Неточные совпадения
Также мучало его воспоминание о письме, которое он написал ей; в особенности его прощение, никому
ненужное, и его заботы о чужом
ребенке жгли его сердце стыдом и раскаянием.
История арестантки Масловой была очень обыкновенная история. Маслова была дочь незамужней дворовой женщины, жившей при своей матери-скотнице в деревне у двух сестер-барышень помещиц. Незамужняя женщина эта рожала каждый год, и, как это обыкновенно делается по деревням,
ребенка крестили, и потом мать не кормила нежеланно появившегося,
ненужного и мешавшего работе
ребенка, и он скоро умирал от голода.
«И как они все уверены, и те, которые работают, так же как и те, которые заставляют их работать, что это так и должно быть, что в то время, как дома их брюхатые бабы работают непосильную работу, и
дети их в скуфеечках перед скорой голодной смертью старчески улыбаются, суча ножками, им должно строить этот глупый
ненужный дворец какому-то глупому и
ненужному человеку, одному из тех самых, которые разоряют и грабят их», думал Нехлюдов, глядя на этот дом.
Но обязанность воспитателя, — продолжает потом педагогика, — состоит в том, чтобы как можно скорее сделать себя
ненужным для
ребенка, приучивши его понимать нравственный закон в его истинной сущности, независимо от авторитета воспитателя.
А все эти
ненужные, шутовские профессии, выдуманные культурным человеком для охраны моего гнезда, моего куска мяса, моей женщины, моего
ребенка, эти разные надзиратели, контролеры, инспекторы, судьи, прокуроры, тюремщики, адвокаты, начальники, чиновники, генералы, солдаты и еще сотни и тысячи названий.
Они учредились просто, скромно, не знали, как другие живут, и жили по крайнему разумению; они не тянулись за другими, не бросали последние тощие средства свои, чтоб оставить себя в подозрении богатства, они не натягивали двадцать, тридцать
ненужных знакомств; словом: часть искусственных вериг, взаимных ланкастерских гонений, называемых общежитием, над которым все смеются и выше которого никто не смеет стать, миновала домик скромного учителя гимназии; зато сам Семен Иванович Крупов мирился с семейной жизнию, глядя на «милых
детей» своих.
Он чувствовал, что теперь тёмные речи Якова задевают его сильнее, чем прежде задевали, и что эти слова будят в нём какие-то особые думы. Ему казалось, что кто-то чёрный в нём, тот, который всегда противоречил всем его простым и ясным мечтам о чистой жизни, теперь с особенной жадностью вслушивается в речи Якова и ворочается в душе его, как
ребёнок в утробе матери. Это было неприятно Илье, смущало его, казалось ему
ненужным, он избегал разговоров с Яковом. Но отвязаться от товарища было нелегко.
Он — этот большой человек с ясными глазами
ребенка — с таким легким духом выделял себя из жизни в разряд людей, для нее
ненужных и потому подлежащих искоренению, с такой смеющейся грустью, что я был положительно ошеломлен этим самоуничижением, до той поры еще невиданным мною у босяка, в массе своей существа от всего оторванного, всему враждебного и над всем готового испробовать силу своего озлобленного скептицизма.
И дома, и в поле, и в сарае я думал о ней, я старался понять тайну молодой, красивой, умной женщины, которая выходит за неинтересного человека, почти за старика (мужу было больше сорока лет), имеет от него
детей, — понять тайну этого неинтересного человека, добряка, простяка, который рассуждает с таким скучным здравомыслием, на балах и вечеринках держится около солидных людей, вялый,
ненужный, с покорным, безучастным выражением, точно его привели сюда продавать, который верит, однако, в свое право быть счастливым, иметь от нее
детей; и я все старался понять, почему она встретилась именно ему, а не мне, и для чего это нужно было, чтобы в нашей жизни произошла такая ужасная ошибка.
Мы вбиваем
детям в голову огромнейшую массу разнородных отвлечённых понятий, совершенно им чуждых <бог знает, кем и как выдуманных и часто; на деле вовсе
ненужных>, а между тем не хотим позаботиться о правильном, разумном воспитании тех органов, которые необходимы для того, чтобы умственная и нравственная деятельность могла совершаться правильно.
«Как они все уверены, — и те, которые работают, так же как и те, которые заставляют их работать, что это так и должно быть, что в то время, как дома их брюхатые бабы работают непосильную работу, и
дети их, в скуфеечках, перед скорой голодной смертью, старчески улыбаются, суча ножками, им должно строить этот глупый,
ненужный дом какому-то глупому и
ненужному человеку, одному из тех самых, которые разоряют и грабят их».
Едва прочли вы одну страницу, как отрава начинает уж сказываться: и ваша длинная жизнь, и Шекспир, и Дарвин представляются вам вздором, нелепостью, потому что вы знаете, что вы умрете, что Шекспир и Дарвин тоже умерли, что их мысли не спасли ни их самих, ни земли, ни вас, и что если, таким образом, жизнь лишена смысла, то все эти знания, поэзия и высокие мысли являются только
ненужной забавой, праздной игрушкой взрослых
детей.
«Молодость моя погибла ни за грош, как
ненужный окурок, — продолжал я думать. — Родители мои умерли, когда я был еще
ребенком, из гимназии меня выгнали. Родился я в дворянской семье, но не получил ни воспитания, ни образования, и знаний у меня не больше, чем у любого смазчика. Нет у меня ни приюта, ни близких, ни друзей, ни любимого дела. Ни на что я не способен и в расцвете сил сгодился только на то, чтобы мною заткнули место начальника полустанка.
— Вот, ваше сиятельство, как переменяются на сцене жизни роли… Несколько лет тому назад я на коленях вместе с вашим сыном умоляла вас о согласии на наш брак… Я была тогда, хотя и опозоренная князем Виктором, но еще совершенно молодая, наивная и неиспорченная женщина, почти
ребенок, в моих жилах текла и тогда, как течет и теперь, такая же княжеская кровь, как и в ваших
детях, но вы не только не изъявили этого согласия, но выгнали меня со двора, как
ненужную собачонку.
И теперь, когда я не могла сейчас же дать тебе десяти тысяч рублей, потому что у меня не доставало духу просить их у человека, который должен отнять их у своей жены и
ребенка, теперь ты бросаешь меня, как
ненужную тряпку…
— В будущем, там другое дело. Там решение вопроса ясно. И уж теперь жизнь дает намеки на это решение, особенно за границей. Сложное, трудное управление собственным углом становится
ненужным. В домах — центральное отопление. На каждом перекрестке — Дюваль или Ашингер, где вы без всяких хлопот имеете сытный, здоровый стол. Все больше развиваются всякие ясли, детские сады. Все больше сознается, что не мать — лучшая воспитательница
ребенка, что для воспитания нужно умение и призвание.
Но люди делают свое положение сами для себя, для других и в особенности для своих
детей, и потому на вопросы: зачем вы собираете и сами собирались в миллионы войск, которыми вы убиваете и увечите друг друга? зачем вы тратили и тратите страшные силы людские, выражающиеся миллиардами, на постройку
ненужных и вредных вам городов, зачем вы устраиваете свои игрушечные суды и посылаете людей, которых считаете преступными, из Франции в Каэну, из России в Сибирь, из Англии в Австралию, когда вы сами знаете, что это бессмысленно? зачем вы оставляете любимое вами земледелие и трудитесь на фабриках и заводах, которые вы сами не любите? зачем воспитываете
детей так, чтобы они продолжали эту не одобряемую вами жизнь? зачем вы всё это делаете?