Неточные совпадения
— Да, да, прощай! — проговорил Левин, задыхаясь от волнения и, повернувшись, взял свою палку и быстро пошел прочь к дому. При словах мужика о том, что Фоканыч живет для души, по правде, по-Божью,
неясные, но значительные мысли толпою как будто вырвались откуда-то иззаперти и, все стремясь к одной цели, закружились в его голове, ослепляя его своим
светом.
Казалось, ему надо бы понимать, что
свет закрыт для него с Анной; но теперь в голове его родились какие-то
неясные соображения, что так было только в старину, а что теперь, при быстром прогрессе (он незаметно для себя теперь был сторонником всякого прогресса), что теперь взгляд общества изменился и что вопрос о том, будут ли они приняты в общество, еще не решен.
И как не было успокаивающей, дающей отдых темноты на земле в эту ночь, а был
неясный, невеселый, неестественный
свет без своего источника, так и в душе Нехлюдова не было больше дающей отдых темноты незнания. Всё было ясно. Ясно было, что всё то, что считается важным и хорошим, всё это ничтожно или гадко, и что весь этот блеск, вся эта роскошь прикрывают преступления старые, всем привычные, не только не наказуемые, но торжествующие и изукрашенные всею тою прелестью, которую только могут придумать люди.
Нехлюдову хотелось забыть это, не видать этого, но он уже не мог не видеть. Хотя он и не видал источника того
света, при котором всё это открывалось ему, как не видал источника
света, лежавшего на Петербурге, и хотя
свет этот казался ему
неясным, невеселым и неестественным, он не мог не видеть того, что открывалось ему при этом
свете, и ему было в одно и то же время и радостно и тревожно.
Вечером я имел случай наблюдать интересное метеорологическое явление. Около 10 часов взошла луна, тусклая, почти не дающая
света. Вслед за тем туман рассеялся, и тогда от лунного диска вверх и вниз протянулись два длинных луча, заострившихся к концам. Явление это продолжалось минут пятнадцать, затем опять надвинулся туман, и луна снова сделалась расплывчатой и
неясной; пошел мелкий дождь, который продолжался всю ночь, до рассвета.
В воздухе разлился
неясный, серовато-синий
свет утра.
В одном из глухих, темных дворов
свет из окон почти не проникал, а по двору двигались
неясные тени, слышались перешептывания, а затем вдруг женский визг или отчаянная ругань…
И в этом
неясном дальнем
свете, в ласковом воздухе, в запахах наступающей ночи была какая-то тайная, сладкая, сознательная печаль, которая бывает так нежна в вечера между весной и летом.
Небо все еще обложено темными тучами, но в двух или трех местах уже пробиваются
неясные светлые пятна, точно небо обтянуто серой материей, кое-где сильно проношенной, так что сквозь образовавшиеся редины пробивается
свет.
Лёжа на спине, мальчик смотрел в небо, не видя конца высоте его. Грусть и дрёма овладевали им, какие-то
неясные образы зарождались в его воображении. Казалось ему, что в небе, неуловимо глазу, плавает кто-то огромный, прозрачно светлый, ласково греющий, добрый и строгий и что он, мальчик, вместе с дедом и всею землёй поднимается к нему туда, в бездонную высь, в голубое сиянье, в чистоту и
свет… И сердце его сладко замирало в чувстве тихой радости.
С каждой минутой бледнела жаркая смуглота ночи, и в большак уперлись уже при
свете, — правда,
неясном и обманчивом, но достаточно тревожном.
В это время из кухонной двери вырвалась яркая полоса
света и легла на траву длинным
неясным лучом; на пороге показалась Аксинья. Она чутко прислушалась и вернулась, дверь осталась полуотворенной, и в свободном пространстве освещенной внутри кухни мелькнул знакомый для меня силуэт. Это была Наська… Она сидела у стола, положив голову на руки; тяжелое раздумье легло на красивое девичье лицо черной тенью и сделало его еще лучше.
Я понимал, что все ее лучи,
Раскинутые врозь по мирозданью,
В другом я сердце вместе б съединил,
Сосредоточил бы их блеск блудящий
И сжатым
светом ярко б озарил
Моей души
неясные стремленья!
Какой-то новый
свет пробивался сквозь весь
неясный и загадочный туман, уже два дня окружавший его.
Девочка, впрочем, не все молчала; она все-таки проговорилась в
неясных ответах, что отца она больше любила, чем мамашу, потому что он всегда прежде ее больше любил, а мамаша прежде ее меньше любила; но что когда мамаша умирала, то очень ее целовала и плакала, когда все вышли из комнаты и они остались вдвоем… и что она теперь ее больше всех любит, больше всех, всех на
свете, и каждую ночь больше всех любит ее.
Многие, быть может, находили, что новая дорога красиво выделялась на зелени, точно нарисованная на плане, но в сердце Прошки она пролегала
неясным и смутным предчувствием, еще одним лишним напоминанием, что его, Прошку, и его промысел все эти новинки сживают со
свету.
В лесу совсем стемнело, но глаз, привыкший к постепенному переходу от
света к темноте, различал вокруг
неясные, призрачные силуэты деревьев. Был тихий, дремотный час между вечером и ночью. Ни звука, ни шороха не раздавалось в лесу, и в воздухе чувствовался тягучий, медвяный травяной запах, плывший с далеких полей.
Теперь, когда он ничего не ждал, история с поцелуем, его нетерпение,
неясные надежды и разочарование представлялись ему в ясном
свете. Ему уж не казалось странным, что он не дождался генеральского верхового и что никогда не увидит той, которая случайно поцеловала его вместо другого; напротив, было бы странно, если бы он увидел ее…
Слухи о войне и Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же
неясными представлениями об антихристе, конце
света и чистой воле.
Борька вышел на веранду. Небо было в мутных,
неясных облаках без очертаний, тусклое солнце белесым
светом отражалось на сырых крышах. Парило, было душно и тихо. У кухни напряженно кричали петухи. На футбольной площадке тренировались парни, обливаясь потом.