Неточные совпадения
Когда еще он однажды по обыкновению стал пенять
на барина, что тот бранит его понапрасну за тараканов, что «не он выдумал их», Анисья молча выбрала с
полки куски и завалявшиеся с незапамятных времен крошки черного хлеба, вымела и вымыла шкафы, посуду — и тараканы почти совсем исчезли.
Кричат и секунданты, особенно мой: «Как это срамить
полк,
на барьере стоя, прощения просить; если бы только я это знал!» Стал я тут пред ними пред всеми и уже не смеюсь: «
Господа мои, говорю, неужели так теперь для нашего времени удивительно встретить человека, который бы сам покаялся в своей глупости и повинился, в чем сам виноват, публично?» — «Да не
на барьере же», — кричит мой секундант опять.
(Половой, длинный и сухопарый малый, лет двадцати, со сладким носовым тенором, уже успел мне сообщить, что их сиятельство, князь Н., ремонтер ***го
полка, остановился у них в трактире, что много других
господ наехало, что по вечерам цыгане поют и пана Твардовского дают
на театре, что кони, дескать, в цене, — впрочем, хорошие приведены кони.)
— Это из «Горя от ума»? — отозвался вдруг
на это другой
господин, лежавший
на другом
полке.
У него есть глаза и сердце только до тех пор, пока закон спит себе
на полках; когда же этот
господин сойдет оттуда и скажет твоему отцу: «А ну-ка, судья, не взяться ли нам за Тыбурция Драба или как там его зовут?» — с этого момента судья тотчас запирает свое сердце
на ключ, и тогда у судьи такие твердые лапы, что скорее мир повернется в другую сторону, чем пан Тыбурций вывернется из его рук…
— Что вы мне очки втираете? Дети? Жена? Плевать я хочу
на ваших детей! Прежде чем наделать детей, вы бы подумали, чем их кормить. Что? Ага, теперь — виноват,
господин полковник.
Господин полковник в вашем деле ничем не виноват. Вы, капитан, знаете, что если
господин полковник теперь не отдает вас под суд, то я этим совершаю преступление по службе. Что-о-о? Извольте ма-алчать! Не ошибка-с, а преступление-с. Вам место не в
полку, а вы сами знаете — где. Что?
— В роту идем из губерни, — отвечал солдат, глядя в сторону от арбуза и поправляя мешок за спиной. — Мы вот, почитай что 3-ю неделю при сене ротном находились, а теперь вишь потребовали всех; да неизвестно, в каком месте
полк находится в теперешнее время. Сказывали, что
на Корабельную заступили наши
на прошлой неделе. Вы не слыхали,
господа?
Всего только три дня было дано
господам обер-офицерам
на ознакомление с этими листами и
на размышления о выборе
полка.
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих
на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл
на бильярде два кавалерийских
полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем
на том же диване сидел франтоватый
господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и явился
на выход при приезде императора Николая Павловича в Москву, то государь, взглянув
на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим
господином приехал в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
Аннинька не знала, что и сказать
на эти слова. Мало-помалу ей начинало казаться, что разговор этих простодушных людей о «сокровище» совершенно одинакового достоинства с разговорами
господ офицеров «расквартированного в здешнем городе
полка» об «la chose». Вообще же, она убедилась, что и здесь, как у дяденьки, видят в ней явление совсем особенное, к которому хотя и можно отнестись снисходительно, но в некотором отдалении, дабы «не замараться».
— Отцы мои небесные! да что же это за наказание такое? — вопросил я, возведя глаза мои к милосердному небу. — Ко мне-то что же за дело? Я-то что же такое сочинил?.. Меня только всю мою жизнь ругают и уже давно доказали и мою отсталость, и неспособность, и даже мою литературную… бесчестность… Да, так, так: нечего конфузиться — именно бесчестность. Гриша, — говорю, — голубчик мой: поищи там
на полках хороших газет, где меня ругают, вынеси этим
господам и скажи, что они не туда попали.
— Владимир Михайлыч! Ладно.. Ведь я беспутная голова был смолоду. Чего только не выкидывал! Ну, знаете, как в песне поется: «жил я, мальчик, веселился и имел свой капитал; капиталу, мальчик, я решился и в неволю жить попал». Поступил юнкером в сей славный, хотя глубоко армейский
полк; послали в училище, кончил с грехом пополам, да вот и тяну лямку второй десяток лет. Теперь вот
на турку прем. Выпьемте,
господа, натурального. Стоит ли его чаем портить? Выпьем,
господа «пушечное мясо».
— С хлебов с легких. Потому встанет
барин, наденет халат, чайку попьет и давай по комнате ходить. Ходит, а грех-то вокруг. Видал я тоже, знаю. В
полку было у нас, в Тенгинском, —
на Кавказе служил тогда, —
барин был, поручик князь Вихляев; в денщики меня к нему отдали…
— Si monsieur le desire, [Если вам, сударь, угодно (фр.).] — проговорил внезапно
господин Пиношэ, остановившись перед дверью (из двух секундантов он был, очевидно, самый бойкий
на язык, и ему было поручено вести переговоры — мосье Лекок только похрюкивал одобрительно), — si monsieur le desire, — повторил он (тут Вязовнину вспомнился мосье Галиси, его московский куафер, который часто употреблял эту фразу), — мы можем отрекомендовать одного из офицеров нашего
полка — le lieutenant Barbichon, un garçon très devoue, [Лейтенанта Барбишона, очень преданного малого (фр.).] который, наверное, согласится оказать услугу «à un gentleman» [«джентльмену» (англ.).] (
господин Пиношэ выговорил это слово
на французский лад: жантлеман) — вывести его из затруднения и, став вашим секундантом, примет ваши интересы к сердцу — prendpa à co eur vos interets.
В офицерском кругу говорили
О тугом производстве своем
И о том, чьи
полки победили
На маневрах под Красным Селом:
«Верно, явится завтра в приказе
Благодарность войскам,
господа:
Сам фельдмаршал воскликнул в экстазе:
„Подавайте Европу сюда!..“»
Тут же шли бесконечные споры
О дуэли в таком-то
полкуИз-за Клары, Арманс или Лоры,
А меж тем где-нибудь в уголку
Звуки грязно настроенной лиры
Костя Бурцев («поэт не для дам»,
Он же член «Комитета Земфиры»)
Сообщал потихоньку друзьям.
Дамы, не имеющие счастья принадлежать к сливкам славнобубенского общества, но тем не менее сгорающие желанием узреть интересного барона Икс-фон-Саксена, несмотря
на весеннюю слякоть, прогуливались по Большой улице вместе со своими кавалерами, роль которых исполняли по преимуществу
господа офицеры Инфляндманландского пехотного
полка, вконец затершие
господ офицеров батальона внутренней стражи.
— А
Господь их знает. Шел
на службу, были и сродники, а теперь кто их знает. Целый год гнали нас до
полков, двадцать пять лет верой и правдой Богу и великому государю служил, без малого три года отставка не выходила, теперь вот четвертый месяц по матушке России шагаю, а как дойду до родимой сторонушки, будет ровно тридцать годов, как я ушел из нее… Где, чать, найти сродников? Старые, поди, подобрались, примерли, которые новые народились — те не знают меня.
— А документы-с,
господа, расписки
на него представляю. Как же: не раз за него в
полку свои хоть малые деньги платил… Теперь ему это в головы положу.
— Я вам скажу, — заметил Тросенко, — как ни считай, все выходит, что нашему брату зубы
на полку класть приходится, а
на деле выходит, что все живем, и чай пьем, и табак курим, и водку пьем. Послужишь с мое, — продолжал он, обращаясь к прапорщику, — тоже выучишься жить. Ведь знаете,
господа, как он с денщиками обращается.
В
полку рассказывали про него, будто он хвастался тем, что он с своим денщиком справедлив, но строг, будто он говорил: «Я редко наказываю, но уж когда меня доведут до этого, то беда», и что, когда пьяный денщик обокрал его совсем и стал даже ругать своего
барина, будто он привел его
на гауптвахту, велел приготовить все для наказания, но при виде приготовлений до того смутился, что мог только говорить: «Ну, вот видишь… ведь я могу…» — и, совершенно растерявшись, убежал домой и с той поры боялся смотреть в глаза своему Чернову.
Глеб Алексеевич Салтыков принадлежал к числу московских богачей и родовитых
бар. Он жил в прекрасном, богато и удобно устроенном доме,
на углу Лубянки и, как тогда называли, Кузнечного моста, в приходе церкви Введения во храм Пресвятые Богородицы. Молодой, тридцатипятилетний Салтыков только лет семь жил в Москве в бессрочном отпуску и числился ротмистром семеновского
полка.
Господин фельдмаршал подвигался с отрядом нашим к Эррастферу; но, услышав, что в авангарде начинал завязываться бой, поручил мне вместе с Мурзою привести, как можно поспешнее,
на место сражения артиллерию, которая за снегом и нагорными дорогами отстала от головы войска; сам же, отделив от нас почти всю кавалерию, кроме
полка моего и татар, поскакал с нею вперед.
Он состоял
на службе еще у отца Эдуарда, но далеко не жаловал сына — этого пьяницу и обжору, как, конечно за глаза, он честил бывшего своего
господина, а потому с удовольствием перешел
на службу в замок Гельмст, где все дышало довольством и богатством, тогда как в замке Вальден приходилось часто класть зубы
на полку вместе с своим
господином с той разницей, что последний раньше уже пристроился к хлебосолу фон-Ферзену.
— Посмотрим, что такое! Список
полкам, расположенным
на квартирах и
на заставах… Вот это я люблю! Какая аккуратность! какая пунктуальность! Число людей в региментах… имена их командиров и даже компанионс-офицеpов… даже свойства некоторых! Право, das ist ein Schützchen [Это сокровище (нем.).]. А кто составлял,
господин генерал-кригскомиссар?
Он состоял
на службе еще у отца Эдуарда, но далеко не жаловал сына — этого пьяницу и обжору, как, конечно, за глаза, он честил бывшего своего
господина, а потому с удовольствием перешел
на службу в замок Гельмст, где все дышало довольством и богатством, тогда как в замке Вальден приходилось часто класть зубы
на полку вместе со своим
господином, с той разницей, что последний раньше уже пристроился к хлебосолу фон Ферзен.
Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего
полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему
барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший
на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, — Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить.
— Нет,
господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я.. для меня… я за честь
полка… да что́? это
на деле я покажу, и для меня честь знамени… ну, всё равно, правда, я виноват!.. — Слезы стояли у него в глазах. — Я виноват, кругом виноват!… Ну, что́ вам еще?…
— Ослобоните,
господин фельдфебель… Заставьте за себя Бога молить. За что ж я в голой простыне
на весь
полк позор принимать должен? Уж я вашей супружнице в городе опосля маневров так кровать отполирую, что и у игуменьи такой не найти.