— Auf, Kinder, auf!.. s’ist Zeit. Die Mutter ist schon im Saal, [Вставать, дети, вставать!.. пора. Мать уже в зале (нем.).] — крикнул он добрым
немецким голосом, потом подошел ко мне, сел у ног и достал из кармана табакерку. Я притворился, будто сплю. Карл Иваныч сначала понюхал, утер нос, щелкнул пальцами и тогда только принялся за меня. Он, посмеиваясь, начал щекотать мои пятки. — Nu, nun, Faulenzer! [Ну, ну, лентяй! (нем.).] — говорил он.
Неточные совпадения
— Мы видим, что в Германии быстро создаются условия для перехода к социалистическому строю, без катастроф, эволюционно, — говорил Прейс, оживляясь и даже как бы утешая Самгина. — Миллионы
голосов немецких рабочих, бесспорная культурность масс, огромное партийное хозяйство, — говорил он, улыбаясь хорошей улыбкой, и все потирал руки, тонкие пальцы его неприятно щелкали. — Англосаксы и германцы удивительно глубоко усвоили идею эволюции, это стало их органическим свойством.
В густом гуле всхрапывающей
немецкой речи глухой, бесцветный
голос Долганова был плохо слышен, отрывистые слова звучали невнятно.
— Беспутнейший человек этот Пуаре, — продолжал Иноков, потирая лоб, глаза и говоря уже так тихо, что сквозь его слова было слышно ворчливые
голоса на дворе. — Я даю ему уроки
немецкого языка. Играем в шахматы. Он холостой и — распутник. В спальне у него — неугасимая лампада пред статуэткой богоматери, но на стенах развешаны в рамках голые женщины французской фабрикации. Как бескрылые ангелы. И — десятки парижских тетрадей «Ню». Циник, сластолюбец…
Но оно и не прошло так: на минуту все, даже сонные и забитые, отпрянули, испугавшись зловещего
голоса. Все были изумлены, большинство оскорблено, человек десять громко и горячо рукоплескали автору. Толки в гостиных предупредили меры правительства, накликали их.
Немецкого происхождения русский патриот Вигель (известный не с лицевой стороны по эпиграмме Пушкина) пустил дело в ход.
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и смотрит она то и дело на часы отцовские, аглицкие,
немецкие, — а все рано ей пускаться в дальний путь; а сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая, любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась с сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень на правый мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высокиих зверя лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким
голосом: «Где же ты мой добрый господин, мой верный друг?
Из вагонов, сияющих насквозь веселыми праздничными огнями, выходили красивые, нарядные и выхоленные дамы в удивительных шляпах, в необыкновенно изящных костюмах, выходили штатские господа, прекрасно одетые, беззаботно самоуверенные, с громкими барскими
голосами, с французским и
немецким языком, с свободными жестами, с ленивым смехом.
Васька принимал угрожающе-свирепый вид. Вероятно, с похмелья у него трещала башка. Нужно было куда-нибудь поместить накипевшую пьяную злость, и Васька начинал травить
немецкую бабушку. Отставив одну ногу вперед, Васька визгливым
голосом неожиданно выкрикивал самое неприличное ругательство, от которого у бедной немки встряхивались все бантики на безукоризненно белом чепце.
— А что, — начал он каким-то неторопливым
голосом и уставляя через очки глаза на приказчика, —
немецкие подлинники можно достать?
Вдруг ясно выговоренный
немецкой швернот [проклятье.] раздался от него в двух шагах, и кто-то повелительным
голосом закричал: «Allons, sacristie! en avant!» [Ну же, черт возьми! вперед! (франц.)]
— Не особенно новая, она у меня даже есть! Красненькая книжка этакая, перевод лекций Рейса [Рейс Филипп (1834–1874) —
немецкий физик.], семидесятого года, кажется! — произнес как бы совершенно невинным
голосом Бегушев.
Я мешал его ложечкой и слушал, как рядом со мною низенькая, полная брюнетка, с цыганским типом лица, медленно и с достоинством, с сильным
немецким акцентом и с каким-то оттенком гордости в
голосе, отвечала своему кавалеру на его вопрос, часто ли она здесь бывает...
— Ну, все равно; так вот он, — продолжал г. Ратч, сперва тихим
голосом, а потом все громче и громче и, к удивлению моему, с заметным
немецким акцентом, — он меня всегда предупреждал: «Эй! Иван Демьяныч! эй! друг мой, берегитесь! У вашей падчерицы органический недостаток в сердце — hypertrophia cordialis! [Расширение сердца! (лат.).] Чуть что — беда! Сильных ощущений пуще всего избегать должно… На рассудок должно действовать…» А помилуйте, разве можно с молодою девицей!.. на рассудок действовать? Х… х… ха…
За прилавками сидела
немецкая дама, говорившая раздавленным
голосом краткие речи, касающиеся залогодательства, и поминутно шнырявшая за всяким разрешением в двери направо, по направлению к № 7-му.
— Ну, да ведь на это что же вы хотите… что? В это время в отверстие балагана всунулась белая голова со сплюснутым носом, и резкий
голос с
немецким выговором сказал...
— Два года мы в Риге жили. Очень мне там нравилась
немецкая опера. Ни одного представления не пропускал. Засяду в райке и слушаю. И я откровенно вам сознаюсь, — большие у меня способности были к
немецкой опере. Даже можно сказать, — талант. Только вот
голоса нету, и
немецкого языка не знаю.
По воскресеньям, против трактира гремели оркестры, то военный, то так называемый бальный, и под звуки последнего, когда он играл, например, какой-нибудь любимый
немецкий вальс на
голос: «Ah, du mein lieber Augustin!», некоторые особенно ярые любители танцев пускались даже в самый отчаянный пляс на эспланаде, усыпанной довольно крупноватым песком.
Тут послышался из соседней комнаты женский
голос, произносивший по-русски на
немецкий лад...
В самом деле, странный
голос, слышанный дворецким, был крик попугая, поднесенного великой княгине Софье Фоминишне
немецким послом.
Стоял невообразимый гул
голосов, шел оживленный разговор, но не общий, а в отдельных группах, и сразу ничего нельзя было понять, так как слышались всевозможные языки: французский,
немецкий, польский, итальянский, словом, происходило нечто, напоминающее в миниатюре вавилонское столпотворение.
— Вы полковник? — кричал штабный начальник, с
немецким акцентом, знакомым князю Андрею
голосом. — В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, — кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, — место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.