то,
знаете ли, совестно
не ходить.
Юрка тосковал и
не знал, куда себя деть. Вышел новый
номер заводской газеты «Проснувшийся витязь». В нем Юрка прочел...
Но и тут добрая хозяйка, заметив, что в урочный час в такой-то
номер не требовали обеда, и
узнав, что постоялец дома и здоров, приказывала иногда подать к нему обычные порции.
Он давно нетерпеливо ожидал их в высоком доме, и по расчету времени они давно бы должны были быть на месте, а, между тем, о них
не было ни слуху, точно они канули в воду. Вдруг он получил из К. письмо с приложением
номера «Сибирского Вестника», из которого он
узнал о роковом событии.
Рассмотрел я и винтовочку его: стройная была, как барышня, а
номера не запомнил, хоть он и говорил. Да что
номера: я и лица его
не запомнил,
знаю только, что было особенное; еще и другого я
не сделал, о чем все время думал:
не провел его по всей даче и
не дал ему проститься с нею. Но как сказать...