Неточные совпадения
― Вот ты всё сейчас хочешь видеть дурное. Не филантропическое, а сердечное. У них, то есть у Вронского, был тренер Англичанин, мастер своего дела, но пьяница. Он совсем запил, delirium tremens, [белая горячка,] и семейство брошено. Она увидала их, помогла, втянулась, и теперь всё семейство
на ее
руках; да не так, свысока,
деньгами, а она сама готовит мальчиков по-русски в гимназию, а девочку взяла к себе. Да вот ты увидишь ее.
— Да, — сказала она ему, подавая кошелек с
деньгами, и, взяв
на руку маленький красный мешочек, вышла из коляски.
И не потому, что растут
деньги, —
деньги деньгами, — но потому, что все это — дело
рук твоих; потому, что видишь, как ты всему причина и творец всего, и от тебя, как от какого-нибудь мага, сыплется изобилье и добро
на все.
Не один господин большой
руки пожертвовал бы сию же минуту половину душ крестьян и половину имений, заложенных и незаложенных, со всеми улучшениями
на иностранную и русскую ногу, с тем только, чтобы иметь такой желудок, какой имеет господин средней
руки; но то беда, что ни за какие
деньги, нижé имения, с улучшениями и без улучшений, нельзя приобресть такого желудка, какой бывает у господина средней
руки.
—
На что ж
деньги? У меня вот они в
руке! как только напишете расписку, в ту же минуту их возьмете.
— Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <
на> вас, а так как вы хотели бы послужить, как говорите сами, так вот богоугодное дело. Строится в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых людей.
Денег нестает, нужен сбор. Наденьте простую сибирку… ведь вы теперь простой человек, разорившийся дворянин и тот же нищий: что ж тут чиниться? — да с книгой в
руках,
на простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея вы получите благословенье и шнурованную книгу, да и с Богом.
Он стоял подле письменного стола и, указывая
на какие-то конверты, бумаги и кучки
денег, горячился и с жаром толковал что-то приказчику Якову Михайлову, который, стоя
на своем обычном месте, между дверью и барометром, заложив
руки за спину, очень быстро и в разных направлениях шевелил пальцами.
— Да вот тебе еще двадцать копеек
на водку. Ишь сколько
денег! — протянул он Заметову свою дрожащую
руку с кредитками, — красненькие, синенькие, двадцать пять рублей. Откудова? А откудова платье новое явилось? Ведь знаете же, что копейки не было! Хозяйку-то небось уж опрашивали… Ну, довольно! Assez cause! [Довольно болтать! (фр.)] До свидания… приятнейшего!..
Что же касается до сестриц и до братца вашего, то они действительно пристроены, и
деньги, причитающиеся им, выданы мною
на каждого, под расписки, куда следует, в верные
руки.
Рассчитывая, что Авдотья Романовна, в сущности, ведь нищая (ах, извините, я не то хотел… но ведь не все ли равно, если выражается то же понятие?), одним словом, живет трудами
рук своих, что у ней
на содержании и мать и вы (ах, черт, опять морщитесь…), я и решился предложить ей все мои
деньги (тысяч до тридцати я мог и тогда осуществить) с тем, чтоб она бежала со мной хоть сюда, в Петербург.
Уходя, Раскольников успел просунуть
руку в карман, загреб сколько пришлось медных
денег, доставшихся ему с разменянного в распивочной рубля, и неприметно положил
на окошко.
И выхватив у Сони бумажку, Катерина Ивановна скомкала ее в
руках и бросила наотмашь прямо в лицо Лужина. Катышек попал в глаз и отскочил
на пол. Амалия Ивановна бросилась поднимать
деньги. Петр Петрович рассердился.
Я
деньги отдал вчера вдове, чахоточной и убитой, и не «под предлогом похорон», а прямо
на похороны, и не в
руки дочери — девицы, как он пишет, «отъявленного поведения» (и которую я вчера в первый раз в жизни видел), а именно вдове.
Затем, сунув
деньги в карман, он хотел было переменить
на себе платье, но, посмотрев в окно и прислушавшись к грозе и дождю, махнул
рукой, взял шляпу и вышел, не заперев квартиры.
Паратов. Нет, со мной, господа, нельзя, я строг
на этот счет.
Денег у него нет, без моего разрешения давать не велено, а у меня как попросит, так я ему в
руки французские разговоры,
на счастье нашлись у меня; изволь прежде страницу выучить, без того не дам… Ну и учит сидит. Как старается!
Я подошел к лавочке, где были ситцы и платки, и накупил всем нашим девушкам по платью, кому розовое, кому голубое, а старушкам по малиновому головному платку; и каждый раз, что я опускал
руку в карман, чтобы заплатить
деньги, — мой неразменный рубль все был
на своем месте. Потом я купил для ключницыной дочки, которая должна была выйти замуж, две сердоликовые запонки и, признаться, сробел; но бабушка по-прежнему смотрела хорошо, и мой рубль после этой покупки благополучно оказался в моем кармане.
— Французы, вероятно, думают, что мы женаты и поссорились, — сказала Марина брезгливо, фруктовым ножом расшвыривая франки сдачи по тарелке; не взяв ни одного из них, она не кивнула головой
на тихое «Мерси, мадам!» и низкий поклон гарсона. — Я не в ладу, не в ладу сама с собой, — продолжала она, взяв Клима под
руку и выходя из ресторана. — Но, знаешь, перепрыгнуть вот так, сразу, из страны, где вешают, в страну, откуда вешателям дают
деньги и где пляшут…
Затем он подумал, что Варвара довольно широко, но не очень удачно тратила
деньги на украшение своего жилища. Слишком много мелочи, вазочек, фигурок из фарфора, коробочек. Вот и традиционные семь слонов из кости, из черного дерева, один — из топаза. Самгин сел к маленькому столику с кривыми позолоченными ножками, взял в
руки маленького топазового слона и вспомнил о семерке авторов сборника «Вехи».
— Где Лидия? — спросил Макаров, прежде чем успел сделать это Клим. Спрыгнув
на панель, девушка механически, но все-таки красивым жестом сунула извозчику
деньги и пошла к дому, уже некрасиво размахивая зонтом в одной
руке, шляпой в другой; истерически громко она рассказывала...
— Набережную у нас Волга каждую весну слизывает; ежегодно чиним,
денег на это ухлопали — баржу! Камня надобно нам, камня! — просил он, протягивая Самгину коротенькие
руки, и весело жаловался: — А камня — нет у нас; тем, что за пазухами носим, от Волги не оборонишься, — шутил он и хвастался...
—
На бирже будем играть, ты и я. У меня верная
рука есть, человек неограниченных возможностей, будущий каторжник или — самоубийца. Он — честный, но сумасшедший. Он поможет нам сделать
деньги.
— Да, много хлопот, — говорил он тихонько. — Вон хоть бы в плане — пропасть еще работы!.. А сыр-то ведь оставался, — прибавил он задумчиво, — съел этот Захар, да и говорит, что не было! И куда это запропастились медные
деньги? — говорил он, шаря
на столе
рукой.
Он три раза перевернулся
на диване от этого известия, потом посмотрел в ящик к себе: и у него ничего не было. Стал припоминать, куда их дел, и ничего не припомнил; пошарил
на столе
рукой, нет ли медных
денег, спросил Захара, тот и во сне не видал. Она пошла к братцу и наивно сказала, что в доме
денег нет.
Она жила гувернанткой в богатом доме и имела случай быть за границей, проехала всю Германию и смешала всех немцев в одну толпу курящих коротенькие трубки и поплевывающих сквозь зубы приказчиков, мастеровых, купцов, прямых, как палка, офицеров с солдатскими и чиновников с будничными лицами, способных только
на черную работу,
на труженическое добывание
денег,
на пошлый порядок, скучную правильность жизни и педантическое отправление обязанностей: всех этих бюргеров, с угловатыми манерами, с большими грубыми
руками, с мещанской свежестью в лице и с грубой речью.
Он не успел еще окунуться в омут опасной, при праздности и
деньгах, жизни, как
на двадцать пятом году его женили
на девушке красивой, старого рода, но холодной, с деспотическим характером, сразу угадавшей слабость мужа и прибравшей его к
рукам.
Между тем он же впадал в странное противоречие:
на ярмарке он все
деньги истратит
на жену, купит ей платье, платков, башмаков, серьги какие-нибудь.
На Святую неделю, молча, поведет ее под качели и столько накупит и, молча же, насует ей в
руки орехов, пряников, черных стручьев, моченых груш, что она употчует всю дворню.
«Слезами и сердцем, а не пером благодарю вас, милый, милый брат, — получил он ответ с той стороны, — не мне награждать за это: небо наградит за меня! Моя благодарность — пожатие
руки и долгий, долгий взгляд признательности! Как обрадовался вашим подаркам бедный изгнанник! он все „смеется“ с радости и оделся в обновки. А из
денег сейчас же заплатил за три месяца долгу хозяйке и отдал за месяц вперед. И только
на три рубля осмелился купить сигар, которыми не лакомился давно, а это — его страсть…»
Яков исчез однажды рано утром со двора, взяв
на свечу
денег из лампадной суммы, отпускаемой ему
на руки барыней. Он водрузил обещанную свечу перед иконой за ранней обедней.
И я дрожащею
рукой пустился вынимать мои
деньги и класть их
на диван,
на мраморный столик и даже в какую-то раскрытую книгу, кучками, пригоршнями, пачками; несколько монет покатилось
на ковер.
Я было стал отдавать Николаю Семеновичу, чтоб обеспечить его, мои шестьдесят рублей
на руки, но он не взял; впрочем, он знал, что у меня есть
деньги, и верил мне.
Устраняя себя передачею письма из
рук в
руки, и именно молча, я уж тем самым тотчас бы выиграл, поставив себя в высшее над Версиловым положение, ибо, отказавшись, насколько это касается меня, от всех выгод по наследству (потому что мне, как сыну Версилова, уж конечно, что-нибудь перепало бы из этих
денег, не сейчас, так потом), я сохранил бы за собою навеки высший нравственный взгляд
на будущий поступок Версилова.
— Но как могли вы, — вскричал я, весь вспыхнув, — как могли вы, подозревая даже хоть
на каплю, что я знаю о связи Лизы с князем, и видя, что я в то же время беру у князя
деньги, — как могли вы говорить со мной, сидеть со мной, протягивать мне
руку, — мне, которого вы же должны были считать за подлеца, потому что, бьюсь об заклад, вы наверно подозревали, что я знаю все и беру у князя за сестру
деньги зазнамо!
Множество
рук и
денег уходит
на эти неблагодарные войны, последствия которых в настоящее время не вознаграждают трудов и усилий ничем, кроме неверных, почти бесплодных побед, доставляющих спокойствие краю только
на некоторое время.
Семейную жизнь Владимира Васильевича составляли его безличная жена, свояченица, состояние которой он также прибрал в
рукам, продав ее имение и положив
деньги на свое имя, и кроткая, запуганная, некрасивая дочь, ведущая одинокую тяжелую жизнь, развлечение в которой она нашла в последнее время в евангелизме — в собраниях у Aline и у графини Катерины Ивановны.
— Да, вы можете надеяться… — сухо ответил Ляховский. — Может быть, вы надеялись
на кое-что другое, но богу было угодно поднять меня
на ноги… Да! Может быть, кто-нибудь ждал моей смерти, чтобы завладеть моими
деньгами, моими имениями… Ну, сознайтесь, Альфонс Богданыч, у вас ведь не дрогнула бы
рука обобрать меня? О, по лицу вижу, что не дрогнула бы… Вы бы стащили с меня саван… Я это чувствую!.. Вы бы пустили по миру и пани Марину и Зосю… О-о!.. Прошу вас, не отпирайтесь: совершенно напрасно… Да!
— Ну, уж извините, я вам голову отдаю
на отсечение, что все это правда до последнего слова. А вы слышали, что Василий Назарыч уехал в Сибирь? Да… Достал где-то
денег и уехал вместе с Шелеховым. Я заезжала к ним
на днях: Марья Степановна совсем убита горем, Верочка плачет… Как хотите — скандал
на целый город, разоренье
на носу, а тут еще дочь-невеста
на руках.
Иван Яковлич ничего не отвечал
на это нравоучение и небрежно сунул
деньги в боковой карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись в гостиную как ни в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из
рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость,
руку по самый локоть с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие глаза и проговорил, принимая стакан...
— О-о-о… — стонет Ляховский, хватаясь обеими
руками за голову. — Двадцать пять рублей, двадцать пять рублей… Да ведь столько
денег чиновник не получает, чи-нов-ник!.. Понял ты это? Пятнадцать рублей, десять, восемь… вот сколько получает чиновник! А ведь он благородный, у него кокарда
на фуражке, он должен содержать мать-старушку… А ты что? Ну, посмотри
на себя в зеркало: мужик, и больше ничего… Надел порты да пояс — и дело с концом… Двадцать пять рублей… О-о-о!
— Видишь, Надя, какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел бы я, да и не думал, как добыть
деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто
на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило
рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело бы не стало, а теперь… Не знаю вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
— Сегодня, в пять часов пополудни, господин Карамазов занял у меня, по-товарищески, десять рублей, и я положительно знаю, что у него
денег не было, а сегодня же в девять часов он вошел ко мне, неся в
руках на виду пачку сторублевых бумажек, примерно в две или даже в три тысячи рублей.
— Петр Ильич, кажется, нарочно поскорей прогнал Мишу, потому что тот как стал пред гостем, выпуча глаза
на его кровавое лицо и окровавленные
руки с пучком
денег в дрожавших пальцах, так и стоял, разиня рот от удивления и страха, и, вероятно, мало понял изо всего того, что ему наказывал Митя.
— Как, двести уж проиграл? Так еще двести! Все двести
на пе! — И, выхватив из кармана
деньги, Митя бросил было двести рублей
на даму, как вдруг Калганов накрыл ее
рукой.
Но почему же я не могу предположить, например, хоть такое обстоятельство, что старик Федор Павлович, запершись дома, в нетерпеливом истерическом ожидании своей возлюбленной вдруг вздумал бы, от нечего делать, вынуть пакет и его распечатать: „Что, дескать, пакет, еще, пожалуй, и не поверит, а как тридцать-то радужных в одной пачке ей покажу, небось сильнее подействует, потекут слюнки“, — и вот он разрывает конверт, вынимает
деньги, а конверт бросает
на пол властной
рукой хозяина и уж, конечно, не боясь никакой улики.
Он бежит за своими заложенными чиновнику Перхотину пистолетами и в то же время дорогой,
на бегу, выхватывает из кармана все свои
деньги, из-за которых только что забрызгал
руки свои отцовскою кровью.
На прямой вопрос Николая Парфеновича: не заметил ли он, сколько же именно
денег было в
руках у Дмитрия Федоровича, так как он ближе всех мог видеть у него в
руках деньги, когда получал от него взаймы, — Максимов самым решительным образом ответил, что
денег было «двадцать тысяч-с».
На его взгляд,
денег было у Мити в
руках «не знаю сколько».
Вероятно, он убил в раздражении, разгоревшись злобой, только что взглянул
на своего ненавистника и соперника, но убив, что сделал, может быть, одним разом, одним взмахом
руки, вооруженной медным пестом, и убедившись затем уже после подробного обыска, что ее тут нет, он, однако же, не забыл засунуть
руку под подушку и достать конверт с
деньгами, разорванная обложка которого лежит теперь здесь
на столе с вещественными доказательствами.
— Н-нет-с, а вот если бы вы написали вашею
рукой сейчас три строки,
на всякий случай, о том, что
денег Дмитрию Федоровичу никаких не давали, то было бы, может быть, не лишнее…
на всякий случай…
— Больше тысячи пошло
на них, Митрий Федорович, — твердо опроверг Трифон Борисович, — бросали зря, а они подымали. Народ-то ведь этот вор и мошенник, конокрады они, угнали их отселева, а то они сами, может, показали бы, скольким от вас поживились. Сам я в
руках у вас тогда сумму видел — считать не считал, вы мне не давали, это справедливо, а
на глаз, помню, многим больше было, чем полторы тысячи… Куды полторы! Видывали и мы
деньги, могим судить…
Слишком помнили, как он недели три-четыре назад забрал точно так же разом всякого товару и вин
на несколько сот рублей чистыми
деньгами (в кредит-то бы ему ничего, конечно, не поверили), помнили, что так же, как и теперь, в
руках его торчала целая пачка радужных и он разбрасывал их зря, не торгуясь, не соображая и не желая соображать,
на что ему столько товару, вина и проч.?