Неточные совпадения
Золотое сияние
на красном фоне иконостаса, и золоченая резьба икон, и серебро паникадил и подсвечников, и
плиты пола, и коврики, и хоругви вверху у клиросов, и ступеньки амвона, и старые почерневшие книги, и подрясники, и стихари — всё было залито светом.
Погода была ясная. Всё утро шел частый, мелкий дождик и теперь недавно прояснило. Железные кровли,
плиты тротуаров, голыши мостовой, колеса и кожи, медь и жесть экипажей, — всё ярко блестело
на майском солнце. Было 3 часа и самое оживленное время
на улицах.
И в самом деле, здесь все дышит уединением; здесь все таинственно — и густые сени липовых аллей, склоняющихся над потоком, который с шумом и пеною, падая с
плиты на плиту, прорезывает себе путь между зеленеющими горами, и ущелья, полные мглою и молчанием, которых ветви разбегаются отсюда во все стороны, и свежесть ароматического воздуха, отягощенного испарениями высоких южных трав и белой акации, и постоянный, сладостно-усыпительный шум студеных ручьев, которые, встретясь в конце долины, бегут дружно взапуски и наконец кидаются в Подкумок.
Грэй не был еще так высок, чтобы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом смотрел, как ее ворочают две служанки;
на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и пар, поднимаясь с зашумевшей
плиты, волнами наполнял кухню.
Но лодки было уж не надо: городовой сбежал по ступенькам схода к канаве, сбросил с себя шинель, сапоги и кинулся в воду. Работы было немного: утопленницу несло водой в двух шагах от схода, он схватил ее за одежду правою рукою, левою успел схватиться за шест, который протянул ему товарищ, и тотчас же утопленница была вытащена. Ее положили
на гранитные
плиты схода. Она очнулась скоро, приподнялась, села, стала чихать и фыркать, бессмысленно обтирая мокрое платье руками. Она ничего не говорила.
Подле бабушкиной могилы,
на которой была
плита, была и маленькая могилка его меньшого брата, умершего шести месяцев и которого он тоже совсем не знал и не мог помнить: но ему сказали, что у него был маленький брат, и он каждый раз, как посещал кладбище, религиозно и почтительно крестился над могилкой, кланялся ей и целовал ее.
Лампа, плохо освещая просторную кухню, искажала формы вещей: медная посуда
на полках приобрела сходство с оружием, а белая масса
плиты — точно намогильный памятник. В мутном пузыре света старики сидели так, что их разделял только угол стола. Ногти у медника были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар, в пальто, застегнутом до подбородка, сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку
на колено, он прижимал ее рукой, а другою дергал свои реденькие усы.
В кухне — кисленький запах газа,
на плите, в большом чайнике, шумно кипит вода,
на белых кафельных стенах солидно сияет медь кастрюль, в углу, среди засушенных цветов, прячется ярко раскрашенная статуэтка мадонны с младенцем. Макаров сел за стол и, облокотясь, сжал голову свою ладонями, Иноков, наливая в стаканы вино, вполголоса говорит...
В помещение под вывеской «Магазин мод» входят, осторожно и молча, разнообразно одетые, но одинаково смирные люди, снимают верхнюю одежду, складывая ее
на прилавки, засовывая
на пустые полки; затем они, «гуськом» идя друг за другом, спускаются по четырем ступенькам в большую, узкую и длинную комнату, с двумя окнами в ее задней стене, с голыми стенами, с печью и
плитой в углу, у входа: очевидно — это была мастерская.
Самгин почувствовал нечто похожее
на толчок в грудь и как будто пошевелились каменные
плиты под ногами, — это было так нехорошо, что он попытался объяснить себе стыдное, малодушное ощущение физически и сказал Дронову...
Мелкими шагами бегая по паркету, он наполнил пустоватую комнату стуком каблуков, шарканием подошв, шипением и храпом, — Самгину шум этот напомнил противный шум кухни: отбивают мясо,
на плите что-то булькает, шипит, жарится, взвизгивает в огне сырое полено.
В дом прошли через кухню, — у
плиты суетилась маленькая, толстая старушка с быстрыми, очень светлыми глазами
на темном лице; вышли в зал, сыроватый и сумрачный, хотя его освещали два огромных окна и дверь, открытая
на террасу.
Но парень неутомимо выл, визжал, кухня наполнилась окриками студента, сердитыми возгласами Насти, непрерывной болтовней дворника. Самгин стоял, крепко прислонясь к стене, и смотрел
на винтовку; она лежала
на плите, а штык высунулся за
плиту и потел в пару самовара под ним, — с конца штыка падали светлые капли.
При нас толпы работников мостили
на грунт
плиты; у берега стояло несколько судов.
Идучи по улице, я заметил издали, что один из наших спутников вошел в какой-то дом. Мы шли втроем. «Куда это он пошел? пойдемте и мы!» — предложил я. Мы пошли к дому и вошли
на маленький дворик, мощенный белыми каменными
плитами. В углу, под навесом, привязан был осел, и тут же лежала свинья, но такая жирная, что не могла встать
на ноги. Дальше бродили какие-то пестрые, красивые куры, еще прыгал маленький, с крупного воробья величиной, зеленый попугай, каких привозят иногда
на петербургскую биржу.
Прислужник-индиец отпер нам калитку, и мы вошли
на чистый, вымощенный каменными
плитами, большой двор.
Тут,
на плитах и
на жаровнях, жарились и варились, шипя, разные яства.
Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только
на газонах бульваров, но и между
плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся почки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем.
Квартира Шустовой была во втором этаже. Нехлюдов по указанию дворника попал
на черный ход и по прямой и крутой лестнице вошел прямо в жаркую, густо пахнувшую едой кухню. Пожилая женщина, с засученными рукавами, в фартуке и в очках, стояла у
плиты и что-то мешала в дымящейся кастрюле.
Казалось, что здесь было светлей, чем в поле; листья кленов, похожие
на лапы, резко выделялись
на желтом песке аллей и
на плитах, и надписи
на памятниках были ясны.
Он свел его
на наше городское кладбище и там, в дальнем уголке, указал ему чугунную недорогую, но опрятную
плиту,
на которой была даже надпись с именем, званием, летами и годом смерти покойницы, а внизу было даже начертано нечто вроде четырехстишия из старинных, общеупотребительных
на могилах среднего люда кладбищенских стихов.
Алеша не выказал
на могилке матери никакой особенной чувствительности; он только выслушал важный и резонный рассказ Григория о сооружении
плиты, постоял понурившись и ушел, не вымолвив ни слова.
Несколько тощих ракит боязливо спускаются по песчаным его бокам;
на самом дне, сухом и желтом, как медь, лежат огромные
плиты глинистого камня.
Гагин начал копаться в своих рисунках; я предложил Асе погулять со мною по винограднику. Она тотчас согласилась, с веселой и почти покорной готовностью. Мы спустились до половины горы и присели
на широкую
плиту.
А. И. Герцена.)] хозяин гостиницы предложил проехаться в санях, лошади были с бубенчиками и колокольчиками, с страусовыми перьями
на голове… и мы были веселы, тяжелая
плита была снята с груди, неприятное чувство страха, щемящее чувство подозрения — отлетели.
В кухне сидел обыкновенно бурмистр, седой старик с шишкой
на голове; повар, обращаясь к нему, критиковал
плиту и очаг, бурмистр слушал его и по временам лаконически отвечал: «И то — пожалуй, что и так», — и невесело посматривал
на всю эту тревогу, думая: «Когда нелегкая их пронесет».
Сотни людей занимают ряды столов вдоль стен и середину огромнейшего «зала». Любопытный скользит по мягкому от грязи и опилок полу, мимо огромной
плиты, где и жарится и варится, к подобию буфета, где
на полках красуются бутылки с ерофеичем, желудочной, перцовкой, разными сладкими наливками и ромом, за полтинник бутылка, от которого разит клопами, что не мешает этому рому пополам с чаем делаться «пунштиком», любимым напитком «зеленых ног», или «болдох», как здесь зовут обратников из Сибири и беглых из тюрем.
Во всех благоустроенных городах тротуары идут по обе стороны улицы, а иногда,
на особенно людных местах, поперек мостовых для удобства пешеходов делались то из плитняка, то из асфальта переходы. А вот
на Большой Дмитровке булыжная мостовая пересечена наискось прекрасным тротуаром из гранитных
плит, по которому никогда и никто не переходит, да и переходить незачем: переулков близко нет.
Двое других тотчас же кинулись к
плите и в свою очередь принялись что-то скоблить
на камне.
Из всего «Кавалера de Maison rouge» я помнил лишь то, как он, переодетый якобинцем, отсчитывает шагами
плиты в каком-то зале и в конце выходит из-под эшафота,
на котором казнили прекраснейшую из королев, с платком, обагренным ее кровью.
На плите после традиционных трех букв D. О. М. стояло уменьшительное имя с фамилией (вроде Ясь Янкевич), затем год рождения и смерти.
Мисс Дудль каждый раз удивлялась и даже целовала Устеньку. Эти поцелуи походили
на прикладывание мраморной
плиты. И все-таки мисс Дудль была чудная девушка, и Устенька училась, наблюдая эту выдержанную английскую мисс.
Он подошел к
плите, нагнулся над нею, и его тонкие пальцы впились в зеленый слой лишайников
на поверхности
плиты. Сквозь него он прощупывал твердые выступы камня.
Через минуту подъехала коляска, все вышли и, переступив через перелаз в плетне, пошли в леваду. Здесь в углу, заросшая травой и бурьяном, лежала широкая, почти вросшая в землю, каменная
плита. Зеленые листья репейника с пламенно-розовыми головками цветов, широкий лопух, высокий куколь
на тонких стеблях выделялись из травы и тихо качались от ветра, и Петру был слышен их смутный шепот над заросшею могилой.
На этот раз молодые люди не возражали, — может быть, под влиянием живого ощущения, пережитого за несколько минут в леваде Остапа, — могильная
плита так ясно говорила о смерти прошлого, — а быть может, под влиянием импонирующей искренности старого ветерана…
Поутру
на белые степи гляжу,
Послышался звон колокольный,
Тихонько в убогую церковь вхожу,
Смешалась с толпой богомольной.
Отслушав обедню, к попу подошла,
Молебен служить попросила…
Всё было спокойно — толпа не ушла…
Совсем меня горе сломило!
За что мы обижены столько, Христос?
За что поруганьем покрыты?
И реки давно накопившихся слез
Упали
на жесткие
плиты!
Спокойное движение тарантаса по мягкой грунтовой дороге со въезда в Московские ворота губернского города вдруг заменилось несносным подкидыванием экипажа по широко разошедшимся, неровным
плитам безобразнейшей мостовой и разбудило разом всех трех женщин.
На дворе был одиннадцатый час утра.
Я видел, как приходили крестьянки с ведрами, оттыкали деревянный гвоздь, находившийся в конце колоды, подставляли ведро под струю воды, которая била дугой, потому что нижний конец колоды лежал высоко от земли,
на больших каменных
плитах (бока оврага состояли все из дикого плитняка).
— Все-таки ничего не раскрыли, — подхватил Кнопов, — и то ведь, главное, досадно: будь там какой-нибудь другой мужичонко, покрой они смерть его — прах бы их дери, а то ведь — человек-то незаменимый!.. Гений какой-то был для своего дела: стоит каналья у плиты-то, еле
на ногах держится, а готовит превосходно.
— Непременно начнет коробить — и мне самому гораздо бы лучше было и выгоднее класть сухую землю, потому что ее легче и скорее наносили бы, но я над богом власти не имею: все время шли проливные дожди, — не
на плите же мне было землю сушить; да я, наконец, пробовал это, но только не помогает ничего, не сохнет; я обо всем том доносил начальству!
И он быстрым, невольным жестом руки указал мне
на туманную перспективу улицы, освещенную слабо мерцающими в сырой мгле фонарями,
на грязные дома,
на сверкающие от сырости
плиты тротуаров,
на угрюмых, сердитых и промокших прохожих,
на всю эту картину, которую обхватывал черный, как будто залитый тушью, купол петербургского неба.
На улице. Ветер. Небо из несущихся чугунных
плит. И так, как это было в какой-то момент вчера: весь мир разбит
на отдельные, острые, самостоятельные кусочки, и каждый из них, падая стремглав,
на секунду останавливался, висел передо мной в воздухе — и без следа испарялся.
Вот и сегодня. Ровно в 16.10 — я стоял перед сверкающей стеклянной стеной. Надо мной — золотое, солнечное, чистое сияние букв
на вывеске Бюро. В глубине сквозь стекла длинная очередь голубоватых юниф. Как лампады в древней церкви, теплятся лица: они пришли, чтобы совершить подвиг, они пришли, чтобы предать
на алтарь Единого Государства своих любимых, друзей — себя. А я — я рвался к ним, с ними. И не могу: ноги глубоко впаяны в стеклянные
плиты — я стоял, смотрел тупо, не в силах двинуться с места…
Молчание. Стеклянные
плиты под ногами — мягкие, ватные, и у меня мягкие, ватные ноги. Рядом у нее — совершенно белая улыбка, бешеные, синие искры. Сквозь зубы —
на ухо мне...
Две струи света резко лились сверху, выделяясь полосами
на темном фоне подземелья; свет этот проходил в два окна, одно из которых я видел в полу склепа, другое, подальше, очевидно, было пристроено таким же образом; лучи солнца проникали сюда не прямо, а прежде отражались от стен старых гробниц; они разливались в сыром воздухе подземелья, падали
на каменные
плиты пола, отражались и наполняли все подземелье тусклыми отблесками; стены тоже были сложены из камня; большие широкие колонны массивно вздымались снизу и, раскинув во все стороны свои каменные дуги, крепко смыкались кверху сводчатым потолком.
Настенька подвела Калиновича к могиле матери, которую покрывала четвероугольная из дикого камня
плита, с иссеченным
на верхней стороне изречением...
По улицам «ледяные» мужики развозят с Москвы-реки по домам,
на санях, правильно вырубленные
плиты льда полуаршинной толщины. Еще холодно, но откуда-то издалека-издалека в воздухе порою попахивает Масленицей.
«Ну да, может быть, сто, а может быть, и двести раз я бывал виноватым. Но когда спрашивали, я всегда признавался. Кто ударом кулака
на пари разбил кафельную
плиту в печке? Я. Кто накурил в уборной? Я. Кто выкрал в физическом кабинете кусок натрия и, бросив его в умывалку, наполнил весь этаж дымом и вонью? Я. Кто в постель дежурного офицера положил живую лягушку? Опять-таки я…
Степан Трофимович скончался три дня спустя, но уже в совершенном беспамятстве. Он как-то тихо угас, точно догоревшая свеча. Варвара Петровна, совершив
на месте отпевание, перевезла тело своего бедного друга в Скворешники. Могила его в церковной ограде и уже покрыта мраморною
плитой. Надпись и решетка оставлены до весны.
Однако ж дело кое-как устроилось. Поймали разом двух куриц, выпросили у протопопа кастрюлю и, вместо
плиты, под навесом
на кирпичиках сварили суп. Мало того: хозяин добыл где-то связку окаменелых баранок и крохотный засушенный лимон к чаю. Мы опасались, что вся Корчева сойдется смотреть, как имущие классы суп из курицы едят, и, чего доброго, произойдет еще революция; однако бог миловал. Поевши, все ободрились и почувствовали прилив любознательности.