Неточные совпадения
Дарья Александровна выглянула вперед и обрадовалась, увидав в серой шляпе и сером пальто знакомую
фигуру Левина, шедшего им навстречу. Она и всегда рада ему была, но теперь особенно рада была, что он
видит ее во всей ее славе. Никто лучше Левина
не мог понять ее величия.
Долли утешилась совсем от горя, причиненного ей разговором с Алексеем Александровичем, когда она
увидела эти две
фигуры: Кити с мелком в руках и с улыбкой робкою и счастливою, глядящую вверх на Левина, и его красивую
фигуру, нагнувшуюся над столом, с горящими глазами, устремленными то на стол, то на нее. Он вдруг просиял: он понял. Это значило: «тогда я
не могла иначе ответить».
То же самое думал ее сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока
не скрылась ее грациозная
фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он
видел, как она подошла к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то
не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Разве
не молодость было то чувство, которое он испытывал теперь, когда, выйдя с другой стороны опять на край леса, он
увидел на ярком свете косых лучей солнца грациозную
фигуру Вареньки, в желтом платье и с корзинкой шедшей легким шагом мимо ствола старой березы, и когда это впечатление вида Вареньки слилось в одно с поразившим его своею красотой видом облитого косыми лучами желтеющего овсяного поля и за полем далекого старого леса, испещренного желтизною, тающего в синей дали?
Он ничего
не думал, ничего
не желал, кроме того, чтобы
не отстать от мужиков и как можно лучше сработать. Он слышал только лязг кос и
видел пред собой удалявшуюся прямую
фигуру Тита, выгнутый полукруг прокоса, медленно и волнисто склоняющиеся травы и головки цветов около лезвия своей косы и впереди себя конец ряда, у которого наступит отдых.
— Картина ваша очень подвинулась с тех пор, как я последний раз
видел ее. И как тогда, так и теперь меня необыкновенно поражает
фигура Пилата. Так понимаешь этого человека, доброго, славного малого, но чиновника до глубины души, который
не ведает, что творит. Но мне кажется…
«Вы можете затоптать в грязь», слышал он слова Алексея Александровича и
видел его пред собой, и
видел с горячечным румянцем и блестящими глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее
не на него, а на Алексея Александровича; он
видел свою, как ему казалось, глупую и смешную
фигуру, го когда Алексей Александрович отнял ему от лица руки. Он опять вытянул ноги и бросился на диван в прежней позе и закрыл глаза.
Для других, она знала, он
не представлялся жалким; напротив, когда Кити в обществе смотрела на него, как иногда смотрят на любимого человека, стараясь
видеть его как будто чужого, чтоб определить себе то впечатление, которое он производит на других, она
видела, со страхом даже для своей ревности, что он
не только
не жалок, но очень привлекателен своею порядочностью, несколько старомодною, застенчивою вежливостью с женщинами, своею сильною
фигурой и особенным, как ей казалось, выразительным лицом.
И почти на всех
фигурах и лицах он
видел еще остатки
не вполне снятых покровов, портившие картину.
Полицеймейстер, который служил в кампанию двенадцатого года и лично
видел Наполеона,
не мог тоже
не сознаться, что ростом он никак
не будет выше Чичикова и что складом своей
фигуры Наполеон тоже нельзя сказать чтобы слишком толст, однако ж и
не так чтобы тонок.
— Нет, вы, я
вижу,
не верите-с, думаете все, что я вам шуточки невинные подвожу, — подхватил Порфирий, все более и более веселея и беспрерывно хихикая от удовольствия и опять начиная кружить по комнате, — оно, конечно, вы правы-с; у меня и
фигура уж так самим богом устроена, что только комические мысли в других возбуждает; буффон-с; [Буффон — шут (фр. bouffon).] но я вам вот что скажу и опять повторю-с, что вы, батюшка, Родион Романович, уж извините меня, старика, человек еще молодой-с, так сказать, первой молодости, а потому выше всего ум человеческий цените, по примеру всей молодежи.
«Я имею право гордиться обширностью моего опыта», — думал он дальше, глядя на равнину, где непрерывно, неутомимо шевелились сотни серых
фигур и над ними колебалось облако разноголосого, пестрого шума. Можно смотреть на эту бессмысленную возню, слушать ее звучание и —
не видеть,
не слышать ничего сквозь трепетную сетку своих мыслей, воспоминаний.
Самгин, насыщаясь и внимательно слушая,
видел вдали, за стволами деревьев, медленное движение бесконечной вереницы экипажей, в них яркие
фигуры нарядных женщин, рядом с ними покачивались всадники на красивых лошадях; над мелким кустарником в сизоватом воздухе плыли головы пешеходов в соломенных шляпах, в котелках, где-то далеко оркестр отчетливо играл «Кармен»; веселая задорная музыка очень гармонировала с гулом голосов, все было приятно пестро, но
не резко, все празднично и красиво, как хорошо поставленная опера.
— Вы —
не в духе? — осведомился Туробоев и, небрежно кивнув головою, ушел, а Самгин, сняв очки, протирая стекла дрожащими пальцами, все еще
видел пред собою его стройную
фигуру, тонкое лицо и насмешливо сожалеющий взгляд модного портного на человека, который одет
не по моде.
Когда Самгин, все более застывая в жутком холоде, подумал это — память тотчас воскресила вереницу забытых
фигур: печника в деревне, грузчика Сибирской пристани, казака, который сидел у моря, как за столом, и чудовищную
фигуру кочегара у Троицкого моста в Петербурге. Самгин сел и, схватясь руками за голову, закрыл уши. Он
видел, что Алина сверкающей рукой гладит его плечо, но
не чувствовал ее прикосновения. В уши его все-таки вторгался шум и рев. Пронзительно кричал Лютов, топая ногами...
— Встаньте к стене, — слишком громко приказал Тагильский, и Безбедов послушно отшатнулся в сумрак, прижался к стене. Самгин
не сразу рассмотрел его, сначала он
видел только грузную и почти бесформенную
фигуру, слышал ее тяжелое сопение, нечленораздельные восклицания, похожие на икоту.
Его
не слушали. Рассеянные по комнате люди, выходя из сумрака, из углов, постепенно и как бы против воли своей, сдвигались к столу. Бритоголовый встал на ноги и оказался длинным, плоским и по
фигуре похожим на Дьякона. Теперь Самгин
видел его лицо, — лицо человека, как бы только что переболевшего какой-то тяжелой, иссушающей болезнью, собранное из мелких костей, обтянутое старчески желтой кожей; в темных глазницах сверкали маленькие, узкие глаза.
«Она
не мало
видела людей, но я остался для нее наиболее яркой
фигурой. Ее первая любовь. Кто-то сказал: “Первая любовь —
не ржавеет”. В сущности, у меня
не было достаточно солидных причин разрывать связь с нею. Отношения обострились… потому что все вокруг было обострено».
В комнате Алексея сидело и стояло человек двадцать, и первое, что услышал Самгин, был голос Кутузова, глухой, осипший голос, но — его. Из-за спин и голов людей Клим
не видел его, но четко представил тяжеловатую
фигуру, широкое упрямое лицо с насмешливыми глазами, толстый локоть левой руки, лежащей на столе, и уверенно командующие жесты правой.
Тагильского Самгин
не видел с полгода и был неприятно удивлен его визитом, но, когда присмотрелся к его
фигуре, — почувствовал злорадное любопытство: Тагильский нехорошо, почти неузнаваемо изменился.
Клим Иванович Самгин мужественно ожидал и наблюдал.
Не желая, чтоб темные волны демонстрантов, захлестнув его, всосали в свою густоту, он наблюдал издали, из-за углов.
Не было смысла сливаться с этой грозно ревущей массой людей, — он очень хорошо помнил, каковы
фигуры и лица рабочих, он достаточно много
видел демонстраций в Москве,
видел и здесь 9 января, в воскресенье, названное «кровавым».
Затем он вспомнил
фигуру Петра Струве: десятка лет
не прошло с той поры, когда он
видел смешную, сутуловатую, тощую
фигуру растрепанного, рыжего, судорожно многоречивого марксиста, борца с народниками. Особенно комичен был этот книжник рядом со своим соратником, черноволосым Туган-Барановским, высоким, тонконогим, с большим животом и булькающей, тенористой речью.
Позы, жесты ее исполнены достоинства; она очень ловко драпируется в богатую шаль, так кстати обопрется локтем на шитую подушку, так величественно раскинется на диване. Ее никогда
не увидишь за работой: нагибаться, шить, заниматься мелочью нейдет к ее лицу, важной
фигуре. Она и приказания слугам и служанкам отдавала небрежным тоном, коротко и сухо.
Райский между тем изучал портрет мужа: там
видел он серые глаза, острый, небольшой нос, иронически сжатые губы и коротко остриженные волосы, рыжеватые бакенбарды. Потом взглянул на ее роскошную
фигуру, полную красоты, и мысленно рисовал того счастливца, который мог бы, по праву сердца, велеть или
не велеть этой богине.
Целые миры отверзались перед ним, понеслись видения, открылись волшебные страны. У Райского широко открылись глаза и уши: он
видел только
фигуру человека в одном жилете, свеча освещала мокрый лоб, глаз было
не видно. Борис пристально смотрел на него, как, бывало, на Васюкова.
И все было ново нам: мы знакомились с декорациею
не наших деревьев,
не нашей травы, кустов и жадно хотели запомнить все: группировку их, отдельный рисунок дерева,
фигуру листьев, наконец, плоды; как будто смотрели на это в последний раз, хотя нам только это и предстояло
видеть на долгое время.
Да, это была она. Он
видел теперь ясно ту исключительную, таинственную особенность, которая отделяет каждое лицо от другого, делает его особенным, единственным, неповторяемым. Несмотря на неестественную белизну и полноту лица, особенность эта, милая, исключительная особенность, была в этом лице, в губах, в немного косивших глазах и, главное, в этом наивном, улыбающемся взгляде и в выражении готовности
не только в лице, но и во всей
фигуре.
— Как
видите… Состарилась,
не правда ли?.. Должно быть, хороша, если знакомые
не узнают, — говорила Зося, с завистью больного человека рассматривая здоровую
фигуру Привалова, который точно внес с собой в комнату струю здорового деревенского воздуха.
Маленькая тропка повела нас в тайгу. Мы шли по ней долго и почти
не говорили между собой. Километра через полтора справа от дорожки я
увидел костер и около него три
фигуры. В одной из них я узнал полицейского пристава. Двое рабочих копали могилу, а рядом с нею на земле лежало чье-то тело, покрытое рогожей. По знакомой мне обуви на ногах я узнал покойника.
Я смотрел на старика: его лицо было так детски откровенно, сгорбленная
фигура его, болезненно перекошенное лицо, потухшие глаза, слабый голос — все внушало доверие; он
не лгал, он
не льстил, ему действительно хотелось
видеть прежде смерти в «кавалерии и регалиях» человека, который лет пятнадцать
не мог ему простить каких-то бревен. Что это: святой или безумный? Да
не одни ли безумные и достигают святости?
Когда мы ехали назад, я
увидел издали на поле старосту, того же, который был при нас, он сначала
не узнал меня, но, когда мы проехали, он, как бы спохватившись, снял шляпу и низко кланялся. Проехав еще несколько, я обернулся, староста Григорий Горский все еще стоял на том же месте и смотрел нам вслед; его высокая бородатая
фигура, кланяющаяся середь нивы, знакомо проводила нас из отчуждившегося Васильевского.
Вдруг из классной двери выбегает малыш, преследуемый товарищем. Он ныряет прямо в толпу, чуть
не сбивает с ног Самаревича, подымает голову и
видит над собой высокую
фигуру, сухое лицо и желчно — злые глаза. Несколько секунд он испуганно смотрит на неожиданное явление, и вдруг с его губ срывается кличка Самаревича...
Кто
не знает тетерева, простого, обыкновенного, полевого тетерева березовика, которого народ называет тетеря, а чаще тетерька? Глухарь, или глухой тетерев, — это дело другое. Он
не пользуется такою известностью, такою народностью. Вероятно, многим и
видеть его
не случалось, разве за обедом, но я уже говорил о глухаре особо. Итак, я
не считаю нужным описывать в подробности величину,
фигуру и цвет перьев полевого тетерева, тем более что, говоря о его жизни, я буду говорить об изменениях его наружного вида.
Однажды, в театре (Мочалов находился тогда на высоте своей славы, и Лаврецкий
не пропускал ни одного представления),
увидел он в ложе бельэтажа девушку, — и хотя ни одна женщина
не проходила мимо его угрюмой
фигуры,
не заставив дрогнуть его сердце, никогда еще оно так сильно
не забилось.
Эта встреча произвела на Петра Елисеича неприятное впечатление, хотя он и
не видался с Мосеем несколько лет. По своей медвежьей
фигуре Мосей напоминал отца, и старая Василиса Корниловна поэтому питала к Мосею особенную привязанность, хотя он и жил в отделе. Особенностью Мосея, кроме слащавого раскольничьего говора, было то, что он никогда
не смотрел прямо в глаза, а куда-нибудь в угол. По тому, как отнеслись к Мосею набравшиеся в избу соседи, Петр Елисеич
видел, что он на Самосадке играет какую-то роль.
Одевшись, Розанов вышел за драпировку и остолбенел: он подумал, что у него продолжаются галлюцинации. Он протер глаза и, несмотря на стоявший в комнате густой сумрак, ясно отличил лежащую на диване женскую
фигуру. «Боже мой! неужто это было
не во сне? Неужто в самом деле здесь Полинька? И она
видела меня здесь!.. Это гостиница!» — припомнил он, взглянув на нумерную обстановку.
— Думаю! — отвечал Вихров и потом,
видя перед собою жалкую
фигуру Кольберта, он
не утерпел и прибавил: — Но что вам за охота оперу писать?.. Попробовали бы сначала себя в небольших романсах русских.
Однажды Вихров, идя по Невскому,
увидел, что навстречу ему идут какие-то две
не совсем обычные для Петербурга
фигуры, мужчина в фуражке с кокардой и в черном, нескладном, чиновничьем, с светлыми пуговицами, пальто, и женщина в сером и тоже нескладном бурнусе, в маленькой пастушечьей соломенной шляпе и с короткими волосами.
Отец остановился и, круто повернувшись на каблуках, пошел назад. Поравнявшись с Зинаидой, он вежливо ей поклонился. Она также ему поклонилась,
не без некоторого изумления на лице, и опустила книгу. Я
видел, как она провожала его глазами. Мой отец всегда одевался очень изящно, своеобразно и просто; но никогда его
фигура не показалась мне более стройной, никогда его серая шляпа
не сидела красивее на его едва поредевших кудрях.
Герой мой, проговоривший с своею дамою
не более десяти слов, был именно под влиянием этой мысли: он,
видя себя собратом этого общества,
не без удовольствия помышлял, что еще месяца три назад только заглядывал с улицы и
видел в окна мелькающими эти восхитительные женские головки и высокоприличные
фигуры мужчин.
Он глянул назад, уходя из комнаты, и
увидел, что она опять опустилась в кресло и закинула обе руки за голову. Широкие рукава блузы скатились почти до самых плеч и нельзя было
не сознаться, что поза этих рук, что вся эта
фигура была обаятельно прекрасна.
Но, боюсь, в этот вечер был очень неучтив с ней,
не говорил с ней,
не смотрел на нее, а
видел только высокую, стройную
фигуру в белом платье с розовым поясом, ее сияющее, зарумянившееся с ямочками лицо и ласковые, милые глаза.
Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя бы прошли еще миллионы лет, он никогда
не позабудет этой грациозной, воздушной
фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося, единственного «своего» лица с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными в корону, этих больших внимательных серых глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной формы, какую Александров
видел только в корпусе, в рисовальном классе, когда, по указанию старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер.
Александров и сам
не знал, какие слова он скажет, но шел вперед. В это время ущербленный и точно заспанный месяц продрался и выкатился сквозь тяжелые громоздкие облака, осветив их сугробы грязно-белым и густо-фиолетовым светом. В десяти шагах перед собою Александров смутно
увидел в тумане неестественно длинную и худую
фигуру Покорни, который, вместо того чтобы дожидаться, пятился назад и говорил преувеличенно громко и торопливо...
Входя в дом Аггея Никитича, почтенный аптекарь
не совсем покойным взором осматривал комнаты; он, кажется, боялся встретить тут жену свою; но, впрочем,
увидев больного действительно в опасном положении, он забыл все и исключительно предался заботам врача; обложив в нескольких местах громадную
фигуру Аггея Никитича горчичниками, он съездил в аптеку, привез оттуда нужные лекарства и, таким образом, просидел вместе с поручиком у больного до самого утра, когда тот начал несколько посвободнее дышать и, по-видимому, заснул довольно спокойным сном.
Сделайте ваше одолжение-с!» — что ей хоть и досадно было
видеть его глупую
фигуру и слушать его глупые речи, но она все-таки
не могла отказаться и
не успела опомниться, как у нее закружилась голова.
Он держит меня в постоянных думах о нем, в упорном напряжении понять его, но это напряжение безуспешно. Кроме него, я ничего
не вижу, он все заслоняет от меня своей широкой
фигурой.
Мне было приятнее смотреть на мою даму, когда она сидела у рояля, играя, одна в комнате. Музыка опьяняла меня, я ничего
не видел, кроме окна, и за ним, в желтом свете лампы, стройную
фигуру женщины, гордый профиль ее лица и белые руки, птицами летавшие по клавиатуре.
Иногда Передонов брал карты и со свирепым лицом раскалывал перочинным ножиком головы карточным
фигурам. Особенно дамам. Режучи королей, он озирался, чтобы
не увидели и
не обвинили в политическом преступлении. Но и такие расправы помогали
не надолго. Приходили гости, покупались карты, и в новые карты вселялись опять злые соглядатаи.
Иногда он встречал её в сенях или
видел на крыльце зовущей сына. На ходу она почти всегда что-то пела, без слов и
не открывая губ, брови её чуть-чуть вздрагивали, а ноздри прямого, крупного носа чуть-чуть раздувались. Лицо её часто казалось задорным и как-то
не шло к её крупной, стройной и сильной
фигуре. Было заметно, что холода она
не боится, ожидая сына, подолгу стоит на морозе в одной кофте, щёки её краснеют, волосы покрываются инеем, а она
не вздрагивает и
не ёжится.