Неточные совпадения
Городничий. Две недели! (В сторону.)Батюшки, сватушки! Выносите,
святые угодники! В эти две недели высечена унтер-офицерская жена! Арестантам не выдавали провизии!.
На улицах кабак, нечистота! Позор! поношенье! (Хватается за голову.)
—
Святыми бывают после смерти, когда чудеса явятся, а живых подвижников видывала… Удостоилась видеть схимника Паисия, который спасался
на горе Нудихе. Я тогда в скитах жила… Ну, в лесу его и встретила: прошел от меня этак будет как через
улицу. Борода уж не седая, а совсем желтая, глаза опущены, — идет и молитву творит. Потом уж он в затвор сел и не показывался никому до самой смерти… Как я его увидела, так со страху чуть не умерла.
— Вот как ноне честные-то девушки поживают! — орала
на всю
улицу Марька, счастливая позором своего бывшего любовника. — Вся только слава
на нас, а отецкие-то дочери потихоньку обгуливаются… Эй ты,
святая душа, куда побежала?
После водосвятия, приложившись ко кресту, окропленные
святой водою, получив от священника поздравление с благополучным приездом, пошли мы
на господский двор, всего через
улицу от церкви.
Новые шествия, также в черных рясах, также в высоких шлыках, спешили по
улицам с зажженными светочами. Храмовые врата поглощали все новых и новых опричников, и исполинские лики
святых смотрели
на них, негодуя, с высоты стен и глав церковных.
Я сказал: лучше я буду помирать или выйду
на улицу продавать спички, а не позволю дочери ломать
святую субботу.
Он слушал рассказы о их жизни и подвигах благоговейно и участливо, как жития
святых, но не мог представить себе таких людей
на улицах города Окурова.
— Просто, как есть. По
улице мостовой шла девица за водой — довольно с меня. Вот я нынче старческие мемуары в наших исторических журналах почитываю. Факты — так себе, ничего, а чуть только старичок начнет выводы выводить — хоть
святых вон понеси. Глупо, недомысленно, по-детски. Поэтому я и думаю, что нам, вероятно,
на этом поприще не судьба.
По праздникам, вечерами, девки и молодухи ходили по
улице, распевая песни, открыв рты, как птенцы, и томно улыбались хмельными улыбками. Изот тоже улыбался, точно пьяный, он похудел, глаза его провалились в темные ямы, лицо стало еще строже, красивей и —
святей. Он целые дни спал, являясь
на улице только под вечер, озабоченный, тихо задумчивый. Кукушкин грубо, но ласково издевался над ним, а он, смущенно ухмыляясь, говорил...
А то: стоит агромадный домище, называется ниверситет, ученики — молодые парни, по трактирам пьянствуют, скандалят
на улицах, про
святого Варламия [Речь идет о студенческой песне «Где с Казанкой-рекой» (см.: «Песни казанских студентов. 1840–1868».
Заря занимается. Народ выходит из собора. Все утирают слезы Слышны голоса: «Подайте слепому, убогому! Сотворите
святую милостыню». Мальчики уводят слепых
на паперть. Народ становится стенами, образуя
улицы для выходящих из собора. Выходят Воевода, Биркин и Семенов.
Проходя домой по освещенным луною
улицам, Иосаф весь погрузился в мысли о прекрасной вдове: он сам уж теперь очень хорошо понимал, что был страстно, безумно влюблен. Все, что было в его натуре поэтического, все эти задержанные и разбитые в юности мечты и надежды, вся способность идти
на самоотвержение, — все это как бы сосредоточилось
на этом божественном, по его мнению, существе, служить которому рабски, беспротестно, он считал для себя наиприятнейшим долгом и какой-то своей
святой обязанностью.
Какое подлое сердце у Иуды! Он держит его рукою, а оно кричит «Осанна!» так громко, что вот услышат все. Он прижимает его к земле, а оно кричит: «Осанна, осанна!» — как болтун, который
на улице разбрасывает
святые тайны… Молчи! Молчи!
Тогда, раздав свое имение бедным, она надела
на себя одежду своего мужа и под его именем странствовала сорок пять лет, изредка проживая
на Петербургской стороне, в приходе
святого апостола Матфея, где одна
улица называлась ее именем.
Ксения Григорьевна была жена придворного певчего Андрея Петрова, состоявшего в чине полковника. Она в молодых летах осталась вдовою и, раздав все имение бедным, надела
на себя одежду своего мужа и под его именем странствовала сорок пять лет, изредка проживая
на Петербургской стороне, в приходе
святого апостола Матвея, где одна
улица называлась ее именем.
Первые
на Тверской
улице у Земляного города — от Московской губернии, вторые в Китай-городе — от
Святого Синода, третьи
на Мясницкой, у Земляного города, — от московского купечества и четвертые
на Яузе, близ одного из дворцов императорских.
Невдалеке от себя увидел он и тещу свою, Ланцюжиху, с одним заднепровским пасечником, о котором всегда шла недобрая молва, и старую Одарку Швойду, торговавшую бубликами
на Подольском базаре, с девяностолетним крамарем Артюхом Холозием, которого все почитали чуть не за
святого: так этот окаянный ханжа умел прикидываться набожным и смиренником; и нищую калеку Мотрю, побиравшуюся по
улицам киевским, где люди добрые принимали ее за юродивую и прозвали Дзыгой; а здесь она шла рука об руку с богатым скрягою, паном Крупкою, которого незадолго перед тем казаки выжили из Киева и которого сами земляки его, ляхи, ненавидели за лихоимство.