Неточные совпадения
Аркадий с сожалением посмотрел
на дядю, и Николай Петрович украдкой пожал
плечом. Сам Павел Петрович почувствовал, что сострил неудачно, и заговорил о хозяйстве и о новом управляющем, который накануне приходил к нему жаловаться, что работник Фома «дибоширничает» и от рук отбился. «Такой уж он Езоп, — сказал он между прочим, — всюду протестовал себя [Протестовал себя — зарекомендовал, показал себя.] дурным человеком; поживет и с глупостью отойдет».
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с мужем. В этот вечер она казалась старше лет
на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее
плечи, зябко скорчившись в кресле, она, чувствовал Клим, была где-то далеко от него. Но это не мешало ему думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки хочется подойти к ней, положить голову
на колени ей и еще раз испытать то необыкновенное, что он уже испытал однажды. В его памяти звучали слова Ромео и крик
дяди Хрисанфа...
Две лампы освещали комнату; одна стояла
на подзеркальнике, в простенке между запотевших серым потом окон, другая спускалась
на цепи с потолка, под нею, в позе удавленника, стоял Диомидов, опустив руки вдоль тела, склонив голову к
плечу; стоял и пристально, смущающим взглядом смотрел
на Клима, оглушаемого поющей, восторженной речью
дяди Хрисанфа...
Хотя Райский не разделял мнения ни
дяди, ни бабушки, но в перспективе у него мелькала собственная его фигура, то в гусарском, то в камер-юнкерском мундире. Он смотрел, хорошо ли он сидит
на лошади, ловко ли танцует. В тот день он нарисовал себя небрежно опершегося
на седло, с буркой
на плечах.
Татьяна даже не хотела переселиться к нам в дом и продолжала жить у своей сестры, вместе с Асей. В детстве я видывал Татьяну только по праздникам, в церкви. Повязанная темным платком, с желтой шалью
на плечах, она становилась в толпе, возле окна, — ее строгий профиль четко вырезывался
на прозрачном стекле, — и смиренно и важно молилась, кланяясь низко, по-старинному. Когда
дядя увез меня, Асе было всего два года, а
на девятом году она лишилась матери.
Пускай он, хоть не понимаючи, скажет: «Ах, папаша! как бы мне хотелось быть прокурором, как
дядя Коля!», или: «Ах, мамаша! когда я сделаюсь большой, у меня непременно будут
на плечах такие же густые эполеты, как у
дяди Паши, и такие же душистые усы!» Эти наивные пожелания наверное возымеют свое действие
на родительские решения.
После пьяной ночи такой страховидный
дядя вылезает из-под нар, просит в кредит у съемщика стакан сивухи, облекается в страннический подрясник, за
плечи ранец, набитый тряпьем,
на голову скуфейку и босиком, иногда даже зимой по снегу, для доказательства своей святости, шагает за сбором.
Дядья, в одинаковых черных полушубках, приподняли крест с земли и встали под крылья; Григорий и какой-то чужой человек, с трудом подняв тяжелый комель, положили его
на широкое
плечо Цыганка; он пошатнулся, расставил ноги.
Его купил
дядя Яков, чтоб поставить над могилою своей жены, и дал обет отнести крест
на своих
плечах до кладбища в годовщину смерти ее.
— Аминь! — примолвил
дядя, положив ему руки
на плечи. — Ну, Александр, советую тебе не медлить: сейчас же напиши к Ивану Иванычу, чтобы прислал тебе работу в отделение сельского хозяйства. Ты по горячим следам, после всех глупостей, теперь напишешь преумную вещь. А он все заговаривает: «Что ж, говорит, ваш племянник…»
Дядя Марк положил руку
на плечо ему.
Едва только произнес Фома последнее слово, как
дядя схватил его за
плечи, повернул, как соломинку, и с силою бросил его
на стеклянную дверь, ведшую из кабинета во двор дома. Удар был так силен, что притворенные двери растворились настежь, и Фома, слетев кубарем по семи каменным ступенькам, растянулся
на дворе. Разбитые стекла с дребезгом разлетелись по ступеням крыльца.
Лукашка пошел
на кордон, а
дядя Ерошка в то же время свистнул собак и, перелезши через плетень, задами обошел до квартиры Оленина (идя
на охоту, он не любил встречаться с бабами). Оленин еще спал, и даже Ванюша, проснувшись, но еще не вставая, поглядывал вокруг себя и соображал, пора или не пора, когда
дядя Ерошка с ружьем за
плечами и во всем охотничьем уборе отворил дверь.
Было уже совсем темно, когда
дядя Ерошка и трое казаков с кордона, в бурках и с ружьями за
плечами прошли вдоль по Тереку
на место, назначенное для секрета. Назарка вовсе не хотел итти, но Лука крикнул
на него, и они живо собрались. Пройдя молча несколько шагов, казаки свернули с канавы и по чуть заметной тропинке в камышах подошли к Тереку. У берега лежало толстое черное бревно, выкинутое водой, и камыш вокруг бревна был свежо примят.
— Слышь,
дядя! Какой ястреб вò-тут
на чинаре живет! Как вечер, так и вьется, — сказал Назарка, подмигивая глазом и подергивая
плечом и ногою.
Илье стало тяжко от его криков, он ушёл из подвала, бессильно пожав
плечами. Весть о том, что
дядя уходит
на богомолье, была ему приятна: уйдёт
дядя, и он уйдёт из этого дома, снимет себе маленькую комнатку — и заживёт один…
— Ого-о! — сказал Евсей, когда присмотрелся. Город, вырастая, становился всё пестрей. Зелёный, красный, серый, золотой, он весь сверкал, отражая лучи солнца
на стёклах бесчисленных окон и золоте церковных глав. Он зажигал в сердце ожидание необычного. Стоя
на коленях, Евсей держался рукою за
плечо дяди и неотрывно смотрел вперёд, а кузнец говорил ему...
Бабушка и для архиерейского служения не переменила своего места в церкви: она стояла слева за клиросом, с ней же рядом оставалась и maman, а сзади, у ее
плеча, помещался приехавший
на это торжество
дядя, князь Яков Львович, бывший тогда уже губернским предводителем. Нас же, маленьких детей, то есть меня с сестрою Nathalie и братьев Аркадия и Валерия, бабушка велела вывесть вперед, чтобы мы видели «церемонию».
Ему нравилось, что Яков, бывая у
дяди, не вмешивался в бесконечные споры Мирона с его приятелем, отрёпанным, беспокойным Горицветовым. Мирон стал уже совершенно не похож
на купеческого сына; худощавый, носатый, в очках, в курточке с позолоченными пуговицами, какими-то вензелями
на плечах, он напоминал мирового судью. Ходил и сидел он прямо, как солдат, говорил высокомерно, заносчиво, и хотя Пётр понимал, что племянник всегда говорит что-то умное, всё-таки Мирон не нравился ему.
Рассказывает она мне жизнь свою: дочь слесаря,
дядя у неё помощник машиниста, пьяный и суровый человек. Летом он
на пароходе, зимою в затоне, а ей — негде жить. Отец с матерью потонули во время пожара
на пароходе; тринадцати лет осталась сиротой, а в семнадцать родила от какого-то барчонка. Льётся её тихий голос в душу мне, рука её тёплая
на шее у меня, голова
на плече моём лежит; слушаю я, а сердце сосёт подлый червяк — сомневаюсь.
Дядя Никон(сбрасывая с
плеча кису). На-те вот вам черта-борова какова… Девки и бабы… значит… иди сюда, лапки! Всем будут подарки…
Входят Ананий Яковлев в сибирке хорошего сукна, Лизавета и
дядя Никон с кисой
на плече.
Вечером, когда губернатор и его свита, сытно пообедав, сели в свои экипажи и уехали, я пошел в дом поглядеть
на остатки пиршества. Заглянув из передней в залу, я увидел и
дядю и матушку.
Дядя, заложив руки назад, нервно шагал вдоль стен и пожимал
плечами. Матушка, изнеможенная и сильно похудевшая, сидела
на диване и больными глазами следила за движениями брата.
К жаркому разговоры особенно оживились, и его величество уже приятельски похлопывал по
плечу старшего офицера и приглашал его запросто зайти во Дворец и попробовать хереса, который недавно привезен ему из «Фриско» (С.-Франциско), а дядя-губернатор, сквозь черную кожу которого пробивалось нечто вроде румянца, звал к себе пробовать портвейн, причем уверял, что очень любит русских моряков, и вспоминал одного русского капитана, бывшего в Гонолулу год тому назад
на клипере «Голубчик», который он перекрестил в «Гутчика», причем главную роль в этих воспоминаниях играло чудное вино, которым угощал его капитан.
Федор Иванович. Тут чудеса, тут леший бродит, русалка
на ветвях сидит… Так-то,
дядя! (Хлопает ее по
плечу.)
Не выдержал тут
дядя ейный, князь Чагадаев, даром что сивый: затянул пояс потуже, башлык за
плечо, — бабку твою
на шашлык! — пошел кренделять… Занозисто, братцы, разделывал, до того плавно, что хочь самовар горячий ему
на папаху поставь, — нипочем не сронит…