Неточные совпадения
Никто не видал, чтобы он хоть раз был не тем, чем всегда, хоть
на улице, хоть у себя дома; хоть бы раз показал он в чем-нибудь участье, хоть бы напился пьян и в пьянстве рассмеялся бы; хоть бы даже предался дикому веселью, какому предается разбойник в пьяную минуту, но даже тени не было в нем ничего такого.
Сам же он во всю жизнь свою не ходил по другой
улице, кроме той, которая вела к месту его службы, где не было никаких публичных красивых зданий; не замечал
никого из встречных, был ли он генерал или князь; в глаза не знал прихотей, какие дразнят в столицах людей, падких
на невоздержанье, и даже отроду не был в театре.
Рыбачьи лодки, повытащенные
на берег, образовали
на белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб.
Никто не отваживался заняться промыслом в такую погоду.
На единственной
улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся с береговых холмов в пустоту горизонта, делал открытый воздух суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам.
Никого на лестнице! Под воротами тоже. Быстро прошел он подворотню и повернул налево по
улице.
На лестнице спрятался он от Коха, Пестрякова и дворника в пустую квартиру, именно в ту минуту, когда Дмитрий и Николай из нее выбежали, простоял за дверью, когда дворник и те проходили наверх, переждал, пока затихли шаги, и сошел себе вниз преспокойно, ровно в ту самую минуту, когда Дмитрий с Николаем
на улицу выбежали, и все разошлись, и
никого под воротами не осталось.
На улице я встретил множество народу; но
никто в темноте нас не заметил и не узнал во мне оренбургского офицера.
Он видел, что какие-то разношерстные люди строят баррикады, которые, очевидно,
никому не мешают, потому что
никто не пытается разрушать их, видел, что обыватель освоился с баррикадами, уже привык ловко обходить их; он знал, что рабочие Москвы вооружаются, слышал, что были случаи столкновений рабочих и солдат, но он не верил в это и солдат
на улице не встречал, так же как не встречал полицейских.
Но минутами его уверенность в конце тревожных событий исчезала, как луна в облаках, он вспоминал «господ», которые с восторгом поднимали «Дубинушку» над своими головами; явилась мысль, кого могут послать в Государственную думу булочники, метавшие с крыши кирпичи в казаков, этот рабочий народ, вывалившийся
на улицы Москвы и
никем не руководимый, крестьяне, разрушающие помещичьи хозяйства?
Он пошел поскорее, вспомнив, что у него была цель прогулки, и поглядел вокруг, кого бы спросить, где живет учитель Леонтий Козлов. И
никого на улице: ни признака жизни. Наконец он решился войти в один из деревянных домиков.
Мы стали горько жаловаться
на жар,
на духоту,
на пустоту
на улицах,
на то, что
никто, кроме испанского, другого языка не разумеет и что мы никак не можем найти отели.
Нехлюдов вырвал свою руку из его и,
никому не кланяясь и ничего не говоря, с мрачным видом прошел через гостиную, залу и мимо выскочивших лакеев в переднюю и
на улицу.
Во всей России, кроме славянофилов,
никто не носит мурмолок. А К. Аксаков оделся так национально, что народ
на улицах принимал его за персианина, как рассказывал, шутя, Чаадаев.
Не раз Анфиса Порфирьевна, окровавленная, выбегала по ночам (когда, по преимуществу, производились экзекуции над нею)
на улицу, крича караул, но ротный штаб, во главе которого стоял Савельцев, квартировал в глухой деревне, и
на крики ее
никто не обращал внимания.
Во всех благоустроенных городах тротуары идут по обе стороны
улицы, а иногда,
на особенно людных местах, поперек мостовых для удобства пешеходов делались то из плитняка, то из асфальта переходы. А вот
на Большой Дмитровке булыжная мостовая пересечена наискось прекрасным тротуаром из гранитных плит, по которому никогда и
никто не переходит, да и переходить незачем: переулков близко нет.
Сидит человек
на скамейке
на Цветном бульваре и смотрит
на улицу,
на огромный дом Внукова. Видит, идут по тротуару мимо этого дома человек пять, и вдруг —
никого! Куда они девались?.. Смотрит — тротуар пуст… И опять неведомо откуда появляется пьяная толпа, шумит, дерется… И вдруг исчезает снова… Торопливо шагает будочник — и тоже проваливается сквозь землю, а через пять минут опять вырастает из земли и шагает по тротуару с бутылкой водки в одной руке и со свертком в другой…
Льва Голицына тоже недолюбливали в Английском клубе за его резкие и нецензурные по тому времени (начало восьмидесятых годов) речи. Но Лев Голицын
никого не боялся. Он ходил всегда, зиму и лето, в мужицком бобриковом широченном армяке, и его огромная фигура обращала внимание
на улицах.
Компания Рогожина была почти в том же самом составе, как и давеча утром; прибавился только какой-то беспутный старичишка, в свое время бывший редактором какой-то забулдыжной обличительной газетки и про которого шел анекдот, что он заложил и пропил свои вставные
на золоте зубы, и один отставной подпоручик, решительный соперник и конкурент, по ремеслу и по назначению, утрешнему господину с кулаками и совершенно
никому из рогожинцев не известный, но подобранный
на улице,
на солнечной стороне Невского проспекта, где он останавливал прохожих и слогом Марлинского просил вспоможения, под коварным предлогом, что он сам «по пятнадцати целковых давал в свое время просителям».
Шурочка была мещаночка, круглая сирота, Марфа Тимофеевна взяла ее к себе из жалости, как и Роску: и собачонку и девочку она нашла
на улице; обе были худы и голодны, обеих мочил осенний дождь; за Роской
никто не погнался, а Шурочку даже охотно уступил Марфе Тимофеевне ее дядя, пьяный башмачник, который сам недоедал и племянницу не кормил, а колотил по голове колодкой.
— Святыми бывают после смерти, когда чудеса явятся, а живых подвижников видывала… Удостоилась видеть схимника Паисия, который спасался
на горе Нудихе. Я тогда в скитах жила… Ну, в лесу его и встретила: прошел от меня этак будет как через
улицу. Борода уж не седая, а совсем желтая, глаза опущены, — идет и молитву творит. Потом уж он в затвор сел и не показывался
никому до самой смерти… Как я его увидела, так со страху чуть не умерла.
Вечером того дня, когда труп Жени увезли в анатомический театр, в час, когда ни один даже случайный гость еще не появлялся
на Ямской
улице, все девушки, по настоянию Эммы Эдуардовны, собрались в зале.
Никто из них не осмелился роптать
на то, что в этот тяжелый день их, еще не оправившихся от впечатлений ужасной Женькиной смерти заставят одеться, по обыкновению, в дико-праздничные наряды и идти в ярко освещенную залу, чтобы танцевать петь и заманивать своим обнаженным телом похотливых мужчин.
Но воображение мое снова начинало работать, и я представлял себя выгнанным за мое упрямство из дому, бродящим ночью по
улицам:
никто не пускает меня к себе в дом;
на меня нападают злые, бешеные собаки, которых я очень боялся, и начинают меня кусать; вдруг является Волков, спасает меня от смерти и приводит к отцу и матери; я прощаю Волкова и чувствую какое-то удовольствие.
Когда карета съехала со двора и пропала из моих глаз, я пришел в исступленье, бросился с крыльца и побежал догонять карету с криком: «Маменька, воротись!» Этого
никто не ожидал, и потому не вдруг могли меня остановить; я успел перебежать через двор и выбежать
на улицу...
Яков тронул: лошадь до самой Тверской шла покорной и самой легкой рысцой, но, как въехали
на эту
улицу, Яков посмотрел глазами, что впереди
никто очень не мешает, слегка щелкнул только языком, тронул немного вожжами, и рысак начал забирать; они обогнали несколько колясок, карет, всех попадавшихся извозчиков, даже самого обер-полицеймейстера; у Павла в глазах даже зарябило от быстрой езды, и его слегка только прикидывало
на эластической подушке пролетки.
Наташа вздрогнула, вскрикнула, вгляделась в приближавшегося Алешу и вдруг, бросив мою руку, пустилась к нему. Он тоже ускорил шаги, и через минуту она была уже в его объятиях.
На улице, кроме нас,
никого почти не было. Они целовались, смеялись; Наташа смеялась и плакала, все вместе, точно они встретились после бесконечной разлуки. Краска залила ее бледные щеки; она была как исступленная… Алеша заметил меня и тотчас же ко мне подошел.
Деревянные низенькие домишки запираются ставнями;
на улице, чуть смеркнется —
никого, все затворяются по домам, и только завывают целые стаи собак, сотни и тысячи их, воют и лают всю ночь.
Правда, они не слонялись по
улицам ночью; говорили, что они нашли приют где-то
на горе, около униатской часовни, но как они ухитрились пристроиться там,
никто не мог сказать в точности.
В редкие трезвые минуты жизни он быстро проходил по
улицам, потупясь и ни
на кого не глядя, как бы подавленный стыдом собственного существования; ходил он оборванный, грязный, обросший длинными, нечесаными волосами, выделяясь сразу из толпы и привлекая всеобщее внимание; но сам он как будто не замечал
никого и ничего не слышал.
Ту же щемящую скуку, то же отсутствие непоказной жизни вы встречаете и
на улицах Берлина. Я согласен, что в Берлине
никому не придет в голову, что его"занапрасно"сведут в участок или обругают, но, по мнению моему, это придает уличной озабоченности еще более удручающий характер. Кажется, что весь этот люд высыпал
на улицу затем, чтоб купить
на грош колбасы; купил, и бежит поскорей домой, как бы знакомые не увидели и не выпросили.
Я настоящую публику не виню: отцы семейств не только не теснились и
никого не теснили, несмотря
на чины свои, но, напротив, говорят, сконфузились еще
на улице, видя необычайный по нашему городу напор толпы, которая осаждала подъезд и рвалась
на приступ, а не просто входила.
Любили ли князя мужички — неизвестно; но так как недовольства
никто никогда не заявлял, то этого было достаточно"Несколько чинно и как будто скучновато смотрела сельская
улица, однако ж князь не препятствовал крестьянской веселости и даже по праздникам лично ходил
на село смотреть, как девки хороводы водят.
Лавки закрылись,
никто не показывался
на улицах, и лишь время от времени проскакивали по ним гонцы, посылаемые с приказаниями от Арбата, где Иоанн остановился в любимом своем тереме.
С привычкою к умеренности, создавшеюся годами бродячей, голодной жизни, она ела очень мало, но и это малое изменило ее до неузнаваемости: длинная шерсть, прежде висевшая рыжими, сухими космами и
на брюхе вечно покрытая засохшею грязью, очистилась, почернела и стала лосниться, как атлас. И когда она от нечего делать выбегала к воротам, становилась у порога и важно осматривала
улицу вверх и вниз,
никому уже не приходило в голову дразнить ее или бросить камнем.
Вопреки его увещаниям, отважный демон пользовался полным почетом: его
никто не решался гневать, но и
никто зато после сумерек не выходил
на улицу.
Старая барыня посмотрела
на него с удивлением. Анна, которая успела уже снести свой узел в кухню и, поддернув подол юбки, принималась за мытье пола, покинутого барыней, наскоро оправившись, тоже выбежала к Джону. Все трое стояли
на крыльце и смотрели и направо, и налево.
Никого не было видно, похожего
на Матвея,
на тихой
улице.
Христианин поступает по слову пророчества, приложенного к его учителю: «Не воспрекословит, не возопиет и
никто не слышит
на улицах голоса его. Трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит, доколе не доставит суду победы» (Мф. XII, 19—20).
Вдруг послышался грохот, — разбилось оконное стекло, камень упал
на пол, близ стола, где сидел Передонов. Под окном слышен был тихий говор, смех, потом быстрый, удаляющийся топот. Все в переполохе вскочили с мест; женщины, как водится, завизжали. Подняли камень, рассматривали его испуганно, к окну
никто не решался подойти, — сперва выслали
на улицу Клавдию, и только тогда, когда она донесла, что
на улице пусто, стали рассматривать разбитое стекло.
— Теперь, — шептал юноша, — когда люди вынесли
на площади,
на улицы привычные муки свои и всю тяжесть, — теперь, конечно, у всех другие глаза будут! Главное — узнать друг друга, сознаться в том, что такая жизнь
никому не сладка. Будет уж притворяться — «мне, слава богу, хорошо!» Стыдиться нечего, надо сказать, что всем плохо, всё плохо…
Изо дня в день он встречал
на улицах Алёшу, в длинной, холщовой рубахе, с раскрытою грудью и большим медным крестом
на ней. Наклоня тонкое тело и вытянув вперёд сухую чёрную шею, юродивый поспешно обегал
улицы, держась правою рукою за пояс, а между пальцами левой неустанно крутя чурочку, оглаженную до блеска, — казалось, что он преследует нечто невидимое
никому и постоянно ускользающее от него. Тонкие, слабые ноги чётко топали по доскам тротуаров, и сухой язык бормотал...
Но я опять, как когда пришел, решительно
никого не встретил и вскоре был
на улице.
Он поспешил оставить площадь, но
на каждом шагу встречались ему толпы граждан, несущих свои имущества, везде раздавались поздравления,
на всех лицах сияла радость. Пробежав несколько
улиц, он очутился наконец в одном отдаленном предместии и, не видя
никого вокруг себя, сел отдохнуть
на скамье, подле ворот не-большой хижины. Не прошло двух минут, как несколько женщин и почти столетний старик подошли к скамье,
на которой сидел Юрий. Старик сел возле него.
Буланов. Да ведь нельзя ж ее
на улицу выгнать, у нее нет
никого. Ее бы выдать замуж.
Саша бегала по всем комнатам и звала, но во всем доме не было
никого из прислуги, и только в столовой
на сундуке спала Лида в одеже и без подушки. Саша, как была, без калош выбежала
на двор, потом
на улицу. За воротами
на лавочке сидела няня и смотрела
на катанье. С реки, где был каток, доносились звуки военной музыки.
Когда ребенок родился, она стала прятать его от людей, не выходила с ним
на улицу,
на солнце, чтобы похвастаться сыном, как это делают все матери, держала его в темном углу своей хижины, кутая в тряпки, и долгое время
никто из соседей не видел, как сложен новорожденный, — видели только его большую голову и огромные неподвижные глаза
на желтом лице.
— Вы снова
на улице, монна Марианна? Смотрите, вас могут убить, и
никто не станет искать виновного этом…
—
Никто не нарушает так порядка и благообразия, как извозчик, — рассуждал он. — Это такие нахальные скоты! Пешеходу всегда можно внушить уважение к порядку
на улице, стоит только полицеймейстеру напечатать правило: «Идущие вниз по
улице должны держаться правой стороны, идущие вверх — левой», и тотчас же движению по
улицам будет придана дисциплина. Но извозчика не проймёшь никакими правилами, извозчик это — это чёрт знает что такое!
На улице лил ливмя дождь. Семка и Иоська ухватили гостя под руки и потащили его к Цветному бульвару.
Никому не было до этого дела.
Его выгнали, больного, измученного, из биллиардной и отобрали у него последние деньги.
На улице бедняка подняли дворники и отправили в приемный покой. Прошло несколько месяцев; о капитане
никто ничего не слыхал, и его почти забыли. Прошло еще около года. До биллиардной стали достигать слухи о капитане, будто он живет где-то в ночлежном доме и питается милостыней.
В первое время все занимало меня, все было ново, точно я вновь родился. Я мог спать
на земле, мог ходить босиком, — а это чрезвычайно приятно; мог стоять в толпе простого народа,
никого не стесняя, и когда
на улице падала извозчичья лошадь, то я бежал и помогал поднять ее, не боясь запачкать свое платье. А главное, я жил
на свой собственный счет и
никому не был в тягость!
На пьяных людей была первая ненавистница, и во всех имениях у нас это знали, и
никто мало-мальски выпивши носу
на улицу не смел показать, а Грайворона, бывало, идет, шатается, солдатская шапка блином
на затылке, руки безобразно в карманы засунет и весь расхрыстанный.
— Ни одной ночи, — говорит, — бедная, не спала: все, бывало, ходила в белый зал гулять, куда, кроме как для балов,
никто и не хаживал. Выйдет, бывало, туда таково страшно, без свечи, и все ходит, или сядет у окна, в которое с
улицы фонарь светит, да
на портрет Марии Феодоровны смотрит, а у самой из глаз слезы текут. — Надо полагать, что она до самых последних минут колебалась, но потом преданность ее взяла верх над сердцем, и она переломила себя и с той поры словно от княжны оторвалась.