Неточные совпадения
— Какой… бесподобный этот Тимофей Степанович, — сказала Варвара и, отмахнув рукою от лица что-то невидимое, предложила пройтись по городу.
На улице она оживилась; Самгин находил оживление это искусственным, но ему нравилось, что она пытается шутить. Она говорила, что город очень удобен для
стариков, старых дев, инвалидов.
Они сидят дома, заперев ворота, заряжая ружья дробью, точно собираясь ворон стрелять, а семидесятилетний
старик, вооруженный зонтиком, а слепой фабрикант варенья и конфект вышли
на улицу защищать свои верования.
— Господа. Его сиятельс… —
старик не договорил слова, оно окончилось тихим удивленным свистом сквозь зубы. Хрипло, по-медвежьи рявкая,
на двор вкатился грузовой автомобиль, за шофера сидел солдат с забинтованной шеей, в фуражке, сдвинутой
на правое ухо, рядом с ним — студент, в автомобиле двое рабочих с винтовками в руках, штатский в шляпе, надвинутой
на глаза, и толстый, седобородый генерал и еще студент.
На улице стало более шумно, даже прокричали ура, а в ограде — тише.
«Вероятно — приказчик», — соображал Самгин, разглядывая разношерстное воинство так же, как другие обыватели — домовладельцы, фельдшер и мозольный оператор Винокуров, отставной штабс-капитан Затесов — горбоносый высокий
старик, глухой инженер Дрогунов — владелец прекрасной голубиной охоты. Было странно, что
на улице мало студентов и вообще мелких людей, которые, квартируя в домиках этой
улицы, лудили самовары, заливали резиновые галоши, чинили велосипеды и вообще добывали кусок хлеба грошовым трудом.
Самгин простился со
стариком и ушел, убежденный, что хорошо, до конца, понял его.
На этот раз он вынес из уютной норы историка нечто беспокойное. Он чувствовал себя человеком, который не может вспомнить необходимое ему слово или впечатление, сродное только что пережитому. Шагая по уснувшей
улице, под небом, закрытым одноцветно серой массой облаков, он смотрел в небо и щелкал пальцами, напряженно соображая: что беспокоит его?
Ветер нагнал множество весенних облаков, около солнца они были забавно кудрявы, точно парики вельмож восемнадцатого века. По
улице воровато бегали с мешками
на плечах мужики и бабы, сновали дети, точно шашки, выброшенные из ящика. Лысый
старик, с козлиной бородой
на кадыке, проходя мимо Самгина, сказал...
Небольшие светлые окна, заставленные цветами и низенькими шелковыми ширмочками, смотрели
на улицу с самой добродушной улыбкой, как умеют смотреть хорошо сохранившиеся
старики.
Дела
на приисках у
старика Бахарева поправились с той быстротой, какая возможна только в золотопромышленном деле. В течение весны и лета он заработал крупную деньгу, и его фонды в Узле поднялись
на прежнюю высоту. Сделанные за последнее время долги были уплачены, заложенные вещи выкуплены, и прежнее довольство вернулось в старый бахаревский дом, который опять весело и довольно глядел
на Нагорную
улицу своими светлыми окнами.
Старик неохотно встал и вышел за мной
на улицу. Кучер мой находился в раздраженном состоянии духа: он собрался было попоить лошадей, но воды в колодце оказалось чрезвычайно мало, и вкус ее был нехороший, а это, как говорят кучера, первое дело… Однако при виде
старика он осклабился, закивал головой и воскликнул...
— Ну, пойдем, — сказал я, — пойдем,
старик! Кучер нас
на улице дожидается.
Даже в то глухое и смирное время этот циркуляр выжившего из ума
старика Делянова, слишком наивно подслуживавшегося кому-то и поставившего точки над i, вызвал общее возмущение: не все директора даже исполнили требование о статистике, а публика просто накидывалась
на людей в синих мундирах «народного просвещения», выражая даже
на улицах чувство общего негодования…
— Дурак! Сейчас закроют библиотеку, — крикнул брат и, выдернув книгу, побежал по
улице. Я в смущении и со стыдом последовал за ним, еще весь во власти прочитанного, провожаемый гурьбой еврейских мальчишек.
На последних, торопливо переброшенных страницах передо мной мелькнула идиллическая картина: Флоренса замужем. У нее мальчик и девочка, и… какой-то седой
старик гуляет с детыми и смотрит
на внучку с нежностью и печалью…
— Правильный город, — вслух думал
старик Колобов, выходя
на Хлебную
улицу. — Нечего сказать, хороший город.
Старики расцеловались тут же
на улице, и дальше все пошло уже честь честью. Гость был проведен в комнату Харитона Артемьича, стряпка Аграфена бросилась ставить самовар, поднялась радостная суета, как при покойной Анфусе Гавриловне.
Описываемая сцена происходила
на улице, у крыльца суслонского волостного правления. Летний вечер был
на исходе, и возвращавшийся с покосов народ не останавливался около волости: наработавшиеся за день рады были месту.
Старика окружили только те мужики, которые привели его с покоса, да несколько других, страдавших неизлечимым любопытством. Село было громадное, дворов в пятьсот, как все сибирские села, но в страду оно безлюдело.
Снова я торчу в окне. Темнеет; пыль
на улице вспухла, стала глубже, чернее; в окнах домов масляно растекаются желтые пятна огней; в доме напротив музыка, множество струн поют грустно и хорошо. И в кабаке тоже поют; когда отворится дверь,
на улицу вытекает усталый, надломленный голос; я знаю, что это голос кривого нищего Никитушки, бородатого
старика с красным углем
на месте правого глаза, а левый плотно закрыт. Хлопнет дверь и отрубит его песню, как топором.
Старик крепко взял меня за плечо и повел по двору к воротам; мне хотелось плакать от страха пред ним, но он шагал так широко и быстро, что я не успел заплакать, как уже очутился
на улице, а он, остановясь в калитке, погрозил мне пальцем и сказал...
Последний, пришедший за женой и детьми,
старик, разыгрывает из себя чудака, похож
на пьяного и служит посмешищем для всей
улицы.
Главная
улица шоссирована и содержится в порядке,
на ней тротуары, фонари и деревья, и метет ее каждый день клейменый
старик.
Между тем Максим круто повернулся и заковылял по
улице. Его лицо было красно, глаза горели… С ним была, очевидно, одна из тех вспышек, которые были хорошо известны всем, знавшим его в молодости. И теперь это был уже не педагог, взвешивающий каждое слово, а страстный человек, давший волю гневному чувству. Только кинув искоса взгляд
на Петра,
старик как будто смягчился. Петр был бледен, как бумага, но брови его были сжаты, а лицо глубоко взволнованно.
Старик, ни слова не говоря, величественным движением руки кинул из окна ключ от двери
на улицу.
Родион Потапыч вышел
на улицу и повернул вправо, к церкви. Яша покорно следовал за ним
на приличном расстоянии. От церкви
старик спустился под горку
на плотину, под которой горбился деревянный корпус толчеи и промывальни. Сейчас за плотиной направо стоял ярко освещенный господский дом, к которому Родион Потапыч и повернул. Было уже поздно, часов девять вечера, но дело было неотложное, и
старик смело вошел в настежь открытые ворота
на широкий господский двор.
Коваль даже засучил рукава, чтобы поучить ведмедицу, но в тот же момент очутился сначала во дворе, а потом
на улице. «Щось таке було?» — удивился
старик вслух. Когда за ним громко захлопнулись ворота, Коваль посмотрел
на стоявшего рядом сына Терешку, улыбнулся и проговорил...
— Как же, помним тебя, соколик, — шамкали
старики. — Тоже, поди, наш самосадский. Еще когда ползунком был, так
на улице с нашими ребятами играл, а потом в учебу ушел. Конечно, кому до чего господь разум откроет… Мать-то пытала реветь да убиваться, как по покойнике отчитывала, а вот
на старости господь привел старухе радость.
Посредине
улицы стояли девки и бабы в нарядных, у кого какие были, сарафанах;
на прилавках сидели
старики и старухи.
Я знал, что
старик дня три тому назад крепко прихворнул, и вдруг я встречаю его в такую сырость
на улице.
Я решился бежать к доктору; надо было захватить болезнь. Съездить же можно было скоро; до двух часов мой
старик немец обыкновенно сидел дома. Я побежал к нему, умоляя Мавру ни
на минуту, ни
на секунду не уходить от Наташи и не пускать ее никуда. Бог мне помог: еще бы немного, и я бы не застал моего
старика дома. Он встретился уже мне
на улице, когда выходил из квартиры. Мигом я посадил его
на моего извозчика, так что он еще не успел удивиться, и мы пустились обратно к Наташе.
Поровнявшись с кондитерской Миллера, я вдруг остановился как вкопанный и стал смотреть
на ту сторону
улицы, как будто предчувствуя, что вот сейчас со мной случится что-то необыкновенное, и в это-то самое мгновение
на противоположной стороне я увидел
старика и его собаку.
Его можно было завести, как машину; для этого любому из факторов, которому надоело дремать
на улицах, стоило подозвать к себе
старика и предложить какой-либо вопрос.
В деревнях
на улице появляется грязь; ребятишки гурьбами возятся по дороге и везде, где под влиянием лучей солнца образовалась вода;
старики также выползают из душных изб и садятся
на завалинах погреться
на солнышке.
Пробурчав что-то такое
на это, молитву или благодарность,
старик засунул пирог в свою и без того уж битком набитую суму и вместе с вожаком пошел далее христарадничать по
улице, а затем они совсем вышли из города и скрылись за ближайшим леском.
Закусив и выпив водки
на дорогу, Оленин с
стариком вышли вместе
на улицу часу в восьмом утра.
— А что неладно! Снеси чихирю ему завтра. Так-то делать надо, и ничего будет. Теперь гулять. Пей!—крикнул Лукашка тем самым голосом, каким
старик Ерошка произносил это слово. —
На улицу гулять пойдем, к девкам. Ты сходи, меду возьми, или я немую пошлю. До утра гулять будем.
Сын и двое внучат, подхватя
на руки
старика, пустились почти бегом по
улице.
Он поспешил оставить площадь, но
на каждом шагу встречались ему толпы граждан, несущих свои имущества, везде раздавались поздравления,
на всех лицах сияла радость. Пробежав несколько
улиц, он очутился наконец в одном отдаленном предместии и, не видя никого вокруг себя, сел отдохнуть
на скамье, подле ворот не-большой хижины. Не прошло двух минут, как несколько женщин и почти столетний
старик подошли к скамье,
на которой сидел Юрий.
Старик сел возле него.
Теперь уже тянулись по большей части маленькие лачужки и полуобвалившиеся плетни, принадлежавшие бедным обывателям. Густой, непроницаемый мрак потоплял эту часть Комарева. Кровли, плетни и здания сливались в какие-то черные массы, мало чем отличавшиеся от темного неба и еще более темной
улицы. Тут уже не встречалось ни одного освещенного окна. Здесь жили одни
старики, старухи и больные. Остальные все, от мала до велика, работали
на фабриках.
Глеб, у которого раскипелось уже сердце, хотел было последовать за ним, но в самую эту минуту глаза его встретились с глазами племянника смедовского мельника — того самого, что пристал к нему
на комаревской ярмарке. Это обстоятельство нимало не остановило бы
старика, если б не заметил он, что племянник мельника мигал ему изо всей мочи, указывая
на выходную дверь кабака. Глеб кивнул головою и тотчас же вышел
на улицу. Через минуту явился за ним мельников племянник.
Затем он упрекал ее мужа в недальновидности: не покупает домов, которые продаются так выгодно. И теперь уж Юлии казалось, что в жизни этого
старика она — не единственная радость. Когда он принимал больных и потом уехал
на практику, она ходила по всем комнатам, не зная, что делать и о чем думать. Она уже отвыкла от родного города и родного дома; ее не тянуло теперь ни
на улицу, ни к знакомым, и при воспоминании о прежних подругах и о девичьей жизни не становилось грустно и не было жаль прошлого.
Из арки
улицы, как из трубы, светлыми ручьями радостно льются песни пастухов; без шляп, горбоносые и в своих плащах похожие
на огромных птиц, они идут играя, окруженные толпою детей с фонарями
на высоких древках, десятки огней качаются в воздухе, освещая маленькую круглую фигурку
старика Паолино, ого серебряную голову, ясли в его руках и в яслях, полных цветами, — розовое тело Младенца, с улыбкою поднявшего вверх благословляющие ручки.
На другой день Илья медленно и молча расхаживал по главной
улице города. Ему всё представлялся ехидный взгляд
старика, спокойные голубые очи Олимпиады и движение её руки, когда она подала ему деньги. В морозном воздухе летали острые снежинки, покалывая лицо Ильи…
В субботу Илья стоял со
стариком на церковной паперти, рядом с нищими, между двух дверей. Когда отворялась наружная дверь, Илью обдавало морозным воздухом с
улицы, у него зябли ноги, и он тихонько топал ими по каменному полу. Сквозь стёкла двери он видел, как огни свечей, сливаясь в красивые узоры трепетно живых точек золота, освещали металл риз, чёрные головы людей, лики икон, красивую резьбу иконостаса.
В лавку устало опускался шум
улицы, странные слова тали в нём, точно лягушки
на болоте. «Чего они делают?» — опасливо подумал мальчик и тихонько вздохнул, чувствуя, что отовсюду
на него двигается что-то особенное, но не то, чего он робко ждал. Пыль щекотала нос и глаза, хрустела
на зубах. Вспомнились слова дяди о
старике...
Маленький, пыльный
старик метался по лавке, точно крыса в западне. Он подбегал к двери, высовывал голову
на улицу, вытягивал шею, снова возвращался в лавку, ощупывал себя растерявшимися, бессильными руками и бормотал и шипел, встряхивая головой так, что очки его прыгали по лицу...
Особенно нравились ему слова «певчая душа», было в них что-то очень верное, жалобное, и они сливались с такой картиной: в знойный, будний день,
на засоренной
улице Дрёмова стоит высокий, седобородый, костлявый, как смерть,
старик, он устало вертит ручку шарманки, а перед нею, задрав голову, девочка лет двенадцати в измятом, синеньком платье, закрыв глаза, натужно, срывающимся голосом поёт...
После нескольких бесед
на ходу,
на улице,
старик стал приглашать меня...
Старик уезжал ненадолго в город. Кто-то рассказал Аксинье, что он ездил к нотариусу, чтобы писать завещание, и что Бутёкино, то самое,
на котором она жгла кирпич, он завещал внуку Никифору. Об этом ей сообщили утром, когда
старик и Варвара сидели около крыльца под березой и пили чай. Она заперла лавку с
улицы и со двора, собрала все ключи, какие у нее были, и швырнула их к ногам
старика.
И всхлипнул.
Старик Цыбукин не допил своего чаю, но еще посидел, подумал; и выражение у него было такое, будто он прислушивался к шагам Костыля, бывшего уже далеко
на улице.
Владимир Сергеич побежал
на крик. Он нашел Ипатова
на берегу пруда; фонарь, повешенный
на суку, ярко освещал седую голову
старика. Он ломал руки и шатался как пьяный; возле него женщина, лежа
на траве, билась и рыдала; кругом суетились люди. Иван Ильич уже вошел по колена в воду и щупал дно шестом; кучер раздевался, дрожа всем телом; два человека тащили вдоль берега лодку; слышался резкий топот копыт по
улице деревни… Ветер несся с визгом, как бы силясь задуть фонари, а пруд плескал и шумел, чернея грозно.
На другой день, часу во втором, отправился я к Злотницким.
Старика не было дома, и жена его не сидела
на своем обычном месте: у ней, после блинов, разболелась голова, и она пошла полежать к себе в спальню. Варвара стояла, прислонившись плечом к окну, и глядела
на улицу; Софья ходила взад и вперед по комнате, скрестив
на груди руки; Попка кричал.
Теперь они шли по
улице, озябшие и несчастные. Слезы текли из слепых глаз старухи и замерзали
на лице.
Старик шел с какой-то горестной торжественностью и, постукивая палкой по мерзлой земле, поднимал лицо высоко, как будто глядя в небо слепыми глазами. Оказалось, что они шли «делать бумагу» в управе. В эту ночь из амбара якута, у которого они зимовали, украли их сокровища, стоившие нескольких лет тяжкого труда…